1908
Серебряный Колодезь
С высоты
Руки рвут раскрытый ворот,Через строй солдатЧто глядишь в полдневный город,Отходящий брат?
В высь стреляют бриллиантомТам церквей кресты.Там кутил когда-то франтомС ней в трахтире ты.
Черные, густые клубыК вольным небесамФабрик каменные трубыИзрыгают там.
Там несется издалека,Как в былью дни —«Распрямись ты, рожь высока,Тайну сохрани».
Вольный ветр гудит с востока.Ты и нем, и глух.Изумрудом плещут в окоЗлые горсти мух.
1908
Серебряный Колодезь
Паутина
Калека
Там мне кричат издалека,Что нос мой — длинный, взор — суровый,Что я похож на паукаИ страшен мой костыль дубовый,Что мне не избежать судьбы,Что злость в моем потухшем взгляде,Что безобразные торбыТорчат и спереди, и сзади…Так глухо надо мной в дуплоПостукивает дятел пестрый…Глаза — как ночь; как воск — чело;На сердце — яд отравы острый;Угрозою кривится рот;В ресницах стекленеют слезы…
С зарей проносится и гнетЕдва зеленые березыЕдва запевший ветерокИ кружится на перекрестках,И плещется там мотылекНа кружевных, сребристых блесткахВ косматых лапах паука;Моя дрожащая рукаПротянется и рвет тенета…В душе — весенняя тоска:Душа припоминает что-то.
Подглядываю в мягких мхах,Весь в лиственном, в прозрачном пухе,Ребенок в голубых цветахТам крылья обрывает мухе, —И тянется к нему костыль,И вскрикивает он невольно,И в зацветающую пыльСпасается — мне стыдно, больно —Спасается, в кулак свистя,И забирается в валежник.Я вновь один. Срываю яМой нежный, голубой подснежник, —
А вслед летят издалекаТрусливые и злые речи,Что я похож на паукаИ что костыль мне вздернул плечи,Что тихая моя жена,Потупившись, им рассказала,Когда над цветником она,Безропотная, умирала,Как в мраке неживом, ночномНад старым мужем — пауком —Там плакала в опочивальне,Как изнывала день за днем,Как становилась всё печальней; —Как безобразные горбыС ней на постель ложились рядом,Как, не снеся своей судьбы,Утаивала склянку с ядом,И вот…
Так медленно бреду.Трещат и пикают стрекозыХрустальные — там, на пруду.В ресницах стекленеют слезы;Душа потрясена моя.Похрустывает в ночь валежник.
Я вновь один. Срываю яЦветок единственный, подснежник.
1908
Москва
Весенняя грусть
Одна сижу меж вешних верб.Грустна, бледна: сижу в кручине.Над головой снеговый серпПовис, грустя, в пустыне синей.
А были дни: далекий друг,В заросшем парке мы бродили.Молчал: но пальцы нежных рук,Дрожа, сжимали стебли лилий.
Молчали мы. На склоне дняРыдал рояль в старинном доме.На склоне дня ты вел меня,Отдавшись ласковой истоме,
В зеленоватый полусветПрозрачно зыблемых акаций,Где на дорожке силуэтОбозначался белых граций.
Теней неверная играПод ним пестрила цоколь твердый.В бассейны ленты серебраБросали мраморные морды.
Как снег бледна, меж тонких вербОдна сижу. Брожу в кручине.Одна гляжу, как вешний серпЛетит, блестит в пустыне синей.
Март 1905
Москва
Предчувствие («Чего мне, одинокой, ждать…»)
Чего мне, одинокой, ждать?От радостей душа отвыкла…И бледная старушка матьВ воздушном капоре поникла, —
У вырезанных в синь листовЗавившегося винограда…Поскрипывающих шаговИз глубины немого сада
Шуршание: в тени аллейУрод на костылях, с горбами,У задрожавших тополей,Переливающих листами,
Подсматривает всё за мной,Хихикает там незаметно…Я руки к выси ледянойЗаламываю безответно.
1906
Москва
Паук
Нет, буду жить — и буду питьВесны благоуханной запах.Пусть надо мной, где блещет нить,Звенит комар в паучьих лапах.Пусть на войне и стон, и крик,И дым пороховой — пусть едок: —Зажгу позеленевший ликВ лучах, блеснувших напоследок.Пусть веточка росой блеснет;Из-под нее, горя невнятно,Пусть на меня заря прольетЖемчужно-розовые пятна…Один. Склонился на костыль.И страстного лобзанья проситДуша моя…
И ветер пыльВ холодное пространство бросит,В лазуревых просторах носит.
И вижу —Ты бежишь в цветахПод мраморною, старой аркойВ пурпуровых своих шелкахИ в шляпе с кисеею яркой.Ты вот: застенчиво мила,Склоняешься в мой лед и холод:Ты не невестой мне цвела:Жених твой и красив, и молод.Дитя, о улыбнись, — дитя!Вот рук — благоуханных лилий —Браслеты бледные, — блестя,Снопы лучей озолотили.Но урони, смеясь сквозь боль.Туда, где облака-скитальцы, —Ну, урони желтофиольВ мои трясущиеся пальцы!Ты вскрикиваешь, шепчешь мне:«Там, где ветвей скрестились дуги,Смотри, — крестовик а вышинеПовис на серебристом круге…»Смеешься, убегаешь вдаль;Там улыбнулась в дали вольной.
Бежишь — а мне чего-то жаль.Ушла — а мне так больно, больно…
Так в бирюзовую эмальНад старой, озлащенной башнейKaсатка малая взлетит —И заюлит, и завизжит.Не помня о грозе вчерашней;За ней другая — и смотри:За ней, повизгивая окол,В лучах пурпуровой зариНад глянцем колокольных стекол —Вся черная ее семья…
Грызет меня тоска моя.И мне кричат издалека, —Из зарослей сырой осоки,Что я похож на паука:Прислушиваюсь… Смех далекий,Потрескиванье огонька…Приглядываюсь… Спит река…В туманах — берегов излучья…
Туда грозит моя рука,Сухая, мертвая… паучья…
Иду я в поле за плетень.Рожь тюкает перепелами;Пред изумленными очамиСвивается дневная сень.И разольется над лугамиВ ночь умножаемая тень —Там отверзаемыми мглами,Испепеляющими день.
И над обрывами откоса,И над прибрежною косойПопыхивает папироса,Гремит и плачет колесо.И зеленеющее просоРазволновалось полосой…Невыразимого вопроса —Проникновение во всё…Не мирового ль там хаосаЗабормотало колесо?
1908
Москва
Мать
Она и мать. Молчат — сидятСреди алеющих азалий.В небес темнеющих глядятМглу ниспадающей эмали.
«Ты милого, — склонив чепец,Прошамкала ей мать, — забудешь,А этот будет, как отец:Не с костылями век пробудешь».
Над ними мраморный амур.У ног — ручной, пуховый кролик.Льет ярко-рдяный абажурСвой ярко-рдяный свет на столик.
Пьет чай и разрезает торт,Закутываясь в мех свой лисий;Взор над верандою простерВ зари порфировые выси.
Там тяжкий месяца кораллЗловещий вечер к долам клонит.Там в озера литой металлТемноты тусклые уронит; —
Тускнеющая дымом ночьТам тусклые колеблет воды —Там — сумерками кроет дочь,Лишенную навек свободы.
1908
