Берег показался вечером. Это был Ямал. Хотя мы держали по компасу более или менее правильный курс, но вышли километров на десять севернее полярной станции Марресале. Все же трудно было рассчитать курс без самых элементарных навигационных инструментов и точной карты, полагаясь только на интуицию и тот самый спичечный коробок размером пять на три с половиной сантиметра... Возникло желание повернуть прямо к Харасавэю, тем более что одну станцию от другой отделяло всего восемьдесят километров. Но Дима, поглядев в горлышки канистр, решил, что горючего не хватит, и повернул "Замору" к Марресале.
Лоция сообщала, что эту станцию основало еще в 1913 году Российское телеграфное агентство. Здесь же действовала фактория, скупающая у населения пушнину.
Мы прошли мимо речушки Марреяга, за которой на высокой горе виднелась радиомачта. Дальше берег высоким уступом обрывался к морю. В одном месте лежали груды кирпича. Берег, избитый морем, обвалился, и дом старой станции рухнул в воду.
Некоторое время мы пытались подогнать "Замору" прямо к берегу, но не позволяли мели. Дима дважды выстрелил из ружья, однако его никто не услышал Я облачился в черно-желтый, как у Арлекина, гидрокостюм и, борясь с довольно крупной волной, пошел к станции. Здесь тоже вчера шел дождь, ноги скользили по глине, когда я стал взбираться на гору.
Первой меня увидела женщина-кок. Она вышла из кухни, и тут ее внимание привлекла моя клоунская одежда. Она кликнула людей. На крыльцо выбежало несколько парней. Кто-то из них держал на всякий случай карабин. Они провели меня к начальнику станции. Им оказался Саркис Айрапетович Саркисов, старый полярник, о котором я был давно наслышан. Он сказал, что нам надо бы входить в русло Марреяги - там глубоко. Поскольку уже совсем стемнело, он послал на помощь Жору Боцяновского, который здесь работал механиком, ведал всем подвижным транспортом - водил гусеничный трактор и небольшую "дору".
Мы пошли на берег. Я попытался взять Жору на плечи, чтобы донести до катера, но, протащив его по глинистому дну метров тридцать, отказался от этой затеи. Махая руками, мы побежали вдоль берега. Дима понял нас. По знакам Жоры он подогнал "Замору" к речке и, ориентируясь по ряби, провел ее в русло.
На станции нас уже ждал великолепный ужин. С истинно восточным гостеприимством встретил нас Саркисов. Люди здесь соскучились по гостям: ведь они работали в самом далеком углу полуострова, в стороне от хоженых дорог.
Видно было, что жили они дружно. Самому молодому, Вите Загребневу, недавнему выпускнику Ленинградского арктического училища, было лет двадцать, Саркисову шел пятьдесят пятый, но никто не ощущал здесь этой разницы в возрасте. Люди привыкли уважать друг друга, всем приходилось переносить одни и те же тяготы и радости.
Одно отличало Саркисова от них - начальник повидал столько, сколько не довелось никому из них. Саркис Айрапетович родился в Туркмении, куда отец отправился строить Чарджоуский мост. Подрос, поехал искать счастья в Москву. Здесь прибился к "Мосфильму". Был помощником режиссера на съемках фильмов "Весна", "Адмирал Нахимов" и других. А потом отправился в Арктику. Зимовал в Харасавэе, Маточкином Шаре, Русской Гавани, на Шпицбергене, в Столбовой на севере Новой Земли. И на каких бы полярных станциях ни был Саркисов, всюду с ним зимовала жена Мария Сергеевна. Когда она умерла, Саркисов исполнил ее последнюю волю - похоронил там, где она родилась и выросла, - в Москве.
Мы разговаривали до поздней ночи. Саркис Айрапетович рассказывал о том, как медленно падала с обрыва старая станция, как строили новую, как, начав работать механиком, осваивал он полярные профессии - радиста, метеоролога, аэролога, магнитолога.
Утром ребята собирались топить баню, приглашали нас. Но как ни соблазнительно было предложение, мы решили воспользоваться хорошей погодой, чтобы пораньше уйти к Харасавэю.
Саркисов провел нас в свою комнату, развернул подробную карту.
- Только все время держитесь мористей, - предупредил он. - Не дай бог вам попасть в Шараповы кошки...
На карте в двадцати километрах от мыса Марресале далеко в море дугами выдавались отмели - это и были Шараповы кошки. Кто их так назвал, неизвестно. Саркисов сказал еще, что на этих коварных, вязких, как гнилой Сиваш, отмелях погибло много людей, отчаявшихся выбраться из трясины и дикой болотистой тундры, где не пасут оленей и вообще нет поселений.
- Прорветесь через Шараповы кошки, считайте себя в безопасности, - сказал Саркисов и пожелал спокойной ночи.
Нас положили в кают-компании, заставленной книжными полками.
На рассвете Жора Боцяновский помог заправиться горючим. После сытного завтрака, щедро снабженные сигаретами, хлебом и консервами, мы отправились дальше. На высоком берегу долго маячили темные точки - это провожали нас гостеприимные полярники Марресале.
ШАРАПОВЫ КОШКИ
Когда выходили из русла Марреяги, никто из нас не предполагал, что случится беда. Мы думали в тот же день "добежать" до полярной станции Харасавэй, стоящей на мысу с тем же названием.
Но всего сутки держался антициклон. Как только исчезли берега, с севера пришел могучий заряд тумана. Скрылось солнце, задул ветер. Арктика оставалась Арктикой...
Володя занял место за штурвалом. Мы с Димой забрались в спальники досыпать.
Поднималась зыбь. Ветер дул с норда, Володя держал катер носом к волне. Не полагаясь на компас и не зная точного магнитного склонения, поскольку у нас была очень старая карта, мы не в состоянии были выдерживать правильный курс. Володя, а вслед за ним и Дима, сменивший его, подворачивали катер на ветер. А ветер, как выяснилось позже, все время менялся, делаясь северо-восточным. Слишком поздно, на наше горе, мы догадались об этом...
Ввел в заблуждение и мыс, который мы приняли за тот, что обозначал на карте Шараповы кошки. Нужный мыс мы, оказалось, давно проскочили, а это был другой, расположенный севернее.
Словом, мы прямым ходом врезались в Шараповы кошки. Произошло то, чего опасался Саркисов, когда так настойчиво советовал держаться как можно мористее.
Теперь с одной стороны тянулась заболоченная тундра, с другой - наносы векового ила, которые кое-где поднимались из воды, превратившись в островки.
Надо бы, конечно, сразу поворачивать обратно, выйти прежним фарватером из западни, но это было не в характере Кравченко. Он начал гонять катер по сторонам, надеясь прорваться к морю через мели. Винт молол илистое дно, за катером тянулся бурый след. Потом катер пополз на брюхе. Дима поворачивал в другую сторону, шел до новых наносов, теперь уже потеряв всякое представление о том, где находится судно. Перемутили всю воду. Она стала похожа на кофейную гущу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
