— Обычная совсем, обычная совсем история, — Андрей фальшиво напевал про себя старую, неизвестно откуда взявшуюся на языке, песню. — Немного грустно всем, немного грустно всем — не более.
Молодой человек ехал в порт верхом, как и положено сеньору королевскому лейтенанту да и вообще всякому мало-мальски уважающему себя человеку — пешком ведь одни нищие ходят. Покладистая гнедая кобылка неторопливо цокала копытами по мостовой, а Громов искоса поглядывал на прохожих — после спуска с горы Монтжуик можно было позволить себе немного расслабиться… и даже немножко предаться воспоминаниям, особенно если посмотреть на тянувшуюся за хижинами рыбаков золотую полоску пляжа. Вот как раз здесь, где сейчас ехал Андрей, проходила… Пройдет! Пассео Колон — улица или набережная Колумба, тут вот стояла колонна — памятник знаменитому мореплавателю, сразу за которой начинался знаменитый бульвар Рамбла. Здесь вот — скамейки стояли, а вон там — старый почтамт, там, дальше — рак с клешнями и веселый памятник в стиле Хоана Миро, а за ним — два небоскреба… а вот тут вот…
А вот тут вот и оказалась искомая таверна с большим золоченым якорем у входа. Судя по виду — серовато-золотистый камень, опрятная дубовая дверь, просторный двор с коновязью и крытая красной черепицей крыша — вовсе не какая-нибудь забегаловка, а вполне приличное заведение, предназначенное вовсе не для матросов и рыбаков, а для господ капитанов, шкиперов и почтенных негоциантов — двое прилично одетых людей как раз столкнулись в дверях с Громовым, почтительно уступив дорогу.
— Пожалуйста, проходите, сеньор.
— Спасибо.
Поблагодарив, молодой человек снял с головы треуголку с плюмажем, купленную в лавке папаши Манрежа за два с половиной дублона, и в задумчивости остановился посреди помещения, вовсе не полутемного, как почему-то казалось снаружи. Просто окна с противоположной стороны выходили на море, а ставни были распахнуты настежь. На стенах висели небольшие, изящно сделанные кораблики, какие моряки обычно ставят в церквях, испрашивая у Святой Девы удачи, рядом с корабликами поблескивали судовые колокольчики — рынды, а над стойкой хозяина заведения висели самый настоящий штурвал и деревянный дельфин — статуя с кормы судна. Повсюду было опрятно и чисто — тщательно подметенный пол, выскобленные столы, улыбающийся, куривший трубку бородач в белом переднике — наверное, сам хозяин.
— Сеньор лейтенант? — Андрей не успел и рта раскрыть, как бородач обратился к нему с самым радушным видом:
— Откуда вы меня знаете?
— Кто ж не знает героя крепости Монтжуик, едва не сложившего голову за Каталонию и доброго короля Карлоса?
Молодой человек закашлялся, и вовсе не от табачного дыма, просто как-то непривычно было чувствовать себя в роли героя, едва не погибшего за какого-то там короля, без разницы — доброго или злого. Ну за Каталонию — еще куда ни шло — приятно.
— Меня зовут Ансельмо, Ансельмо Блянеш, можно просто — дядюшка Ансельмо.
— Очень приятно…
— Ваш друг уже заказал обед наверх, в апартаменты.
— Мой друг? — изумился Громов.
Кабатчик выпустил из трубки клубы белого дыма:
— Да, да — сеньор Владос. Он сказал, что вы с ним долго не виделись. Ах, как приятно наблюдать за встречей двух старых друзей! Ваш друг не велел вас беспокоить — так что, если вдруг закончится вино — спуститесь за ним сами или крикнете.
Владос! Влада? Так это и в самом деле она? Отчего же во время встречи на балу девчонка вела себя так странно? Может быть, имелись какие-то особые обстоятельства? Ладно, узнаем!
— Вам вот по этой лестнице, сеньор лейтенант. Прямо наверх и подымайтесь, и передайте вашему другу — вам здесь никто не будет мешать.
Заскрипели под ногами ступеньки, Громов поднялся на второй этаж и, остановившись перед единственной дверью, осторожно постучал.
— Входите, не заперто, — отозвался женский голос по-французски. — Рада вас видеть, сеньор Андреас.
Она сидела на кровати, Влада — красивая, изящная, синеглазая и такая желанная! Каштановые волосы ее раскинулись волнами по плечам, губы изогнулись в усмешке — как видно, для конспирации девушка явилась сюда в мужском платье, под мужским именем. Кафтан и камзол с обшитыми желтой шелковой тесьмою обшлагами небрежно валялись на стуле, стоявшем у распахнутого окна, сама же Влада… Влада?.. расположилась на ложе в белой мужской сорочке, коротких штанах — кюлотах и босиком — точнее, в светло-голубых чулках. Изящные башмаки, украшенные бантами, стояли рядом, под стулом.
— Послушай, все ж я хочу спросить тебя… — по-русски начал Андрей.
— Молчи! — встав, девушка отозвалась по-французски и, подойдя ближе, положила гостю руки на плечи, заглядывая в глаза… а вот дотронулась рукой до мочки уха — такой знакомый жест!
— Влада!!!
Ахнув, Громов схватил девчонку в объятия, поцеловал и, подняв на руки, закружил:
— Господи! Как же я рад!
— Вот сразу так? — тихо засмеялась девушка. — Что ж, я не против…
— Да брось ты французский…
А больше Андрей не говорил ничего. Просто посадил Владу на ложе, погладил под тонкой тканью грудь… снова поцеловал в губы. Стянутая сорочка полетела в угол, за ней — и чулки, и штаны… И вся одежка — не только девушки, но и ее гостя…
— Какая ты красивая, Влада… — шептал Громов, лаская девушке грудь. — Милая моя… родная…
Поцелуй в пупок… и ниже… и снова — в грудь… и в шейку… И — в объятия, притянуть к себе, наслаждаясь, дыша, поднимаясь душой в синее каталонское небо, высоко-высоко!
Какая она красивая… все! И эта упругая грудь с торчащими коричневыми сосочками — аккуратными, нежными, которые так хотелось ласкать — и молодой человек себе в этом удовольствии отнюдь не отказывал: а как изгибалась Влада! Ах, как она дышала, как вскрикивала, стонала, а в глазах стояла такая синь, в которой можно было купаться… Да что там купаться — тонуть, и Громов тонул, и хриплое дыхание его сливалось с дыханием девушки, такой изящной, стройной, желанной!
Они выдохнули одновременно, достигнув такого блаженства, которого, кажется, не достигал никто. Повернувшись на бок, Влада расслабленно прижалась к Андрею и, заглянув ему в глаза, тихо спросила:
— А теперь признавайся — за кого ты все-таки меня принял? Что эта за Влада такая? Мне интересно, да.
И снова дотронулась пальцами до мочки левого уха. Пощипала… Ах, этот жест…
Но как же тогда…
— Так ты не Влада?
— Меня зовут Бьянка, Андреас, — вздохнув, девушка чуть отодвинулась. — Извини, что, наверное, невольно обманула тебя.
— Да нет, что ты!
Внезапно устыдившись, Громов погладил Бьянку по плечу, а затем поцеловал в шею… ласково, нежно… до дрожи!
— Ты искал другую?
— Искал, — честно признался Андрей. — Искал, но так и не нашел, увы… Впрочем, может, это и к лучшему, если она там… а не здесь.
— Говоришь загадками. — Дернулись темные густые ресницы.
— Но… я вовсе не хотел тебя обидеть, — приподнявшись, искренне воскликнул молодой человек. — Все же, если обидел — извини, ладно? Ты такая красивая, нежная… Нет, право же, лучше девушки нет!
— А ты льстец, Андреас, — Бьянка наконец улыбнулась. — Впрочем, я рада, что все вот так…
— Я тоже… Хочешь, я поглажу тебе спинку?
— Ну… погладь.
Улыбнувшись, Громов осторожно перевернул девушку на живот и дал работу рукам… Бьянка тихонько застонала от удовольствия:
— Я чувствуя себя кошкой… такой маленькой кошечкой… котенком…
И вновь нахлынула страсть, накрыла обоих, словно волны близкого моря вдруг ворвались в распахнутое окно, унося любовников далеко в бушующий океан грез и желания, возвращаться откуда не хотелось бы никому.
— Ах, Андреас… Ты… ты…
— Бьянка…
Да, на этот раз в постели с Андреем была никакая не Влада, а Бьянка, каталонка Бьянка, супруга какого-то плюгавого барона, от этого не менее желанная! Упругая грудь, гибкое тело, синие глаза — океаны! Красавица, фея из детских снов.
Они встретились через пару дней, уже в другом месте, а потом стали встречаться так часто, что Громов задавался вопросом — а как же он раньше-то жил? Без Бьянки. Какое-то восторженно-щемящее чувство охватило обоих непререкаемо властно, в обход разума — может быть, это даже была любовь. Ничего подобного по отношению к Владе Андрей не испытывал, а вот с Бьянкой… молодой человек чувствовал, как пропадает, тонет в океанской пучине синих очей, и почему-то знал — то же самое ощущает и Бьянка. Одно и то же чувство согревало обоих этой промозглой и хлюпающей зимою — как-то раз, почти наплевав на конспирацию, влюбленные встретились в апартаментах сеньора лейтенанта. Юная баронесса явилась сюда так же, как некогда в таверну «Золотой Якорь» — в мужском платье, плаще и широкополой шляпе, надвинутой на самый лоб. Верный Жоакин проводил гостью к хозяину, сам же уселся внизу, в людской, играть в карты со слугами домовладелицы, донны Эвальдии, не так давно отъехавшей вместе с доверенными лицами на реку Льобрегат — проверить принадлежащие ей мельницы. Пользуясь временным отсутствием хозяйки, слуги позволили себе немного расслабиться — играли посреди дня в карты, да еще при этом гнусно ругались, когда проигрывали.
