В камере Афоню не трогали. Никто не подсаживался к нему с авторитетным мнением, мол, возьми на себя кое-что, а остальное не бери! Всяко менты не отстанут, а то хуже будет. Никто не бил, никто не опускал, никто не заставлял спать у параши, и вообще, сокамерники отнеслись к Афоне достаточно любезно. Только вот, не давали спать. Совсем. Все семьдесят четыре часа предварительного заключения.
Едва он смеживал отяжелевшие веки, сидя на краешке шконки, как тут же подскакивал один из сокамерников и начинал разговор:
– Ты чё клеишься? В падлу со мной поговорить?
– Нет.
– Тогда отгадай загадку! – и начиналось!
Загадочки имели двойной-тройной смысл, и, почти всегда Афоня не угадывал его.
Если никто не мог вспомнить загадку, тогда его вежливо спрашивали за жизнь. Нет, никакого криминала! Просто: Ты на каком маршруте домой едешь? На таком-то? Ага! А память неплохая? Давай, скажи, какие остановки на пути?
Афоня перечислял, иногда путался. Урки поправляли его хором, и заставляли повторять заново. Снова и снова. Когда, он называл-таки конечную остановку, раздавался вопросик: «А на какой остановке стоял мент?», и всё продолжалось до бесконечности.
Спать негде. В камере ужасная жара – пот разъедал кожу, у некоторых обитателей СИЗО она попросту слезала лоскутьями. Многие сидели тут больше года в ожидании приговора суда. Курить не было, выпить – тем более. Так и сидел Афоня на железном краю шконки, на которой расположилось двое заключённых валетом. Петухов не было. Как только Афоня представлял, сколько ему сидеть, если не подписаться под убийствами, так и жить вовсе не хотелось.
– Темнила! – так его прозвали в камере. – Зашей чайник!
– А ты выверни его, – вроде правильно отвечал Афоня.
– А носик подошьёшь?
Афоня молчал. Мало ли что подразумевалось, а шконка петушка свободна! Но уголовник не отступал.
– А ты?
– Я то? Запросто! Темнила!
– А!
– Не спи, замёрзнешь!
– Мне не холодно.
– Смотри, а то начнёшь мёрзнуть – разогреем! – кричали из глубины камеры весельчаки.
Афоня уныло улыбался, но молчал.
И так продолжалось нескончаемо. Теперь важняк предъявил обвинение. Обратного пути отсюда не будет. А сколько ещё можно выдержать?
Изредка несколько счастливых харь уходило на этап, в зону. Афоня смотрел вслед конвойникам безо всяких чувств. Вскоре он начнёт завидовать им и подпишет все обвинения Так он чувствовал.
Но это ведь несправедливо! Афоня сам себе расхохотался Похоже, он начал сходить с ума. Урки внимательно посмотрели на Темнилу. Провоцируют. Афоня знал, стоит ему сорваться, хотя бы выругаться матом «в доме», начнётся конкретный пресс! Афоня сжал зубы.
– Ну, чего наш Темнила ухмыляется? Ты надо мной ржёшь? – участливо спросил огромный жлоб. Он впервые вступил в разговор с Афоней. Это ничего хорошего не предвещало.
– Нет.
– Ой, нехорошо поступаешь, дорогой! Ой, нехорошо! – громила перекривился как от зубной боли. – Зачем обижаешь?
– Я? Я нет, не обижаю.
– Да ты сам обиженный?
– Нет, – по наитию Афоня отрицал опасность.
– А я?
– Ты, нет, – утвердительно ответил Афоня
– Как-как ты меня назвал? Нет? – амбал подошёл вплотную. Похоже, разговоры закончились.
– Никак, – сказал Афоня.
– Что есть, никак, а? Это он назвал меня – никто! – громила обратился к сокамерникам. В ответ раздалось несколько жополизных смешков. – Я? Знаешь, кто я?
– Не знаю, – ответил Афоня, побоявшись сказать нет .
– Я судья твой!
Афоня молчал.
– Судить буду, – издевательски усмехнулся амбал. – По закону!
Что за закон? Кем выдуман? Этим громилой? Афоня молчал.
– А нет ли за тобой, мил человек, греха какого?
– Не знаю.
– Темнила! Ты что, в Незнайки хочешь перейти?
– Не хочу, – Афоня не знал, кто такие Незнайки.
– И правильно, не хоти! – неожиданно развеселился амбал. – А греха за собой не видишь?
– Не могу сказать, – Афоня изо всех сил старался подбирать такие слова, чтобы не разозлить камерного судью. Он понимал, что хватается за соломинку, но продолжал надеяться на чудо.
– Братва! – зычно выкрикнул амбал. – Есть за ним грешок?
Из глубины камеры выполз какой-то шакал и прогнусавил:
– Темнила нарушил закон!
– Что сделал Темнила?
– Он ссал, когда мы кушали!
– Неправда, – попытался оправдаться Афоня
– Ещё и врёт!
– Ну, Темнила, выбирай сам наказание. У нас первейшая гуманность и демократия! – осклабился золотыми фиксами самозваный судья.
– Какое?
– А такое!
– Или отпиваешь из параши обратно свою мочу, или отрезаем!
– Что? – не понял Афоня.
– А покажем, когда, отрежем! – дружески улыбнулся громила, сняв влажное полотенце с плеч. «Судья» взял его за кончики, несколькими движениями скрутил в верёвку и закинул за шею Афони. Через мгновение Темнилу опрокинули на спину и потуже стянули верёвку. Дышать стало нечем, Афоню распластали по полу и крепко держали. Помутнённым сознанием он успел заметить блеск ножа над промежностью.
Очнулся Афоня на больничной койке. С удивлением отметил: ничего не болит. Может быть, наркотики? Те самые, которые обещал важняк? Так отрезали или нет? Как ему хотелось, чтобы всё случившееся оказалось кошмаром. К сожалению, так оно и было. Только не во сне – вся жизнь превратилась в сплошной кошмар.
– Или он уже на том Свете? Почему на окнах больнички нет решёток?
Афоня приподнялся на локтях. Палата одноместная. Никого рядом, телевизор – фантастика! Или он на другом Свете, или в тюрьме другой страны. Афоня заметил пульт управления, протянул руку, включил. Шли новости. На русском языке.
Афоня с жадностью впился глазами в экран и превратился в слух. Как он истосковался по простым таким вот новостям! Сказали дату, надо же! Он проспал тут двое с половиной суток.
Афоню передёрнуло. Сомнений не осталось. Отрезали. Затем взяли на операцию, зашить остатки. Столько спать можно только под наркозом.
С другой стороны, после операции должны же что-нибудь капать? Но капельницы не было. Это не похоже на больницу! Скорее всего, он всё же в тюрьме, но на том Свете. В дверь деликатно постучали.
– Да! – неожиданно для себя, твёрдым голосом откликнулся Афоня, разрешая войти. А что, он мог не разрешить? Афоня замер. Сейчас войдёт важняк и скажет:
– Ну что, гражданин Никифоров, хлебнул фунт лиха? Давай теперь, подписывай! В зоне такого беспредела не будет, это я тебе обещаю. Будешь ударно трудиться, искупать свою вину. Давай, давай, подписывай поскорее!
– Нет! – истошно заорал Афоня. – Ничего не подпишу! Хоть на части меня режьте!
– Зачем же, на части? – спросил мягкий голос над самым ухом.
Афоня открыл глаза. Перед ним сидел человек в штатском. Без погон и халата, в обычном костюме.
– Никто не станет тебя резать, Афоня! – доверительно сказал Якушев. – Давай знакомиться, меня зовут Яков Яковлевич!
– Яков Яковлевич, где я?
– Почти дома. В абсолютной безопасности.
– Что со мной сделали?
– Ничего. Не успели. Обвинения с тебя сняты. Ты свободный человек, Афоня!
Афоня насторожился. Вчера опасный преступник, а сегодня невиновен и свободен. Разве так бывает?
– Бывает, бывает, – сказал Яков Яковлевич. Похоже, он запросто читал мысли, ужас!
– Ничего ужасного! – сказал Якушев. – Да, совсем недавно ты чуть было не стал жертвой ошибок следствия, но теперь-то разобрались.
– Так не бывает, – вслух повторил Афоня.
– И пусть не бывает, Главное – есть! Кстати, Афоня, ты кажется, хакер?
– Это громко сказано.
– И всё же?
Афоня приуныл. Теперь ему светит другая статья. Какое-нибудь ограбление века! И докажи, что не верблюд, – что и в мыслях никого не грабил.
– Так, что?
– Ну да, хакер. – Это к делу не относится, – спокойно выдал Якушев.
– А что вообще относится?
– А то, что тебе чуть не отрезали! – сообщил Яков Яковлевич.
– Это, что?
– Это национальное достояние!
– Чепуха какая-то! – чуть не сплюнул в сердцах Афоня. Уж не в дурдоме ли он?
– Ты даже не в больнице!
Вот, попал! Из огня да в полымя! Это Лубянка, или ещё что похуже. Короче, спецслужба. Только там разговаривают так душевно. Сейчас начнут вербовку.
– Конечно, – согласился Якушев, – почему бы и не начать вербовку, как ты называешь?
– А как назвать иначе? – Афоня уже не удивлялся, что этот тип читает его мысли. – Служение Родине?
– Почему, нет? И не задаром, в наш-то век капитализма!
– Что делать?
– А почему ты не спросишь, какая хоть служба приглашает к сотрудничеству?
– Известное дело. Наша, российская!
Якушев кивнул. Похоже, он удовлетворился ответом.
– Надо подписывать документ? – поинтересовался Афоня.
– Необходимости никакой, – мягко возразил доцент.
– Как же? Всё официально?
– Бюрократии – бой! – улыбнулся Якушев. – Достаточно устного договора.
