Приблизительно с момента первого съемочного дня до копии все было сделано за три месяца. Очень много репетировали с актерами. Практически все актеры приехали ко мне на Украину, где я снимал "Обломова", и мы каждый вечер репетировали "Пять вечеров". Благо мы снимали в основном дом Обломова, особых актерских сцен не было, все было накатано. С детьми работали, как с животными — "бегом, стоять!". Гурченко даже сыграла один эпизод — старуху, которая засыпает в окошке, чтобы как-то оправдать ее пребывание, поскольку записана она была на "Пять вечеров".
Вы живете интуицией или здравым смыслом, слушаете ли Вы советчиков, доверяете ли Вы себе больше, чем кому бы то ни было еще?
Понимаете, какая вещь, для меня интуиция и есть здравый смысл. Интуиция — мать информации для художника. И я внимательно слушаю все предложения.
Вам все рекомендуют профессионала. Но Вам одному он не нравится, как будет?
Катастрофа. Не будет никогда. Это вообще очень тонкая штука. Если я на протяжении разговора долго не могу смотреть человеку в глаза... Не отвращение это, не врешь ты ему, но что-то мешает. Проще излагать свои мысли, не глядя в лицо. Это значит, что вы никогда реально не сможете работать вместе. Я понял это на конкретном случае, о котором я расскажу вам когда-нибудь. Этот случай носит мистический характер. Есть несовпадения катастрофические. И смысл заключается в том, что группа сама по себе — это некий организм, если все подобрано. Я рассказывал, кажется, что мы каждый вечер играем в футбол. Для того, чтобы освободить людей от копящегося недовольства, раздражения, усталости. Никто на площадке мне не смеет сказать то, что он думает, если его ощущения и желания раздражительны и обидны для него. Дело не в том, что я тиран, узурпатор, диктатор. Дело в том, что я так подробно готовлюсь к картине и стараюсь никогда не выходить на площадку, если я не готов. Если такое раз случится, вам начнут давать советы все, даже со строительных лесов.
Потому что вы станете равным для всех. Потому что вы не готовы, потому что вы так же, как они, не знаете, как снимать. Если не готов — не снимай. Обвини любого другого в том, что ты не готов. Симулируй. Да! Это жестокая вещь. Другое дело, что ты сам для себя должен понимать, что это ты — мерзавец. Проспал, не успел... Но если ты серьезно готовишься, но не приходит, не приходит, то сидите вместе — художники, актеры, операторы, репетируйте, работайте.
Вообще, режиссура — это не "мотор-стоп-снято". Она не начинается с началом съемочной смены. Она по кругу идет весь день и полные сутки. И не требуй от людей больше, чем ты можешь сам. Этим и вызвано то, что я усиленно занимаюсь спортом, тренирую выносливость. Это и дает основу для пер-фекционизма — доведение до результата.
Студентка предлагает образ жары (задание на биологическую память): девочка достает из сумки растаявшую шоколадку.
Это сработает в том случае, если ее следующей реакцией будет: "Что же наделал этот шоколад с моими документами?"
Я имею в виду как бы не впрямую, я имею в виду ту самую биологическую память. Отражение сильнее луча, не забывайте об этом.
Пляж. Лежит девушка. Рядом молодой человек, который кладет ей на спину черный камушек...
Из всего этого я отобрал бы слово "черный". Вот представьте себе. Шоссе. Общий план. Испарина идет, дымится. С двух сторон — поле, ржаное. Темное шоссе, потому что оно раскаленное. Сочно-желтая рожь. Жаворонок. На обочине стоит черный ЗИЛ, большая черная машина. Она вся как бы вибрирует от этого раскаленного воздуха. У нее закрыты стекла. Мы медленно-медленно движемся к этой машине. Дальше — что бы то ни было, кто бы то ни был подходит к этой машине,
но не спешит открыть дверь, опасаясь этой реакции — прикосновения к раскаленной ручке. Внутри — сиденья из темно-синего дерматина, мы можем себе представить, что такое это сиденье простоявшей на солнцепеке с утра машины, где 45 градусов днем. Дальше, когда он или она откроет дверь — мы из нее просто почувствуем-таки этот выдох. Садится, заводит, включает кондиционер, и мы последовательно будем двигаться по физиологической памяти зрителя, понимая, что через пятнадцать минут сесть в эту машину будет, как в рай, потому что там будет 19 градусов и придется еще делать теплее. Мы сможем себе представить, что такое выйти из этой машины через час где-нибудь в центре раскаленного от жары большого города, например Нью-Йорка.
Когда мы говорим про отраженный луч, мы имеем в виду, что отражение и есть результат биологической памяти.
Реакция дает фантазии импульс. К отражению, которое сильнее луча сегодня пренебрежительно относятся 99% режиссеров. Потому что думают, как вонзился нож, как разбили голову или положили на грудь раскаленный утюг и так далее, — все это вместе взятое оказывается эмоционально намного слабее, чем последняя сцена любви в "На последнем дыхании" Годара. Под простыней, где мы ни видим ничего. То есть когда мы скрываем то, что, может быть, было бы эффектно увидеть, но скрываем это не из-за цензуры, внутренней культуры, пуританства, а, может быть, из еще большей изощренности. Цензура внесла в мою картину "Родня" сто шестнадцать поправок. Поймите меня правильно — она заставляла нас находить эмоциональные движения, которые могли вынуждено заменять то, что можно было показать просто.
Мы вынуждены были заниматься биопамятью, которая позже была сформулирована в некую технологию, школу. Но мы искали те пути, которые в результате давали ту же эмоцию, пусть даже эротическую, но она была выражена художественным образным средством, ибо ничего не нужно для того, чтобы снять порнографический фильм, кроме мужчины и женщины, которые согласны делать это в присутствии людей, камеры, оператора, режиссера, осветителей и которые цинично и профессионально это делают. Для того чтобы то же эротическое ощущение передать художественным образом, необходимо найти тот возбудительный импульс зрителя, который включает его "я знаю, да-да-да", как когда вы читаете Бунина или Чехова, когда вы натыкаетесь на то, как это точно. Во всем этом есть то, что стоит над информацией, — то, что определяется талантом, фантазией, а не только передачей фабулы эпизода. И в этом отношении абсолютно великие у Мандельштама строки:
Я слово позабыл,
Что я хотел сказать.
Слепая ласточка
В чертог теней вернется...
Абсолютно ничего не сказано впрямую. И абсолютно космически-глубоко.
То же, но в пластике, я видел у Трюффо, кажется, в "Стреляйте в пианиста". Женщина в страшно стрессовом состоянии, у нее полные слез глаза, она прыгает в свою машину, заводит ее и включает дворники. Гениально. Вот вам образ отчаяния и абсолютной отрешенности от того, что происходит. Она включает эти щетки, потому что плохо видит. Срабатывает механика водителя. Она не понимает в данный момент, что это она не от дождя плохо видит. Вот это пилотаж. Такого уровня художественное мышление для меня и есть кино. Бывает, совсем простые вещи, но так сыграны, что не надо ничего выдумывать, сыграны так глубоко, так пронзающе. Но эта попытка возможна только при одном условии — если вы нарезаете круги, что называется, вокруг персонажа — глубже-глубже-глубже, ближе к центру, и тогда у вас будут отпадать первые реакции, первые желания. Качество партнера, качество артиста — уровень его реакции. Приведу циничный пример душевной концентрации. Жан Габен, который никогда не хлопотал лицом, и именно поэтому он был Габеном. Хотя злые языки говорили, что это в результате парализованного после аварии лица. Но, как сказал Шарль Дюлен: "Если у артиста есть недостаток, он должен сделать его любимым зрителем". Габен должен был сыграть на крупном плане реакцию на увиденного им убитого сына. Габен попросил поставить ему на той точке, куда он должен был прийти, таз с ледяной водой. Разулся, встал в него по команде "мотор", и зрачки увеличились. Жуткий импульс, это чистая физиология, но к этому тоже надо прийти. Бергман утверждал, и я это видел, что он увеличивал в кадре губы — именно на возможности концентрировать энергию от кончиков пальцев через икру, бедро, колено, грудь. Когда эта концентрация приходила к губам, они просто увеличивались в кадре. Отсюда приходит новая тема, которую мы сегодня не будем трогать, — тема актерской энергетики.
Энергетику Михаил Чехов называл ПЖ — психологический жест. Дело в том, что Станиславский, не помню, говорил я вам это или нет, он выдумал систему великую, но для артиста со средними способностями. Если Станиславский не требует, не нуждается в развитии, он весь закончен, это — первая школа для человека, который учится актерской профессии, то Михаил Чехов — это та степень, которая может допускать импровизацию, спорить, развивать. Я давно не читал эти книги, поэтому мне уже трудно определить, что он придумал, что мне показалось. Я основываюсь на своем опыте, которому он очень помог. Особенно постановке "Механического пианино" в Италии с Марчелло Мастрояни в главной роли. Это невероятный опыт для меня, из которого я очень много вынес. Но психологический жест — управление энергией. Но не будем касаться этой обширной темы сегодня. Какие у вас есть вопросы?
