Он кивнул и присвистнул:
– Ну и порядок у вас тут, загляденье просто. Всегда думал, что девушки гораздо аккуратнее парней.
Он бросил выразительный взгляд на розовое пятно на моей толстовке, оставшееся на память от схватки с крабом.
– Когда вы успели-то? Я заходил час назад, у вас чисто было.
– Заходил? – повторила я.
– Ну да. Телефон положил на тумбочку.
Мы втроем повернули головы. Телефона на тумбочке не было.
– Конец, – сказала я.
Ника села на кровать.
– У нас есть рисунок, – сказала она.
– Кто поверит в рисунок, – уныло сказала я, садясь рядом, – мало ли что рисуют подростки.
– Так что с телефоном? – спросил Грей, – его украли?
– Да... У нас тут такая, знаешь, заварушка образовалась, – начала я, но Грей как-то странно дернул головой и направился к выходу.
– Извини, я не понял насчет телефона. Ты не сказала, что его надо было отдать в руки.
– Дело не в телефоне, а скорее в завару...
– Мне пора, – перебил он, – извините, опаздываю на поезд. Уезжаю на два дня в Лисс. На тренировку.
– А где это – Лисс? – опешила я.
– На севере Франции. Там есть парк для скалолазания. Можно там паркуром заниматься, – он проговорил это скороговоркой и быстро выскочил из комнаты.
– Что я такого сказала? – спросила я у Ники.
Она пожала плечами. Подняла последние вещи, налила себе соку и со стаканом подошла к окну. Там как раз со свистом проносился мимо очередной поезд.
– А вот и он, – сказала Ника, отпивая сок.
– Грей?
– Нет. Твой друг в желтой куртке.
Она отступила в центр комнаты.
– Видел тебя?
– Нет.
– Мне что-то страшно, – призналась я. – А если он решит нас как свидетелей – того...
– Надо попросить Грея об одолжении.
– По-моему, он не хочет делать нам одолжений.
– Он вздрогнул при слове «заварушка», – напомнила Ника, – так что постарайся, не употребляя этого слова, упросить его позволить нам ночевать в его комнате.
– А мне опять нужен твой телефон, – вздохнула я, – сказать папе, что свой я безвозвратно потеряла.
Глава 16,
в которой появляется ружье
Ночью нас разбудил крик. Гневный, возмущенный.
Мы вылетели на лестницу и застыли. В гостиной ярким победным светом горела огромная хрустальная люстра. Посреди гостиной стояла мадам. Ее черное пальто было расстегнуто, под ним виднелся зеленый, переливающийся, как змеиная кожа, костюм – юбка и пиджак. На голове – черная шляпка, на ногах – колготы в сеточку, но главное, в руках она сжимала ружье! Самое настоящее!
И что-то кричала по-французски в дверь, повернувшись к нам спиной. За спинкой дивана я заметила скорчившуюся Доминик. Она прижимала ко рту палец.
Наконец мадам замолчала и повернулась к нам.
– Are you ok?[64] – коротко спросила она.
Мы кивнули.
– Robbery,[65] – пояснила она нам.
Она положила ружье на стол, сняла шляпку, бросила ее на диван, за которым пряталась Доминик. Подошла к клетке с попугаем. Открыла дверцы и, сунув в клетку руку, провела пальцем по крылу попугая. Потом вытащила руку, захлопнула дверцу. Села за свой стол. Закурила. Снова глянула на нас и бросила:
– Go to sleep![66]
Мы вернулись в комнату Грея и сели на кровать. Ни о каком сне, конечно, речь не шла. Свет тоже было страшновато зажигать. Ника включила в телефоне режим постоянной подсветки. Сам телефон она поставила заряжаться – подсветка съедает кучу энергии.
Так мы и сидели, освещаемые зеленоватым светом с экрана.
Вскоре поскреблась Доминик. Она вкатилась в комнату, пугливо оглядываясь, плюхнулась рядом со мной и рассказала с дрожью в голосе, что сегодня слежка за мадам чуть не довела ее до нервного приступа.
Мадам ходила на кладбище. Она постояла у одной могилы, потом положила на нее какую-то бумажку, и перешла к другой, неподалеку.
Тоже положила бумажку. А потом вышла на центральную аллею и пошла к выходу. В это время Доминик переписала имена. Я посветила телефоном на бумажку и прочла: «Ксавье Арно» и «Луи Пуарэ». Я предположила, что это те двое, с фотографий в гостиной, и Доминик кивнула, добавив, что завтра собирается в библиотеку возле сада Люксембург, чтобы уточнить, кто они такие.
– What’s about robbery?[67] – нетерпеливо спросила Ника, но американка знала очень мало. Когда они с мадам вернулись к домику после кладбища, то из замка на калитке торчала проволока, дверь в домик распахнута, хотя мадам ее запирала. Мы с Никой переглянулись. Желтая Куртка или охранник проникли в дом! Какое счастье, что мы ночевали у Грея!
Мадам бросилась к сарайчику за домом. Тут с крыльца сбежала какая-то темная фигура, Доминик (вот уж сыщик так сыщик! Наблюдательный!) не разглядела, кто это был.
А потом из сарая выскочила мадам с ружьем и стала выкрикивать какие-то ругательства. Она даже побежала за тем человеком, и Доминик в это время скользнула внутрь. Подняться в свою комнату она не успела и поэтому спряталась за диваном.
– Weren’t you afraid?[68] – с уважением спросила я.
– It was more scary outside[69], – поделилась Доминик,
Она поежилась и попросила проводить ее утром в библиотеку.
– Если доживем все до утра, проводим, – сказала Ника, плюхаясь на подушку и накрываясь одеялом с головой.
– What did she say?[70] – спросила Доминик.
– It’s philosophy[71], – отмахнулась я, чтобы не пугать и без того до смерти испуганную толстушку в самом глупом в мире наряде.
Глава 17,
в которой мы кое-что узнаем о мадам и принимаем важное решение
Над садом Люксембург кружили чайки и кричали что-то друг другу дурными голосами.
– Может, это они нам кричат? Предупреждают об опасности? – спросила я у Ники.
Мы сидели возле прудика на белых пластиковых стульях, поставленных кем-то добрым для посетителей сада, оперев ноги на бортик, окружающий пруд, и ждали Доминик, которая ушла в библиотеку.
В центре пруда был фонтан, у основания которого стояли три грязноватых каменных купидона. Рядом с ними – маленький деревянный домик, у которого прохаживались краснолапые чайки.
Дети бегали вокруг пруда и запускали по очереди кораблик с белым парусом. Ветер гонял его туда-сюда, опрокидывал, но кораблик все равно умудрялся выплыть обратно к детям.
– Может, и нам, – мрачно ответила Ника. – Не знаю, как ты, хани, а я что-то теперь везде слежку вижу.
Она покосилась на немолодую пару немцев, мужа и жену, сидевших на стульях рядом с нами и мирно жевавших корейскую морковку, подцепляя ее вилкой из пластиковой баночки.
– «Багет» был открыт, видела? – сказала я Нике.
– Видела.
– Я про мальчика все думаю, – призналась я, – он же плакал. И шрам у него был... огого. Если он там...
– Мы не можем туда пойти после вчерашнего, – отрезала Ника. – Давно не видела своего друга в желтой куртке, хани? Соскучилась? Так не волнуйся. Тут ему нашлась замена.
И она так зыркнула в сторону немцев, что жена подавилась морковкой и закашлялась.
– Отстань от людей, а? – попросила я. – А если в полицию пойти?
– С чем? С твоим рисуночком? Хани, ты крейзи? Ты прости за прямоту, но ты же не Ренуар, чтобы так вот прямо один в один икзектли людей рисовать. А вот тебя саму они с удовольствием схватят за твои выкрутасы на Монмартре. Скажут: ага, попалась нарушительница злобная!
– Злостная, – невесело поправила я, а сама подумала, может, и правда, меня тогда, на Монмартре, сфотографировали и фотку в полицию передали? Ну и попала я тогда...
Вздохнув, я достала фотоаппарат и попыталась сфотографировать стайку голубей, рассевшихся на ветке тополя и готовых к тому, чтобы спикировать вниз, как только кто-нибудь бросит им горсть хлебных крошек.
Сидя сфотографировать не вышло, и я поднялась, нашла нужный ракурс, щелкнула кнопкой, а потом огляделась и... мои ноги снова стали ватными. На скамейке неподалеку сидел охранник из кафе «Багет»!
Он просто сидел на скамейке, смотрел вперед на детей, с визгом носящихся туда-сюда.
Солнце зашло за тучу, посыпал мелкий дождик. Родители расхватали детей, раскрыв над ними зонтики, а забытый кораблик одиноко болтался на волнах.
Я подбежала к Нике и схватила ее за руку.
– Вот там, видишь? Узнаешь?
– Кого? Бежим, дождь!
– Хорошая мысль, – пробормотала я, и мы помчались подальше от прудика.
Дождь усилился, в парке не было никаких навесов, только статуи грязно-белого цвета, обреченно замершие под дождем. Наконец показалась синяя будочка общественного туалета. Я толкнула в нее Нику и заперлась изнутри. А потом объяснила ей, от кого мы убегали.
– Отлично, – резюмировала Ника, – ты дала ему возможность нас подкараулить, как волку в «Трех поросятах». Это раз. И возможность схватить Доминик – это два.
– Что-то я не подумала, – пробормотала я, вытирая свитером лицо и стряхивая капли с рюкзака, – надо было в кафе бежать... или куда-то в людное место.
Ника с отвращением покосилась на унитаз и замызганную раковину и взялась за ручку двери.
– Ты как хочешь, а я выхожу. Ненавижу чувствовать себя... как это? В капкане?
