Ухудшало ее настроение и то, что Петр стал каким-то чужим и далеким. Он все реже виделся с ней и обращался с черствым безразличием и невниманием. Государыня в это время отдалилась от нее и была недоступна. А Иоганна, которая и раньше не страдала избытком материнской любви, была слишком поглощена своими делами, чтобы заниматься утешением дочери.
Однажды весенним утром Екатерина навестила свою мать и застала ее распростертой на постели, очевидно, без сознания. Вокруг нее суетились перепуганные служанки. Доктор Лесток стоял, наклонившись над Иоганной, и лицо его было озабочено. Увидев мать в таком состоянии, Екатерина в ужасе вскрикнула и спросила, что произошло. Никто, похоже, не мог ей дать вразумительного ответа. Все же она поняла, что мать попросила пустить кровь и послала за хирургом. Тот оказался настолько неловок, что не смог пустить ей кровь из рук и попытался вскрыть вены на обеих ногах, отчего Иоганна, для которой кровопускание всегда было ужасным испытанием, лишилась сознания. Вскоре она очнулась, но вместо того чтобы обрадоваться при виде дочери, стоящей рядом, раздраженно приказала ей убраться прочь. Это напомнило Екатерине о том, что стало причиной взаимного отчуждения, и у нее на глаза навернулись слезы.
День свадьбы был близок, и подготовка к нему шла полным ходом. Многие вельможи уже заказали роскошные украшения для себя и новые ливреи для своих слуг. Некоторые даже заказали кареты в Париже и Вене. Все ждали привоза новых тонких тканей из Европы, в том числе неапольского шелка и английской парчи, мягких перчаток и атласных туфелек из Франции, позолоченных седел и шпор от ремесленников Северной Италии. Императрица распорядилась, чтобы знатные гости явились на свадьбу в сопровождении не менее двадцати лакеев, скороходов, пажей и прочих слуг, одетых в дорогие бархатные кафтаны и штаны с позументной окантовкой, а также парики, шелковые чулки и кружевные манжеты.
Елизавета решила устроить самую грандиозную свадьбу из всех, какие только видели дворцы Европы. Взяв за образец свадьбу французского дофина, сына Людовика XV, она обратилась в Версаль с просьбой выслать ей подробный сценарий той церемонии, намереваясь превзойти французов. Но это было не так-то просто сделать; ведь в то время французский двор представлял собой золотую сказочную страну, способную поразить воображение любого зрителя великолепием своих украшений, орнаментов и декораций. По некоторым данным, в Париже тогда работало пятьсот ювелиров, и все они были заняты изготовлением изящнейших драгоценностей и безделушек для придания блеска одеждам аристократов. Сотни мастеров выполняли филигранную резьбу по дереву и выковывали ажурные изделия из металла. Нельзя не упомянуть о тончайшем фарфоре, мебели и предметах искусства, которыми также славилась Франция. Экстравагантность придворных Людовика стала легендой, а на свадьбе дофина они превзошли самих себя.
В Европе между тем возобновилась война, в которую могли вовлечь и Россию. Елизавета стойко сопротивлялась призывам своего канцлера отвлечься от подготовки к свадьбе и обратить внимание на государственные дела. Король Фридрих, чьи разбойные налеты на Австрию предпринимались еще пять лет назад, опять напал на владения юной Марии-Терезии и захватил Прагу. Бестужев говорил Елизавете, что настало время посмотреть в лицо той опасности, которую представляла для России политика Фридриха, и послать русские войска на помощь Австрии. К безграничному отчаянию канцлера, она не придала значения наглому вызову Пруссии. Когда в мае 1745 года войска Франции, союзницы Пруссии, нанесли при Фотенца сокрушительное поражение австрийцам, это смутило русскую государыню, но лишь слегка. Вскоре она опять с головой ушла в заботы, связанные с предстоящей свадьбой, и предоставила канцлеру самому разбираться в хитросплетениях европейской политики.
Попытка организовать в Петербурге грандиозное действо — не хуже версальского! — натолкнулась на трудности. Не все товары, заказанные в западных столицах, были привезены вовремя. Рабочие трудились медленно и могли не уложиться в срок, не хватало портных, чтобы скроить и сшить изысканные платья, и вышивальщиц, чтобы нашить на них тысячи бусинок, драгоценных камней и жемчужин. И с каким бы тщанием и прилежностью ни следила императрица за ремонтом и обновлением Зимнего дворца, за украшением собора и за подготовкой банкетов, балов и других развлечений для гостей, дела подвигались вяло из-за неразберихи и нераспорядительности. Дату церемонии пришлось передвигать, и не один раз, а дважды. И все же не было полной уверенности в том, что все грузы, доставляющиеся в столицу с юга на баржах, прибудут вовремя, или что хватит свежего мяса на всех гостей, или что актеры, певцы и танцоры, нанятые для постановок опер и спектаклей, будут готовы к выходу на сцену.
В этой суматохе совсем потерялись из виду жених и невеста. Петр окончательно выздоровел и опять проявлял свой неугомонный нрав. Он снял парик, потому что отросли волосы, которые были у него белесого цвета. Он был теперь одержим своей ролью герцога Голштинского. Избавившись от тягостной опеки Брюммера, он вошел в герцогские права и с надменным видом расхаживал по своим апартаментам, отдавая приказания. Ему прислали солдат из Голштинии, и он начал их муштровать, гоняя часами по плацу, заставляя нести караульную службу. Далеко разносились его команды и поучения, произносимые высоким скрипучим голосом. Он играл в войну. У него уже не было под рукой Ремберга с его советами: императрица этого слугу посадила в тюрьму. Опыт командования голштинцами подсказывал Петру, что и женой надо руководить таким же образом. Он привлек Екатерину к своим военным играм. Она должна была выполнять его команды наравне с голштинцами.
Екатерина, несчастная и одинокая, часто в слезах повиновалась ему, но ее покорность была чисто внешней. Она с трудом, но еще находила в себе силы смотреть на Петра. Хотя опухоль у него на лице несколько спала, он на всю жизнь остался обезображен оспинами. Его кожа была сплошь покрыта медленно заживавшими язвами, а его и без того мелкие глаза под белесыми ресницами казались теперь еще меньше. Узкоплечий, тонконогий и тонкорукий, с выпуклым животиком, Петр не являл собой образец мужчины. Его внешнему виду не впрок шли и дорогие камзолы, и тонкие кружева, и алмазные пуговицы. Даже в излюбленных им немецких мундирах он выглядел жалким недорослем, словно оделся для того, чтобы играть не свою роль.
При мысли, что этот человек — ее будущий муж, у Екатерины, должно быть, мурашки бегали по спине. Сохранившая невинность и совершенно неопытная, она завела разговор со своими фрейлинами о физических отличиях между мужчинами и женщинами. До свадьбы оставались считанные недели, и она была полна любопытства и страха. Неудивительно, что фрейлины стали утверждать, будто они столь же несведущи в этих делах, как и она. Все они видели, как спариваются животные, однако когда дело доходило до человека, до того таинственного и священного союза между мужем и женой, их воображение словно бы замирало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
