При мысли, что этот человек — ее будущий муж, у Екатерины, должно быть, мурашки бегали по спине. Сохранившая невинность и совершенно неопытная, она завела разговор со своими фрейлинами о физических отличиях между мужчинами и женщинами. До свадьбы оставались считанные недели, и она была полна любопытства и страха. Неудивительно, что фрейлины стали утверждать, будто они столь же несведущи в этих делах, как и она. Все они видели, как спариваются животные, однако когда дело доходило до человека, до того таинственного и священного союза между мужем и женой, их воображение словно бы замирало.
Екатерина напрямую спросила Иоганну, что же происходит в первую брачную ночь. Этим вопросом она, очевидно, задела мать за живое — наверно, за чувствительный нерв супружеской верности, — и вместо того, чтобы спокойно и рассудительно ответить дочери, Иоганна сурово выбранила ее.
Она обвинила Екатерину в том, что та, оставаясь допоздна с женщинами из своей свиты в дворцовом саду, искала плотских приключений. Екатерина запротестовала. Она сказала, что подозрение ложное. Там не было ни одного мужчины, даже слуги. Но Иоганна отругала дочку в резких выражениях, что оставило у Екатерины чувство возмущения и незаслуженной обиды. От матери она ушла такой же несведущей, как и прежде.
Наконец была назначена окончательная дата свадьбы — 21 августа. Екатерина в последний раз примерила свое свадебное платье, сшитое из серебряной ткани, густо покрытой вышивкой с узорами из листьев и цветов на прилегающем корсаже; на окантовку низа широкой юбки пошли ярды золотой ткани. По улицам Петербурга разъезжали глашатаи. Они возвещали о предстоящих празднествах. Гром барабанов призывал жителей к сбору. Улицы, по которым должна была проследовать свадебная процессия от Зимнего дворца до Казанского собора, были приведены в порядок. На кухнях дворца день и ночь пекли, тушили, жарили и парили. В фонтаны были загодя залиты бочки вина. В воздухе стоял перезвон колоколов. Лошади лоснились, а колеса карет слепили блеском.
В ночь перед свадьбой Иоганна смягчилась и предложила Екатерине совет и помощь. У них состоялся «долгий и теплый разговор». «Она поучала меня относительно моих будущих обязанностей, — вспоминала Екатерина в своих мемуарах, — мы чуточку поплакали вместе и расстались очень нежно». Любовь возобладала над уязвленным самолюбием, мать и дочь подготовились к важным переменам, которые нес с собой грядущий день.
В день свадьбы, очень рано, к невесте пришла Елизавета, выглядевшая блистательно в коричневом шелковом платье, усыпанном сверкающими драгоценностями. Она принялась одевать Екатерину. Одну за другой на нее надевали нижние юбки, а затем дошел черед до мерцающего серебристого платья, которое не гнулось из-за металлической вышивки. Его так туго затянули на талии, что Екатерина едва могла дышать. Внезапно Екатерине взбрело в голову коротко обрезать челку, и ее слуга Тимофей Евренев принес раскаленные щипцы, чтобы завить ее. Государыня разгневалась и закричала на Евренева, утверждая, что Екатерина не сможет надеть корону на пышно завитые локоны. Она грозно насупила брови и, громко топая ногами, покинула комнату. Потребовался весь такт слуги и обер-фрейлины Марии Румянцевой, чтобы уговорить ее вернуться. В конце концов завитые каштановые волосы Екатерины остались ненапудренными, их убрали с лица назад и водрузили корону с бриллиантами на положенное ей место.
После сцены, устроенной ею, Елизавета успокоилась и с одобрением оглядела привлекательную, с тонкой талией, шестнадцатилетнюю невесту.
Екатерина в то утро по вполне понятной причине была бледна. Принесли горшочки с румянами и искусно нанесли их на лицо Екатерины. В довершение всего Елизавета отдала в распоряжение невесты все свои драгоценности, предоставив ей самой сделать выбор. Шея Екатерины украсилась алмазным ожерельем, в мочках ушей засверкали ослепительные, тоже алмазные, серьги, на руках появились браслеты, на пальцах — перстни. На плечи ей набросили длинную накидку из серебряных кружев.
Высокая и грациозная, улыбающаяся Екатерина являла собой очаровательное зрелище и, Шествуя рядом с императрицей и Петром к ожидавшей их карете, изо всех сил старалась скрыть смущение. Великолепное серебряное платье было непомерно тяжелым. В нем она чувствовала себя скорее рыцарем, закованным в броню, а не беззаботной молодой невестой. Каждый шаг стоил ей немалых усилий. Петр, всегда чувствовавший себя на официальных церемониях не в своей тарелке, весь напрягся и шагал рядом с ней одеревенелой походкой, желая, чтобы эта проклятая русская свадьба побыстрее закончилась и он смог бы вернуться к своим любимым голштинцам. Она ощущала его напряженность, и волна опасений и дурных предчувствий нахлынула на нее, но пути назад уже не было. Судьба выбрала ёе, и она приняла этот вызов с завязанными глазами, но мужественно, и пойдет до конца, несмотря на то, что ей нелегко было заставить себя смотреть на этого странного, с уродливой фигурой мальчишку, который вот-вот станет ее мужем.
Возглавляла свадебный кортеж сиявшая свежей краской новенькая карета, заказанная Елизаветой. Ее панели были настоящим произведением искусства, колеса сверкали золотой фольгой. В упряжке шла шестерка великолепных, подобранных по масти коней, сбруя которых была украшена драгоценностями. Процессия состояла из ста двадцати карет, и понадобилось три часа, чтобы доехать от Зимнего дворца до собора. Поглазеть на свадебный поезд собрались огромные толпы народа. Люди с любопытством смотрели на шикарные экипажи с позолоченными херувимами и колесами, крутящиеся спицы которых сливались в сплошные зеркальные диски. Вытягивая шеи, зеваки старались разглядеть лица пышно разодетых пассажиров, которые роскошью своих нарядов мало чем уступали императрице и брачной паре. Глаз радовали шелка нежных, бледных тонов и драгоценные камни, украшавшие женщин, их усыпанные жемчугом и красивыми перьями шляпки. Мужчины были в камзолах из парчовой с вышивкой ткани или в богатых кафтанах, отороченных золотом и серебром. Все это по своей роскоши затмевало то, что видели прежде петербуржцы, и надолго отложилось в их памяти. «Из всех помпезных зрелищ в России, — писал один английский путешественник, которому случилось в то время быть в Петербурге, — торжественный выезд по случаю свадьбы великого князя был самым величественным».
Венчание в огромном, с гулким эхом соборе продолжалось три часа, и Екатерина, на которую давил солидный вес ее тесного и неудобного платья, изрядно утомилась. Монотонный голос архиепископа Новгородского ввинчивался в уши присутствующих, призывая новобрачных любить друг друга. Он просил бога даровать им долгую жизнь и многочисленное потомство, а над их головами в это время держали ажурные венцы, и голоса хора заполняли собор. Одна из придворных дам, графиня Чернышева, прошептала что-то на ухо Петру, а тот в свою очередь сказал Екатерине, что графиня просила его не поворачивать головы, стоя перед архиепископом. Существовало старое поверье: первым из новобрачных умрет тот, кто раньше другого повернет голову, стоя перед священником во время венчания. Это привносило, по мнению Екатерины, мрачный мотив в такое светлое и радостное событие, каким испокон веков считалась свадьба. Она внутренне поежилась, но ничего не сказала. (Позднее она узнала, что в действительности графиня сказала: «Не обращайте на это внимание, что за чушь!». Именно Петру пришла на память эта примета.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
