Он неопределенно спросил:
— Почему же молчит первосвященник?
— Возможно, еще не знает об этом. А возможно, ожидает твоей первой реакции. Готовит тебе сюрприз. Он, как я уже заметила, всегда предоставляет тебе первый ход.
— А ты, Клавдия Прокула, строишь из себя Сивиллу? Все-то тебе известно. Поверь, неспокойно у меня на душе и без твоих снов. И как меня угораздило влезть во все это! Одно дело казнить разбойников и смутьянов, призывающих свергать римлян. А тут — проповедь любви к ближнему. Излечение в Субботу. Игра в Царя Иудейского или в Сына Божия… Чувствую себя игрушкой в чьих-то руках.
— В чьих?
— О, если б я знал, в чьих! Наверное, это рука их Бога. Месть за осквернение Храма. За мраморного Тиберия, которого я там поставил. Не пойму только, почему сон о Галилеянине, о котором ты столько говоришь, послан тебе, а не мне?
Прокуратор любил жену, и ему было приятно смотреть на нее. Однако временами она его раздражала своим упрямством. Прищурив свои зеленые глаза, Клавдия Прокула сказала:
— А сон послан мне потому, что женщины вообще понятливее мужчин. Женщина София была раньше богов… Однако утешься, игемон. Вспомни своего Сенеку и утешься. Вспомни, что говорил он о царе Эдипе. Сенека не винит его за кровосмешение, за убийство отца. И даже оправдывает. Виновен Рок! Вспомни: «В чьих винах рок виновен, неповинен тот».
Жена замолчала, потом вздохнула и подняла глаза на Пилата.
— Что-нибудь еще? — настороженно спросил игемон.
— Не хотела пока тебе говорить, но, как мне только что доложил слуга, кто-то ночью зарезал нашего агнца. Зарезали и оставили на траве в луже крови.
У Пилата вытянулось лицо.
— Этого еще не хватало!.. Передай слугам: если не найдут виновного — все пойдут на галеры!
— Возможно, это какой-то знак?
— Да. Пожалуй, знак. Знак того, что согласия с первосвященником не получилось… Но знай, Клавдия Прокула, Пилат найдет и покарает мерзавца…
Тут разговор супругов был прерван появлением центуриона, который доложил, что Пилата срочно хочет видеть его тайный иерусалимский советник Левкий.
Этот Левкий — ловкий молодой еврей-проныра — служил в канцелярии Пилата и командовал разветвленной сетью шпионов прокуратора, чьи сообщения помогали Пилату хоть немного ориентироваться в жизни этого загадочного города и при надобности нажимать на нужные пружины в нужном месте и в нужное время.
— Похоже, сон твой в руку, госпожа моя Прокула, — с неудовольствием отметил Пилат, и на душе у него стало совсем противно.
Клавдия Прокула знала, кто такой Левкий, и сразу соотнесла появление этого шпиона со своим сном.
— Я могу присутствовать при твоем разговоре? — спросила она мужа. — Клянусь, что Левкий будет пересказывать тебе мой сон. Вот увидишь.
— Мне был интересен твой сон, но, извини, разговор касается не меня, а секретов Рима. И вообще, моя дорогая, держись от этих иудейских событий подальше.
Левкий приветствовал прокуратора поклоном и приложенной ко лбу ладонью и замер, ожидая предложения сесть.
Пилат кивнул. Левкий, показывая свое чрезмерное уважение прокуратору, скромно устроился на самом кончике стоявшего у большого мраморного стола кресла и стал рассказывать о том, что происходило в пятничный вечер, что случилось в субботу, а главное, о том, что выяснилось сегодня на рассвете, на третий день после казни.
— В пятницу в шестом часу, когда Галилеянин испустил дух, — рассказывал Левкий, — на землю сошел мрак. Солнце померкло, и, как рассказали мне уже потом храмовые служители, в этот момент завеса в Храме разодралась на две части сверху донизу. Среди евреев в Иерусалиме и сейчас царят печаль и смятение.
— Мало ли совпадений в природе, — стараясь казаться безразличным, вставил Пилат.
— Да, господин мой прокуратор, в природе очень много совпадений, — охотно согласился главный шпион. И продолжал: — Я был у того столба и слышал Его последние слова, — совсем тихо произнес Левкий. — Последние слова Его были: «Отче! В руки Твои передаю дух Мой».
— Ты хочешь сказать, что он и на столбе продолжал свою игру в Сына Божия?
— Я слышал эти Его слова, — понимая, что сообщает прокуратору неприятную новость, еще тише сказал Левкий и продолжал, не желая останавливаться на этом трудном для понимания римлянина моменте: — Далее, по твоему разрешению, господин мой Пилат, до истечения дня тело было снято с креста и перенесено в новую гробницу, которую заранее приготовил для себя почтенный израильтянин Иосиф из Аримофеи. После того как туда внесли тело Назарянина, гробница была завалена тяжелым камнем и к ней была приставлена стража.
Сначала прокуратор сидел молча, потом сказал:
— Это мне известно, известно, почтенный. Скажи, что было дальше. — Прокуратор пустил пробный шар. — До меня дошли слухи, что Галилеянин воскрес.
Услышав это, Левкий испугался, побледнел и уставился на прокуратора.
— Откуда тебе это известно, господин мой? Ведь об этом, кроме моих людей и, возможно, Каиафы, еще никто не знает.
— Увы нам, увы, — развел руками Пилат, довольный произведенным эффектом. — Бог Израиля послал мне сон…
— Мне трудно в это поверить, — растерянно пробормотал Левкий. — Обычно Бог Израиля не говорит с язычниками из Рима.
— Что было дальше, дальше? — заторопился пораженный этим сообщением Пилат. Тем более что он не очень верил в сны Клавдии Прокулы, как бы часто они ни оказывались пророческими. — Ты видел воскресшего?
— Его видела женщина, пришедшая утром ко гробу. Ее зовут Мария из Магдалы.
— И ты, опытный еврей мой, поверил женщине? Какой-то Марии из Магдалы, — разочарованно протянул Пилат. — Ну да ладно. Рассказывай дальше по порядку. Я думаю, сейчас сюда явится Каиафа со свитой. Так что выкладывай поскорее все, что знаешь.
— Да, господин мой, я опытный, верткий иерусалимский еврей по кличке Вьюн, и меня, извините, на мякине не проведешь. Женщина женщиной, но я до-просил стражников. Они сказали, что видели ангела, который отвалил камень от гробницы. Лицо его блистало как молния. Ангел сидел на камне и говорил женщинам, подошедшим ко гробу: «Не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого. Его нет здесь — Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите».
Пилат почувствовал, как спина его покрылась потом. Лицо будто одеревенело. И он пожалел, что нет рядом Клавдии Прокулы. Как не хватало ему сейчас чаши с вином. Пусть даже с тем, что подарил на Пасху этот плут Каиафа.
— Ты задержал этих женщин или это была одна и та же Мария из Магдалы? — спросил Пилат.
— Это были разные женщины. Их пока не нашли, — вздохнул Левкий и покорно опустил глаза, признавая свою нерасторопность в поисках концов. И продолжил:
— Когда вечером в пятницу священники узнали, что Иосиф из Аримофеи по твоему слову захоронил тело Галилеянина в свой гробнице, они много кричали, жестикулировали и приказали страже схватить Иосифа и заключить в темницу до окончания Пасхи. Его схватили и заточили. Анна и Каиафа для верности сами запечатали темницу своей печатью. И собрали совет со священниками и левитами, и совещались, какой смерти предать того Иосифа.
После совещания велели привести заключенного. Сняли печать, открыли дверь и поразились: в темнице никого не было. Только темнота. И все оказались в недоумении, так как двери темницы были запечатаны. И печать не тронута.
Сообщив это, Левкий замолчал и поднял глаза на прокуратора. Тот уже пришел в себя после шока. Вряд ли может быть что-то более невероятное, чем то, о чем он сейчас услышал — о воскресении Галилеянина. И он кивнул Левкию: дескать, продолжай.
Главный шпион Иерусалима вздохнул, чтобы показать прокуратору, что воспринимает его печали как свои и продолжал. Когда люди Каиафы узнали о том, что Галилеянин исчез из гроба, они призвали стражников, охранявших пещеру, дали им денег и велели говорить, что ночью пришли ученики Иисуса и похитили тело Учителя. Каиафа сказал стражникам: не бойтесь и всем говорите, как я сказал. Если прокуратор Пилат узнает обо этом, мы покроем вас перед ним, и он ничего не сделает вам. Стражники взяли деньги и теперь говорят все, как приказал Каиафа.
Левкий замолчал и вопросительно смотрел на Пилата. Молчал и Пилат. Собирался с мыслями.
— Все? — наконец прервал молчание игемон, понимая, что ему еще долго придется разгребать заварившуюся в этом враждебном ему с первых дней прокураторства Иерусалиме кашу. И ведь надо было, чтобы все это произошло именно при нем, пятом прокураторе Иудеи. И кто наслал на него эту чудовищную для ума римского еврейскую галиматью? За что? Перед кем он так уж сильно провинился, что поставлен перед необходимостью разбираться в этой непостижимой иудейской катавасии и, что неприятнее всего, отчитываться за все перед кесарем? А Тиберий умен. Умен и хитер. И его не проведешь…