– Ну, полковник Ковачев, – усмехнулся генерал, – счет три—два, мы с вами в меньшинстве, пора сдаваться, а? – Немного помолчав, он перешел на серьезный тон: – Соглашаясь с доводами большинства, прошу понять, что все-таки дальше так продолжаться не может. Да, не исключено, что Петров еще сегодня предпримет нечто такое, что поможет его разоблачить. Если он спокоен. Но если нет, если он затаится на месяцы? Кому из нас или из начальства не надоест бесконечно долгое наблюдение? А все возрастающий риск, что слежка будет замечена? Однако до сих пор у нас нет в руках нити, чтобы распутать весь клубок. Настало время всерьез обмозговать ситуацию. Я бы выразился так: из пассивной позиции наблюдателей перейти в атаку.
– Задержать – и на обстоятельный допрос, – встрепенулся Дейнов. – И пусть сами объясняют и свое поведение, и все эти загадочные обстоятельства.
– Эта мысль и меня соблазняла, – ответил ему генерал. – Может быть, она не такая и бесплодная. Предположим, они проговорятся, саморазоблачатся, суд докажет их вину. Но достаточно ли этого? Или вы допускаете, товарищ Дейнов, что Петров всего лишь кустарь-одиночка, а таксист – единственный его помощник? Будь оно даже так, мы все равно не имеем права утешиться столь маловероятной гипотезой. Во всяком случае, пока она не доказана.
– Но должен же Петров распорядиться содержимым чемодана? – сказал Ковачев. – Не будет же пылиться в доме то, что ему послано. Значит, он вот-вот что-то предпримет.
– Кто знает, кто знает… – Генерал в задумчивости потер подбородок. – Там может быть радиостанция. Или деньги. Да мало ли что еще… Вы правы, товарищи, легких путей нет. Но нет и крепости без тайного хода. И поэтому мы поступим так. Пусть каждый подумает и скажет, нет ли чего-либо необыкновенного в этом деле. Какая-нибудь мелочь, деталь, странное обстоятельство – все что угодно, чтобы ухватить кончик нити…
– У меня из головы не выходит фокус с камерой хранения, – набрался храбрости Дейнов. – Как он узнал ячейку и шифр?..
– Вы меня не поняли, Дейнов, – прервал его генерал. – Это не мелочь, не деталь. Это продумано, это самый главный козырь в игре, тут они неуязвимы. Ищите незаметное, такое, что ушло от контроля.
– На меня произвело впечатление, что Петров – как бы это выразиться поточней? – идеален, – сказал Ковачев. – Все его хвалят, все его уважают, все любят. Отличный работник, безупречный сосед. Не кажется вам немного подозрительным такой идеальный гражданин?
– Подозревать человека, потому что он безупречен? – засмеялся Марков. – По этой давно уже забытой логике вы и меня в чем угодно заподозрите, поскольку и я немного «идеален»!
– Вы не идеальны, товарищ генерал, это подтвердят все ваши подчиненные. Когда вы на них голос повышаете – в соседних кабинетах слышно.
– Иногда хочется не только голос повысить, но и рукоприкладством заняться, – сказал генерал. – Я-то думал, вы по части курева меня прижмете. Честно скажу: хочется бросить, но не могу… Да, как видите, есть возможность догнать этого идеального Петрова. А кстати: неужели он не курит?
– Не курит, не пьет, с женщинами не якшается, в карты не играет, – отчеканил Консулов.
– Может, вы хоть что-нибудь интересное за ним приметили? – спросил генерал. – Дольше всех возитесь с ним вы.
– Приметил! Целых два обстоятельства.
– Что ж молчали?
– Да знаете, такими они показались мне незначительными… Скорее всего, случайности, хотя и настораживающие. Первая: его дом ни на секунду не остается пустым, там всегда или Петров, или его жена, или они вместе. Пока он на работе, жена даже во двор не выйдет. Хотя это самое удобное время для покупок. Дождется возвращения мужа и лишь тогда идет по своим делам. Сознаюсь, я обдумывал греховную возможность проникнуть в дом и потрясти чемоданчик. Но это исключено. По этому поводу и набрел на первую случайность.
– И никаких исключений?
– Никаких! Правило у них железное: в доме должен кто-то быть.
– Это интересно, – сказал Ковачев. – Стало быть, жена Петрова тоже в игре и соблюдает все правила.
– А второе обстоятельство? – спросил Марков.
– Другое – совсем уж странное, – продолжал Консулов. – Внимательно читая донесения наблюдателей (а читал я их многократно, все искал какую-нибудь зацепку), я подметил, что несколько раз Петров пользовался телефоном-автоматом на углу бульвара Евлоги Георгиева, возле остановки автобуса, которым он едет на работу. Но у Петрова и дома есть телефон, и в цехе, и в канцелярии, где оформляют заказы. Первый раз он позвонил спустя три минуты после выхода из дома. Я решил, что он что-то забыл сказать своей любимой Еве. Но он звонил не ей. Вечером того же дня, сойдя с автобуса, он опять воспользовался автоматом. Я подумал: а вдруг испортился домашний телефон? Проверил. Нет, исправен! Так повторялось несколько раз. Что это за ритуал – вести краткие разговоры до или после работы, явно предпочитая общественный телефон личному? И чем иным можно объяснить этот ритуал, кроме страха, что домашний телефон можно прослушать, а уличный – нет?
– Да, это идея! – сказал Марков. – Представляете, какой она может оказаться плодоносной? И отчего вы раньше не сигнализировали? Ведь мы упустили несколько его разговоров!
– О чем сигнализировать? Что он звонит по автомату недалеко от своего дома? С кем такое не случается?
– Автомат всегда один и тот же?
– Судя по донесениям, да.
– Так, так… – Марков потер руки. – Значит, господин Петров полагает, что если домашний его телефон прослушивается, то из будки телефона-автомата он может говорить с кем угодно и о чем угодно? Браво, идеалист Петров.
– Прикажете взять разрешение на прослушивание этого автомата? – спросил майор.
– Весь день слушать не надо. Но в тот момент, когда им воспользуется Петров, по радиосигналу наблюдателей и мы подключимся. Упустить такую возможность было бы грешно. Какой шанс! Какой шанс!..
II. АВТОМАТ 70-69
17 августа, воскресенье. После полудня
Марков лежал в больнице, в генеральской палате. Поскольку его никто не навещал (родители умерли, своей семьи он не создал, а братья и сестры жили в Казанлыке), послеобеденные часы он проводил в одиночестве.
У Маркова был приступ застарелой почечной болезни. Случались недели, как он выражался, «перемирия», некоего равновесия между болезнью и организмом, но время от времени боль набрасывалась, точно лютый зверь, и тогда этот огромный бесстрашный мужчина, кусая до крови губы, скреб ногтями стену возле кровати.
Очередной камешек повернулся у него в почке, когда началось наблюдение за уличным телефоном-автоматом № 70–69. Приступ свалил генерала рано утром в кабинете, и несколько дней боль была настолько острой, что лишь огромные дозы атропина и папаверина облегчали генеральские муки. Затем, когда состояние больного улучшилось, врачи разрешили посещения…
Когда дошла очередь до последних служебных новостей, генерал прежде всего поинтересовался, как дела с Петровым. Вместо ответа Ковачев достал из сумки диктофон и протянул его начальнику.
– Это наш общий подарок, товарищ генерал, по случаю вашего выздоровления. Нет, не диктофон – кассета.
– Уж не записи ли моей любимой Лили Ивановой?
– Кое-что еще более трогательное. Записи телефонных бесед товарища Петрова по автомату номер 70–69, снабженные информационными справками и нашими комментариями к оным. Идея, как и сценарий этой радиопьесы, принадлежит капитану Консулову. Он и ведущий. А исполнители – все мы, ваши подчиненные.
– Радиопьеса ради одного меня? – спросил явно польщенный Марков.
– Я-то думал заявиться к вам с папкой под мышкой. А Консулов говорит: генералу, дескать, пока что читать нельзя. Да и зачем читать, когда у нас на пленке живые голоса? Так и родилась радиопьеса. Слушайте на здоровье…
– Суббота, девятого августа, тринадцать часов сорок восемь минут, – услышал Марков отчетливый голос Консулова. После краткой паузы что-то щелкнуло (явно автомат включился), и другой голос сказал:
– Можно попросить товарища Пипеву?
– Одну минуту, – ответил звонкий девичий голосок. – Мам, тебя!
Последовала пауза.
– Жанет Пипева у телефона, – зазвучал низкий властный голос.
– Вас беспокоит Христакиев. Брат Кынчевой.
– Минутку.
Послышался скрип закрываемой двери и продолжение:
– Я закрыла дверь Гинки… Что нового?
– Глаубер может уезжать, – торопливо докладывал мужчина. – Сделка не состоится. Аппаратуру все-таки доставим из Союза. Так решил замминистра… Максимальная цена, которую мы предложим Монтанелли, составляет сорок семь долларов пятьдесят центов за штуку… Вурм может с наших три шкуры содрать, тут большой прорыв – без запчастей, которые он предлагает, через месяц с небольшим завод в Разграде остановится. Мы готовы дорого заплатить… А насчет переговоров со Свенсоном все оказалось блефом. На сегодня хватит.
