Но Арзы так и не смирилась со своей участью. Меньше чем через год родила она сына, но и он был ей не в радость. Мрачной тучей бродила наложница султана по его роскошному сералю, понимая, что живой ей отсюда не выбраться.
И вот однажды поднялась она вместе с ребенком на угловую башню султанского дворца и бросилась в пучину Босфора. Было это ровно через год после того, как ее похитили из родной деревни.
Погибла несчастная Арзы, но в тот же день к крымскому берегу подплыла русалка с младенцем на руках. Морская дева вышла из воды.
С того дня каждый год день в день русалка выходит из моря и сидит возле своего фонтана. Люди ее там часто видят.
Брюллов слушает сказку, думая о чем-то своем, история явно не задевает его сердца. И это чувствуется.
— О чем вы думаете?
— О Кипренском, — Карл Павлович на мгновение затихает и затем, вдруг просветлев лицом, поднимается на ноги. — Хотите, я расскажу вам, любезный Ваня, Иван Константинович, как в Риме провожали нашего дорогого Ореста Адамовича? — Он лукаво заглядывает в лицо окончательно сбитого с толка молодого человека, а тут есть от чего растеряться, Кипренский-то помер в Риме, а Карл Павлович сидит в Петербурге, никаких похорон видом не видывал, а еще и рвется рассказывать. Очевидец — тоже мне!
Но Брюллова уже не остановить:
— Видите ли, дорогой мой Иван Константинович, мне не обязательно видеть похороны Кипренского, чтобы поведать в деталях, как они проходили, потому что в то время, когда мой друг отдал Богу душу, в Риме праздновали карнавал. А значит, его покрытый черным покрывалом гроб должен был двигаться через толпу разодетых в костюмы и маски людей. Представьте: гитары, флейты, волынки, мандолины и все варианты барабанов, плюс колокольчики, браслеты на руках и ногах танцовщиц, трескучие кастаньеты… все звенит, бренчит, вот прямо тут под окном танцует прехорошенькая цыганочка, а в нескольких метрах от нее бьет каблуками черная как головешка испанка в красной юбке с воланами и цветком в смоляных волосах. Над площадью протянут канат, по которому ходит мальчик-жонглер. Разноцветные шары, нет, горящие факелы летят в небо. Огненные колеса плюются золотыми искрами, вино льется рекой. Маски, веера, потешные бои, огромные куклы, и среди всего этого плывет черный гроб с белым крестом. Вот кто-то налетел спиной на идущих впереди носильщиков, гроб покачнулся, изменил траекторию движения, но все же удержался, когда его пихнули теперь уже в хвост. Со всех сторон напирают жонглеры и шуты, визжат одетые герцогинями девки, горделивые испанцы, а если еще точнее, люди в испанских костюмах затевают потешную дуэль на шпагах, отчего несущие гроб художники вынуждены посторониться, резко взяв в сторону. Гроб прижимается к домам, кто-то обливает его вином, тут же откуда-то сверху из окна или, скорее всего, с деревянных подмостков падает хохочущая шлюха, гроб косится и наконец падает на мощеную мостовую, раскрывается и бледный, но живой Кипренский хватает пытающуюся ускользнуть негодяйку за юбку…
Нет, пожалуй, это уже перебор. Брюллов надевает просторную куртку, и больше уже ничего не рассказывая и не пытаясь сдерживать слез, идет работать. Картина «Вознесение Божьей матери на небо» заказана государем для Казанского собора.
Однажды Ованес хотел, как обычно, заскочить к Карлу Павловичу. Брюллов всегда был рад юноше. Огромные окна мастерской как обычно светились алым закатным солнышком — любимый цвет Брюллова. Ованес приблизился к парадной и только тут понял, что у Карла Павловича, по всей видимости, гости. Во всяком случае, он разглядел тени на красных шторах и замедлил шаг. Удобно ли будет зайти сейчас? Одно дело, когда Брюллов один или в обществе учеников, но сегодня что-то подсказывало, что у художника важные гости. Конечно, Карл Павлович примет его, снова усадит за стол, заставит хорошенько покушать, поднимет тост. Будет шумно и весело, но разве за этим приходит Айвазовский? Нет. Он желает говорить с Брюлловым, и только с ним. К чему нужны эти попойки, в которых зачастую даже толком не успеваешь осознать, с кем пил, о чем говорил?
Мимо пронеслись раскрашенные самым праздничным образом сани, ветер донес женский смех и звуки гитары.
Айвазовский развернулся и прошел мимо ярко освещенных окон мастерской. В тот день Александр Сергеевич Пушкин и Василий Иванович Жуковский заглянули к Брюллову. Рассматривали папку с выполненными еще заграницей акварельками. Особенно понравились зарисовки из турецкой жизни. Пушкин хохотал как ребенок. Каждая новая извлеченная волшебником Карлом из папки акварель встречалась друзьями аплодисментами и взрывом смеха. Самую замечательную «Съезд на бал к посланнику в Смирне» Брюллов припрятал и показал последней. Толстый смирненский полицмейстер спит, развалясь прямо посреди улицы, рядом с ним два его помощника — оба тощие и замученные, охраняют покой любимого начальника. Пушкин долго смеялся, а потом вдруг опустился на колени и утирая слезы принялся буквально умолять Брюллова подарить ему на память полюбившуюся картинку. Обычно щедрый с друзьями и даже мало знакомыми людьми, художник вдруг ни с того ни с сего отказал поэту, соврав, будто бы рисунок давно уже продан и деньги пропиты.
Брюллов будет сожалеть о своем решении долгие годы, а Айвазовский не один раз вспомнит о том, как постеснялся зайти в тот роковой день в мастерскую, где ему всегда были рады. Через неделю Александра Сергеевича Пушкина не станет.
Вечер выдался на редкость снежным, но теплым и приятным, Айвазовский гулял, наблюдая за кружением в свете фонаря крупных снежных хлопьев. Неожиданно ему навстречу вышли двое: Александр Сергеевич Пушкин и Василий Андреевич Жуковский словно соткались из крупных снежинок. Пушкин кутал лицо в высокий воротник, на голове его возвышался цилиндр. Жуковский был одет в теплый плащ и меховую фуражку. Их появление было настолько неожиданным и внезапным, что Айвазовский так и застыл с раскрытым ртом.
— Иван Константинович! Вы? А мы как раз от Брюллова. — Первым протянул руку Александр Сергеевич. — Что же вы не заходите к нам? Наталья Николаевна уж спрашивала. Заходите непременно. Будем очень рады. — Они сели в остановившийся экипаж, а Айвазовский так и остался стоять, смотря вслед удаляющимся поэтам. Снег падал и падал, так что вскоре их следы сделались почти незаметны. И была ли эта встреча взаправду, или, гуляя по городу, Айвазовский увидел сон наяву, осталось загадкой.
Во всяком случае, он сам не сможет это объяснить. Вот, казалось бы, Крещение, праздничные катания, дети и взрослые на коньках, снег, смех, два сотканных из снежинок поэта и буквально через неделю Пушкин дерется на дуэли, смертельно ранен. Страдает…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
