Нет, не боялся Калмыков Дяди. Просто от него веяло такой унылой серостью и старорежимной закваской, что Юрия Федоровича, человека вполне современного, порой подташнивало от общения с ним.
Поколение стариков, настоящих, по выражению Калмыкова, «исконно-посконных» воров в законе, уходило в небытие. А вместе с ним уходили и древние воровские законы. Так называемые авторитеты теперь в открытую разъезжали по городу на шикарных «мерседесах», строили роскошные особняки, становились директорами фирм и предприятий, заседали в Государственной Думе.
Калмыков считал все это совершенно естественным. Богатство и власть нужно защищать, и делать это можно по-разному. При советской власти, например, приходилось свои богатства скрывать. Заправилы преступного мира, или просто богатые барыги, не имели ни машин, ни приличных квартир, носили дешевые советские костюмчики и плащики, стараясь ничем не выделяться из общей массы нищих сограждан. Это, конечно, срабатывало. Только смысла в таком существовании Калмыков не видел.
Деньги нужны для удовольствий, будь то поездка на Канары, коллекционирование картин или икон, собственный самолет, дорогие вина, роскошные отели, рестораны, да хоть битье посуды, этак по-купечески. Даже в этом есть смысл.
Хороший бронированный «мерс» может защитить от киллера не хуже неприметного пальтишка. Покушались же на Шеварднадзе, и если бы ехал он, скажем, на «Волге», его в клочки разнесло бы бомбой террориста. А «мерс» спас жизнь государственного деятеля. Деньги же сами по себе надежный щит в случае атаки правоохранительных органов. От денег никто никогда не отказывался. По большому, конечно, счету. Есть такие, что не берут, но рядом всегда найдется коллега, что возьмет.
Времена изменились, древние воры в законе, которым когда-то запрещено было иметь даже собственное жилье, переставали играть ведущую роль в российском бизнесе. Их просто отстреливали. Без всяких толковищ и разборок натасканные в стрельбе и рукопашке пацаны дырявили их в собственных подъездах, выполняя заказы воров нового поколения.
Дядя же продолжал существовать по старинке. Не такой, впрочем, он был и старик, лет шестьдесят, не больше.
Но законспирировался – мама не горюй! С виду совок, простой работяга, каких миллионы и миллионы. Один из немногих воров старого закала, которому удалось настолько глубоко залечь на дно, что не заглушили его как назойливого конкурента, но и не заставили работать на новых хозяев. Он оставался сам по себе, сохранив при этом громадное влияние, бесчисленные связи в криминальном мире и неплохой капитал.
Познакомившись с ним поближе, точнее, не познакомившись, а присмотревшись к нему, Калмыков понял принцип его работы. Близкое знакомство с Дядей было практически невозможно. Он никого к себе не подпускал и на откровенность не шел. Поэтому, наверное, и уцелел.
Дядя жил точно по Марксу. Заставлял работать капитал. Капитал же этот, как подозревал Калмыков, был частью общака, которую Дядя просто-напросто присвоил, убрав нескольких крупных авторитетов и казначея. Действовал он только через третьих, четвертых, пятых-десятых лиц, был не скуп на «зарплату» киллерам и другим исполнителям его задумок. То, что этих киллеров он потом тоже убирал с помощью людишек рангом пониже – гопоты всякой, мелких рэкетиров, этого не знал даже Калмыков.
Юрий Федорович с самой ранней юности был нетерпелив и неразборчив в средствах. Поэтому на трудном пути к сияющим вершинам бизнеса несколько раз попадал в истории, требовавшие крупных финансовых вливаний, иначе его просто могли убить. Один раз, когда его небольшой долг был поставлен на «счетчик», Калмыков вынужден был прибегнуть к Дядиной помощи. Свели его с Дядей какие-то гопники, чуть ли не в пункте приема стеклотары. Разумеется, они не знали, кто такой Дядя на самом деле, но как раз в тот момент делали для него какую-то работенку, обеспечивали одну из его бесчисленных коммерческих операций, связанных со стеклотарой. Калмыков встретился с будущим партнером в самом задрипанном шалмане, где подавали пиво в мутных кружках с обгрызенными краями и следами губной помады на них, где окурки бросали на пол и приходилось буквально кричать, чтобы перекрыть шум и гам.
Дядя, вероятно, увидел в молодом авантюристе какой-то свой интерес и выдал ему сумму в твердой валюте под божеский процент. Сумма, как потом понял Калмыков, была для него пустяковой, но для самого Юрика в тот момент являлась единственным шансом остаться в живых.
Вернуть Дяде деньги Калмыкову удалось только спустя года полтора. Все это время, естественно, он участвовал в разнообразных, весьма сомнительного свойства Дядиных финансовых операциях, точнее, махинациях.
Прозорлив был Дядя, ох прозорлив! Словно чувствовал с самого начала, что улыбнется молодому аферюге удача. А упускать удачу, даже чужую, было не в его правилах. И присосался он к фирме Волкова – Калмыкова намертво. Впрочем, Юра, теперь уже Юрий Федорович, об этом не жалел. Ведь именно Дядя положил начало его реальному бизнесу. Не тому, что проходил по ведомостям конторы, отчетным документам и налоговым декларациям, нет. Тому, что позволил Юрию Федоровичу уже сейчас иметь несколько счетов в разных банках многих вполне уютных европейских стран. Две квартиры – одна в Питере, другая в столице – тоже были результатом операций, спланированных Дядей. Да что там спланированных! Без его связей и его уверенности вообще ничего не получилось бы.
Последней придумкой Дяди был «Краб». Конечно, все это лежало на поверхности, но нужно было сделать первый решительный шаг. Дядя его сделал, поставив Калмыкова перед выбором – или он открывает заведение, или Дядя исключает его из числа пайщиков предприятия. Калмыков знал, каким образом Дядя рвет отношения с партнерами, и выхода у него не было. Но это нисколько его не расстроило. Денежная речка, питающая его счета, временно превратилась в малюсенький ручеек, но через месяц-другой уже обещала разлиться, как Волга весной, и затопить все, что попадется на пути.
Что делал Дядя с огромными доходами, которые приносила ему фирма, принадлежавшая теперь только Калмыкову, сам Юрий Федорович не знал, он уже подумывал о том, чтобы переместиться за океан. Денег у него было столько, что он вполне мог не работать или же открыть новое дело в любой точке земного шара.
Дядя же, словно угадав его мысли, как бы невзначай предупредил, что работа только начинается и чтобы Юранчик – так и сказал, сука, «Юранчик» – не вздумал свалить на пляж и там блаженствовать. Разговор происходил как раз в тот момент, когда Юранчик привез Дяде полтора миллиона долларов наличными. Дядя взял кейс, открыл, посмотрел, пересчитывать не стал, бросил кейс в платяной шкаф с обшарпанной дверцей и сказал:
– Это уже похоже на дело.
Только и всего. Ну и аппетиты у старика, полтора лимона баксов наликом – «похоже на дело». Куда ему это все?
Калмыков уже забыл те времена, когда считал деньги на рубли. Все изменилось: и суммы, которые он тратил на себя, и отношение к деньгам, и образ жизни, и масштабы работы и отдыха, и, наконец, само отношение к жизни. А может быть, оно и раньше было таким, просто сейчас проявилось, вышло наружу то, что было глубоко спрятано?
Во всяком случае, «мокрые дела», если они не грозили Калмыкову тюрьмой, теперь не вызывали у него угрызений совести и отношение к ним было у Калмыкова чисто утилитарное. Дело есть дело, о чем тут говорить.
* * *
Кач развалился на мягком полукруглом диване. В нижнем зале «Краба» было почти темно. Танцпол находился на втором этаже, и оттуда доносилось глухое буханье музыки. Если, конечно, эту какофонию можно было назвать музыкой. Кач, вообще-то, любил тяжелый рок – Осборна, «Эйросмит», «Уайтснейк». Он ходил на «Уайтснейк», когда группа приезжала в Питер. Но, к сожалению, мало что запомнил. Нажрались они там с пацанами так, что ни одной песни толком не могли вспомнить. Ну, ничего, это дело поправимое. Кассет у Кача дома до фига, всегда можно послушать. А это буханье, ну что ж, нравится народу, пусть танцует.
Кач взял со стола рюмку водки и даже не пытался вспомнить, которую по счету.
После случившегося утром он чувствовал себя заляпанным с ног до головы грязью, вонючей, черной, бросающейся в глаза. Вот и пытался смыть с себя эту грязь водкой. В общем-то, получалось. К середине вечера он почувствовал облегчение и перестал обращать внимание на косые взгляды окружающих. Мысли о тетке, которую они сегодня с Моней задавили, уступили место другим, вполне привычным. Димка мог зациклиться на чем-нибудь одном, а уж если это «одно» было связано с неприятностями – все, тушите свет. Крыша просто съезжала в таких случаях. И приходилось прибегать к искусственным стимуляторам.
И все-таки настроение у Димки оставалось мрачным. Он допил водку и решил подняться наверх. Там вся братва, там телки, может, разойдется он под буханье этого рейва, или хауса, что там у них сегодня рубится, хрен поймешь.
