— Я хорошо его знаю. Такой человек мне совершенно не подходит.
Мы выехали на гребень холма и смотрели вниз на очаровательную деревушку Пеннихоумик, с домиками, лепящимися вокруг церкви.
Я сказала:
— Как мирно она выглядит! Давай спустимся туда. Мы пустили лошадей шагом с крутого склона, но, едва въехав в извилистую улочку с островерхими домами, нависающими своими верхними этажами над булыжной мостовой, я попросила Хани остановиться, так как увидела человека, скорчившегося на пороге одного из домов. Что-то в его позе показалось мне зловещим.
— Давай вернемся, — сказала я.
— Почему?
— Погляди на этого человека. Клянусь, это чума! Хани поняла с полуслова. Она быстро повернула лошадь. У подножия холма мы увидели женщину, идущую навстречу. Она несла кувшины и, очевидно, ходила к ручью за водой. Она закричала нам:
— Держитесь подальше, добрые люди! Потница пришла в Пеннихоумик!
Мы въехали вверх по склону так быстро, как только могли, и лишь на вершине холма обернулись, чтобы посмотреть еще раз на пораженное страшной болезнью селение. Я вздрогнула. К исходу этой ночи в маленькой деревушке многие семьи погрузятся в скорбь. Эта мысль устрашала. Но на обратном пути мне в голову пришла одна идея.
Я уже вполне осознала, что мне вовсе не хочется уезжать домой. Мне хотелось получить удовольствие от того, что я смогла перехитрить Джейка Пенлайона, и зараженная Пеннихоумик навела меня на мысль, как это сделать.
Я сказала:
— Слушай, Хани, если я уеду домой, он может выбрать одно из двух: либо бросится в погоню и, возможно, поймает меня, ибо выместит злобу на вас. Он жесток и беспощаден. Будь уверена, он не проявит милосердия. Убегать нет смысла. Я останусь здесь, но перехитрю его. Я собираюсь заболеть потливой лихорадкой!
— Кэтрин! — Хани побледнела.
— Не взаправду, дорогая сестричка! Я притворюсь больной. Я буду сидеть взаперти в своей комнате. Ты будешь за мной ухаживать. Запомни, мы побывали в Пеннихоумике. И заразились. Ты будешь меня лечить, и моя болезнь продлится до тех пор, пока «Вздыбленный лев» не покинет гавань.
Хани натянула поводья и уставилась на меня.
— А что… Кэтрин… Я думаю, мы сумеем это проделать!
Я засмеялась.
— Даже он не посмеет прийти туда, где появилась потница. Просто не посмеет! Ему надо уйти в море на «Вздыбленном льве». Он не рискнет занести заразу на борт судна. Я не буду выходить из комнаты, и ко мне никого не должны пускать. Из своего окна я смогу наблюдать за всем происходящим. О, Хани, это чудесный план. Ему придется уйти в море, не насытив мной свою мерзкую страсть. Я умру от смеха!
— По-моему, это значит дразнить судьбу!
— Никогда бы не подумала, что правнучка ведьмы — такая трусиха. Ты приготовишь мне особое снадобье — смесь сока лютика, корицы и муки. Я намажусь этой пастой, и у меня станет больной вид. Если я покажусь с таким лицом в окне, когда он будет проходить мимо, то его страсть ко мне быстро остынет!
— Но никто не должен знать, кроме Эдуарда и нас двоих!
— Хани, мне не терпится начать. Я сейчас пройду прямо в спальню, жалуясь на головную боль. Я лягу в постель и пошлю Дженнет за горячим молочным пуншем. Затем ты пойдешь ко мне, и с этого момента у меня — потница и никто не должен подходить ко мне близко, кроме моей любимой сестры, которая была вместе со мной в Пеннихоумике и, возможно, также окажется жертвой болезни…
Мы вернулись домой. Когда один из конюхов принял у нас лошадей, я сказала так, чтобы он слышал:
— У меня голова как-то странно кружится и болит. Я пойду к себе.
— Я пришлю тебе питье, — сказала Хани, — пойди и ляг в постель.
И это было начало.
Новость распространилась быстро. Десять человек умерли в Пеннихоумике, и страшная болезнь дошла и до Труинд Грейнджа. Молодая хозяйка ухаживала за своей больной сестрой. Злосчастная судьба привела их в Пеннихоумик, и они занесли оттуда болезнь в Усадьбу.
Хани приказала, чтобы никто не смел входить в то крыло дома, где я уединялась в своей башенке. Еда приносилась в комнату у подножия винтовой лестницы. Хани спускалась и приносила блюда в мою спальню.
Эдуард не появлялся у меня; если бы он пришел, это выдало бы нас. Мы должны были поступать так, как будто я и в самом деле болела потливой лихорадкой, и за мной ходила сестра, возможно также подхватившая заразу.
В первый день было захватывающе интересно, потому что, как я и думала, Джейк Пенлайон не замедлил приехать.
У Хани была наготове составленная нами паста, и она намазала мне лицо. Я посмотрела в зеркало и не узнала себя. Я лежала в постели, натянув одеяло до подбородка. Послышался его голос — звучный, созданный для команд с капитанского мостика.
— Прочь с дороги! Я иду наверх! Потница? Не верю!
Хани стояла у дверей, вся дрожа. Я застыла в ожидании. Он с силой распахнул дверь и остановился на пороге.
— Ради Бога, уходите, — шепотом сказала Хани. — Это безумие, что вы пришли сюда!
— Где она? Это трюк. Я не позволю себя дурачить! Хани попыталась удержать его.
— Мы ездили в Пеннихоумик, — сказала она, — разве вы не слышали? В Пеннихоумике люди мрут как мухи. Не рискуйте своей жизнью и жизнью многих других людей!
Он подошел к кровати и посмотрел на меня.
— Боже милостивый! — прошептал он, и мне захотелось расхохотаться.
«Он отстанет от меня навсегда», — подумала я и пробормотала, как бы в бреду:
— Кто там… Кэри… Это ты, Кэри… любовь моя…
И мне было странно, что я могла произнести это имя, внутренне потешаясь над происходящим. Но я это сделала и возликовала оттого, что видела, как недоверие, испуг и ужас сменяли друг друга на этом дерзком и ненавистном лице.
Даже сквозь загар было видно, как Джейк побледнел. Он протянул руку и тотчас убрал ее.
Повернувшись к Хани, он прошептал:
— В самом деле… Это правда!
— Уходите, — сказала Хани. — Каждый миг, проведенный здесь, грозит вам бедой.
Он ушел. Услышав его тяжелые шаги на лестнице, я села в постели и засмеялась.
Дни тянулись чередой, скучные, монотонные. Делать было нечего. Мы вышивали по канве, но это занятие мне было не совсем по душе. Я часто видела проезжавшего мимо Джейка Пенлайона, хотя мне приходилось соблюдать осторожность, потому что он всегда пристально глядел наверх на мое окно, и, если бы он подловил меня и обнаружил правду, я не могла даже вообразить, как бы он поступил. Иногда я смеялась, думая о том, как я провела его, и это было единственное, что делало мое затворничество сносным.
Однажды я предложила Хани выбраться ночью потихоньку из дома и прогуляться верхом при лунном свете. Она возразила, что достаточно одному из слуг заметить нас и все наши усилия пойдут насмарку.
