С подсвистом пели, весело, победно. И побежали краснопузые, бросая в панике оружие и амуницию…
«Все это – что кинематограф, будто и не было, – подумал Андрей и вновь посмотрел на Полину. – Нестерпимо хочется ее любить, обрести взаимность и счастье. Страшно думать о неудаче». Он коснулся ее руки, Полина нетерпеливо схватила его ладонь – она была там, с героиней Мэри…
Но вот Полина радостно улыбнулась – близился счастливый конец фильмы.
* * *
На дальней окраине города расположилась Северная слободка – тихое еврейское местечко. В девятнадцатом отходившие деникинцы нещадно били по слободке из орудий – в местечке засели наступавшие красные части. Многие дома разрушили снарядами и пожаром, некоторые так и остались стоять унылыми заросшими пепелищами. Выжившие слобожане восстановили часть строений, и еврейская окраина вернулась к своим привычным занятиям.
В субботу, около десяти вечера, когда Андрей и Полина выходили из кинематографа, в Еврейской слободке у ворот мельницы остановились пролетка и крестьянская подвода. Проезжающие собрались кружком под единственным фонарем и затеяли негромкий разговор. Говорил среднего роста человек в крестьянском армяке и нелепой гимназической фуражке. Прочие, с виду тоже деревенские жители, внимательно слушали.
Подвыпивший мужичок, дремавший на скамейке у дома Ханны Срулевны Финкельштейн, очнулся, услышав конское похрапывание и скрип колес. С трудом подняв от скамьи тяжелую голову, он подумал: «Куды-й-то селянщина собралась на ночь глядя?» Его подмывало крикнуть и спросить «мужуков», но он испугался пробуждения Ханны Срулевны и ее гнева. «Выскочит Сралевна, прогонит», – решил мужичок. Покидать же скамейку Финкельштейнихи ему не хотелось, да и сил не было. Выпивоха «плюнул» на припозднившихся крестьян, уронил хмельную голову и захрапел.
Собравшиеся завершили совет, уселись в экипажи и тронулись к выезду из города.
* * *
Андрей и Полина шли по улице Ленина (бывшей Императорской). Она спросила мнение спутника о картине. Рябинин ответил уклончиво и предложил отужинать в приличном месте.
– Через три дома – ресторация «Лондон», заведение, достойное вашего присутствия, – иронично проинформировала его Полина. – Только рассчитайте прежде свои возможности: «Лондон» – удовольствие дорогое.
Андрей прикинул в уме содержимое бумажника: несмотря на то что средства в этом городе таяли, как весенний снег, на его выходное пособие и накопления последних лет можно было «шиковать» еще недели две. «До зарплаты дотяну», – решил он.
«Лондон» встретил их монументальным порталом и светящейся вывеской. Мощный швейцар в усах уже отворял резные двери.
В прохладном вестибюле – царство мрамора и услужливые гардеробщики. Андрея и Полину пригласили в залу.
«Лондон» был консервативен и торжественен. Рябинин подумал, что при царе сюда наверняка хаживали отцы города и заезжие знаменитости. Да и теперь под высокими сводами и хрустальными люстрами восседал цвет новой городской буржуазии. Сытые и важные молодчики пережевывали снедь и запивали – нет, лучше застрелиться – настоящим «Клико» и бургундским! Украшали общество дамы – хохочущие молодые и скучающие умудренные. Среди «деньги имущих» присутствовали и «власть имущие» – пьяный военный в добротном кителе («Командировочный, не меньше комдива», – определил Андрей) и «мальчишник» совслужащих в центре залы. Были здесь и влюбленные парочки, такие как и они с Полиной.
Подскочил радушный мэтр, проводил к столику. Тут же подбежал официант в жилетке и преподнес Андрею меню.
– Меню, милейший, вначале следует подавать даме! – удивленно фыркнул Рябинин.
– Манеры исчезли вместе с титулами! – расхохоталась Полина и приняла меню.
Официант подобострастно скалился. Полина листала книжицу, продолжая похохатывать и бормоча под нос что-то о вневременной прозорливости Цицерона. Наконец объявила:
– Так! Мне, будьте любезны, белое кахетинское и запеченную форель.
Андрей выбрал пару салатов и бифштекс. Записав заказ, официант наклонился к уху Рябинина и спросил:
– Просим извинения, гражданин, вы, случайно, не член профсоюза «Нарпита»? «Нарпитовцам» у нас скидка – восемь процентов.
Андрею захотелось рявкнуть любимое им, отцовское: «Пшел вон!», но он сдержался, отослал официанта жестом руки.
– Андрей! – привлекла его внимание Полина. – Знаете, кого вы мне напоминаете? Робинзона, привезенного домой после долгих лет дикарской жизни. – Ее глаза смеялись, и Андрей подумал, что даже в огромной толпе сумел бы без труда найти их.
– Полина, давайте на «ты», – вдруг предложил он.
– Ну давайте, – легко согласилась она и добавила, – хотя на «вы» романтичнее.
– Нет уж, романтичная, пожалуй что ты, Полина; я – скорее демократичный, – рассмеялся Андрей, оглядывая рукава своей рубахи. – По-моему, мы несколько необычно смотримся вместе.
– Тебе не нравится мой гардероб? – растерялась она.
– Что ты, твой туалет восхитителен, это я не соответствую.
– Пустяки, обживешься, – успокоилась Полина. – А если серьезно, свой геройский френч спрячь и купи нормальный костюм. Думаю, зарплата начальника цеха на «Ленинце» приличная.
– Семьдесят рублей. Как говорится, жить можно.
– Давай-ка подберем тебе одежду! – оживилась Полина. – Походим в день зарплаты по магазинам, хорошим портным. У тебя классный типаж, тебя стоит модно приодеть.
– Под твоим руководством – куда угодно.
Принесли вино.
– Хотелось бы выпить за наше знакомство. Я ему очень рад, – Андрей поднял бокал.
– Я тоже рада. За тебя!
– И за тебя, Полина!
Оркестр, бренчавший доселе что-то вроде кадрили, заиграл аргентинское танго. Рябинин поднялся:
– Разрешите вас ангажировать? – Он с поклоном предложил руку Полине.
– Вы танцуете?
– Попытаюсь вспомнить, строго не судите.
Они были единственной парой на танцевальной площадке. Полина смотрела вниз и немного вбок, шепотом считала такт. Андрей справлялся, хотя и не танцевал с семнадцатого года.
Нигде не познается человеческая натура так, как в танце! Правду и фальшь, смиренность и гордыню, открытость и расчетливость, ветреность и предрассудки, вдохновенность и эпатаж – все отразит танец. Скрыть эмоции в танце сможет лишь волевой человек, только вот танца тогда не получится.
Полина горела – ее движения были плавными, но таящими порыв; чувствительные ноздри трепетали, щеки порозовели, светились страстью темные глаза.
Андрей был сдержанно-восхищенным. Он старался не сбиться и в то же время «подыграть» настроению партнерши.
Музыка смолкла, Полина широко улыбнулась и обняла Рябинина за плечи:
– Отлично! Мне очень понравилось, – проговорила она ему в лицо.
Андрей поцеловал ей руку:
– Спасибо вам. Вы танцуете прекрасно, мадемуазель!
Они вернулись к столу.
– Танго – одно из многих прелестей, потерянных в ходе революции, – усаживаясь, заметила Полина. – Помнится, в девятнадцатом жила я у бабушки в Питере – голодуха, митинги, «красный террор»…
А как хотелось танцевать! Ну уж о танго и речи не было, даже невинный вальс считали контрреволюцией. Как славно, что придумали нэп! Наше общество после нэпа изменится, вот увидишь. Останется лучшее от революции и от капитализма, идеальное общество.
«Слышал бы ее папочка такие речи! Не поздоровилось бы дочке. Ох, не дадут кровопийцы-ортодоксы брать лучшее от капитализма. Соскучатся по кровушке, жажда заставит вернуть красные реки и трупные берега», – мысленно не согласился Андрей, а вслух пошутил:
– Побольше бы таких в Цека!
– Не веришь в срастание большевизма и капитализма? Увидишь! – не унималась Полина. – Люди повлияют, народ – двигатель истории. Мне отец говорил по секрету, – она понизила голос, – по статистике, членов партии меньше одного процента населения! Так что народ заставит наиболее упрямых сторонников «военного коммунизма» принять лучшее из мирового опыта.
– В том числе и танго? – съехидничал Андрей.
– Хотя бы, – решительно кивнула Полина и принялась за рыбу.
– Знаешь, Полина, мы слишком много твердим о политике. Нэп, коммунизм, белые, черные, всякие… Тебе не надоело?
– Ужасно надоело. А что поделаешь? Видел газеты? Людей слышал?
– Вот люди, например, в трамвае говорят как раз об ином.
– И о чем же?
– О преступности, ценах, просто сплетничают. Кстати, я и не подозревал, что в центре России этакая жуть творится – ночные налеты, боязнь ходить с наступлением темноты.
– А ты что хотел? – погрустнела Полина. – Безработных в стране – больше миллиона. Куда им идти? В бандиты и воры, разумеется. Их ловят, а они множатся, и, пока не ликвидируют причину, так и будет.
Она вернулась к еде. Закончив ужин, попросила кофе.
– Рискуете не уснуть! – заметил Андрей.
– Пустяки, я сплю как убитая, – отмахнулась Полина. – Можно спросить?
