– Что ты говоришь? – оторвался от тарелки Кирилл Петрович. – После полдника я к вашим услугам. Какое оружие предпочтете?
– Есть выбор? – удивился Андрей.
Кирилл Петрович повернулся к стоящему за его спиной Михалычу:
– Иван! Что у нас в чулане?
– «Наган», «маузер», две винтовки Мосина и ружья, – буднично отрапортовал Михалыч.
– Выбирайте, – кивнул Кирилл Петрович.
Рябинин отодвинул пустую тарелку, вытер губы салфеткой.
– Я – любитель пистолетов, но раз таков набор, стрелять буду из «нагана».
– Решено… Степанида, подавай второе, все закончили, – бросил домработнице Кирилл Петрович.
* * *
– После обеда мы с мамой Настей отдыхаем, – объявил Кирилл Петрович по окончании трапезы.
Хозяева поднялись от стола и простились до полдника. Полина предложила покататься на лодке и удалилась переодеться. Андрей закурил, наблюдая, как Степанида и Михалыч разбирают стол.
Вернулась Полина в купальной маечке с открытыми плечами, брючках-гольф и теннисных туфлях. Они пошли к реке.
Забравшись в шлюпку, Андрей снял рубашку и сел на весла. Полина оценивающе оглядела его мускулистое загорелое тело.
– Ой, а что это у вас такое? – испуганно спросила она и указала на еле заметный под загаром рваный шрам на груди Рябинина.
– Старое ранение, двадцатого года. Гранатой. Теперь уж и не видать, – отмахнулся он.
– Однако порядком вас потрепало: грудь, голова… – ее глаза были полны сочувствия.
– Пустяки, потрепало, да не сломало, – широко улыбнулся Андрей. Его уверенность успокоила Полину.
– А татуировка? Что означают эти символы? – она кивнула на левое плечо Рябинина.
– Знак нашего Четвертого Ударного батальона, в котором я служил с марта семнадцатого.
Солнце грело спину, Андрей с удовольствием греб размашистыми саженками.
– И-и раз… и-и два, – командовала Полина. – Правьте к противоположному берегу.
Высадившись на сушу, Полина повела Андрея загорать. Они легли на захваченное из дома холщовое одеяло и замерли под теплыми лучами.
– Красивые девушки на «Красном ленинце»? – с ленцой спросила Полина.
Андрей посмотрел на нее:
– Обыкновенные, как и везде.
– Много их у вас? – улыбнулась Полина.
– У меня в цехе?
– Вообще, на заводе.
– Нарочно не считал… думаю, человек сорок.
Они помолчали. В траве стрекотали кузнечики, в голубом небе висели жаворонки.
– Как воздух звенит, а! Совсем лето, правда? – проговорила Полина. – У меня летом отпуск, поеду к бабушке в Ленинград, люблю этот город.
В груди Андрея защемило, вспомнилось родное и далекое.
– Берите и меня с собой, Полина. Я тоже хочу в Ленинград, – сказал он.
– Смелый вы, однако, – усмехнулась Полина. – Посмотрим на ваше поведение. Опять же у вас работа – не нужно загадывать.
– Загадывать не будем, а ежели сложится поехать, вспомните обо мне, – попросил Андрей.
Она кивнула, перевернулась на живот и, открыв глаза, встретилась с его взглядом.
– А что за дела у вас в Ленинграде? Или вы просто набиваетесь меня ангажировать?
– У меня в Питере… родственники, – уклончиво ответил Рябинин.
Полина привстала на локте:
– Думаю, и в самом деле было бы здорово нам вместе поехать. В вашем присутствии мне, признаться, очень спокойно.
Она опустилась на одеяло и закрыла глаза. Из-под опущенных век Андрей поглядывал на ее порозовевшие от солнца щеки и пушистые ресницы. «Ее губы, наверное, горячие», – подумал он и захотел коснуться их, но не посмел. Он прикрыл глаза рукой и начал строить планы на вечер…
Очнулся Андрей от легкого толчка в плечо – оказалось, он задремал.
– Поднимайтесь, соня, пора плыть обратно, я могу сгореть! – смеялась Полина. – Вам-то что, вы черный как папуас, а мне злоупотреблять солнцем рано.
* * *
Вернувшись на дачу, Рябинин получил комнату и инструкции Михалыча о местонахождении ванной.
После душа Андрей повалился на диван. Он разглядывал зеленые обои и размышлял о правящем классе: «Нет, новые хозяева хотели не социальной справедливости! Желали они с нами поменяться, вот и весь секрет. Заняли наши дома, дачи вот обжили… Все-таки надо побольше узнать о ее папаше. Тип импозантный и опасный. Глазищи – что клинки, – уверенные, жесткие и неприступные. Душ, видно, немало загубил, выбился из грязи в князи. Однако молодец! Действительно князь! Умен, образован, подтянут. Сколько ему? Лет сорок пять… Мамаша добрая, старых кровей. Болеет чем-то, глаза немощные… А уж Полиночка – слов нет, хороша!»
Его мысли прервал деликатный стук в дверь.
– Товарищ Рябинин! Пожалуйте к чаю, – пробасил Михалыч.
* * *
К чаю накрыли на открытой веранде с видом на реку. Говорили о майской жаре и видах на урожай. Лидировал Кирилл Петрович, остальные лишь поддакивали – от незнания темы.
Анастасия Леонидовна извинилась и увела дочь «для разговора». Мужчины остались наедине. Помолчав, Кирилл Петрович спросил, не отрывая взгляда от заречных далей:
– Вы, товарищ Рябинин, с виду человек образованный, преданный делу большевизма. Осмелюсь спросить: отчего не вступили в ряды партии во время ленинского призыва?
Андрея подобные вопросы настораживали, но он научился давать на них ответы в «выгодном русле».
– На возраст мой намекаете? – усмехнулся он.
– И на возраст тоже. Вы выходите из комсомольской поры, да и положение обязывает. В чем же причина? – Кирилл Петрович повернулся к Андрею.
Тот невинно поглядел в глаза собеседнику:
– В партию, Кирилл Петрович, вступают по двум причинам: по убеждениям и ради карьеры. Относительно последнего – я не карьерист. А насчет первого скажу откровенно: плохо я знаю марксизм, не довелось изучить работы классиков, а в школах политграмоты преподают, простите, политликбез, понятный и доступный. Я же максималист – зачем идти в партию без твердых знаний ее философии? Партия, как говорится, – авангард, а авангард не должен включать всех сознательных.
Кирилл Петрович сощурился («Совсем как Полина», – отметил Андрей).
– Разумное обоснование. Вы так уверенно говорили, что убедили меня. И все же мне думается, что можно вступить в партию, а уж потом овладеть идеологическими знаниями.
– Однако карьеризмом попахивает! – парировал Андрей.
– А вы – щепетильный товарищ! – удивился Кирилл Петрович. – Да и что дурного в здоровом карьеризме? Разумное честолюбие есть нормальный человеческий инстинкт.
– Уважаю ваш многолетний опыт, но считаю, честолюбие не может быть разумным; оно или есть, или его нет. Человек либо испытывает чувство долга, либо он честолюбив без ограничений.
– Вона как! – театрально всплеснул руками Кирилл Петрович.
– Так точно. Таково мое мнение. Ежели бы я страдал честолюбием, мог остаться в армии, служил бы в штабе, протирал штаны да писал директивы. При моих, извиняюсь, заслугах легко взлетел бы по бумажно-штабной лестнице. Но я – боевой командир, мое место на передовой. Теперь моя передовая – мирный труд, нужный Родине, – твердо ответил Андрей.
– Логично… Достойный ответ… – покивал Кирилл Петрович. – Только есть и другие… м-м, «передовые линии» для человека с опытом и чувством долга.
– Например?
– Милиция, органы госполитуправления, госслужба…
– Мыслями о подобной службе себя не озадачивал, – задумчиво проговорил Андрей.
– Отчего же? Например, милиция или органы госбезопасности – не менее важный фронт, разве что тайный, невидимый. Я бы мог за вас походатайствовать, – улыбчиво предложил Кирилл Петрович.
– Благодарю за заботу, – поклонился Андрей, – но я не готов столь быстро принимать решения.
– А вы и не торопитесь. Освойтесь на заводе, прикиньте «за» и «против», – посоветовал Кирилл Петрович.
Андрея подмывало спросить хозяина дома о роде его занятий, но он постеснялся задать прямой вопрос.
Появились женщины.
– Чем вы тут занимаетесь? Не скучали? – весело спросила Анастасия Леонидовна.
– Мы, Настенька, вели философскую беседу о честолюбии, – подмигнув Андрею, ответил Кирилл Петрович.
– Ух ты! Ну и каков итог? – поинтересовалась Полина.
– Как и подобает хорошим игрокам при плохих картах, остались при своих, – рассмеялся Кирилл Петрович.
– Мы уж думали, вы к стрельбе готовитесь, – хитро посмотрев на Андрея, сказала Полина.
– Ах, да! – вспомнил Кирилл Петрович. – Иван! Неси-ка, голубчик, револьвер!
– Слушаю, Кирилл Петрович, – отозвался из глубины дома невидимый Михалыч.
– Меня от зрелища стрельбы увольте. Пойду прогуляюсь по лесу, – решила Анастасия Леонидовна и, кивнув Андрею и дочери, вышла.
Михалыч принес семизарядный «наган», и компания направилась в дальний угол двора. Там, на дубовом стенде, висела свежая мишень. Кирилл Петрович указал на черту:
– Стреляем с двадцати шагов. Оружие не желаете пристрелять?
– Пожалуй, – согласился Рябинин и проверил револьвер.
