лице Самохина. Не поворачивая головы, он бросил сутулому:
— Ну-ка, глянь вокруг. Сдается мне, на пушку лягавый берет. Да поаккуратней, без шума.
Тихо скрипнув дверью, сутулый вышел.
Соснин нагнулся, стал зашнуровывать ботинок.
— Марафет наводишь? — подошел к нему Самохин.
Молниеносно перехватив лодыжку Самохина, Николай резко рванул ее влево. Подхватив выроненный пистолет, Соснин попятился к окну.
Дверь открылась. Вошел сутулый.
— Заливает он, Леха. Кончай разговоры, уходить надо...
— Руки на стену! — зло прошептал Николай сутулому. Тот, увидев направленный в грудь пистолет, послушно вытянул вдоль облупленной стены длинные руки с черными ногтями.
На полу тихо стонал Самохин.
— Ну как? Будем начинать?
— Давай, раз тебе так не терпится, герой, — улыбнулся Туйчиев.
Ввели Самохина. Он внимательно осмотрел кабинет, бросил мимолетный взгляд на Туйчиева, сел и стал тщательно изучать свои ладони.
— Почему вы бросили свою машину, Самохин? — начал допрос Туйчиев.
Самохин поднял голову.
— Испугался я.
— Это вы-то испугались? После того, как меня чуть не укокошили? — усмехнулся Николай и невольно тронул скулу.
— Вызова вашего испугался.
— Нельзя ли яснее?
— Почему же нельзя, — с готовностью отозвался Самохин. — Тут ведь как получилось? Последние дни на автобазе слухи разные ходили: дескать, водителя какого-то за левый гравий милиция ищет. Ну, я, как услыхал такое, мигом развернулся. Почему, спросите? Да ведь грешен: машину гравия и я раз налево пустил. — Самохин горестно вздохнул. — Судимый же я! — с надрывом произнес он, ударив себя в грудь. — Поэтому и дал деру, — Самохин помолчал немного, ожидая новых вопросов, но, поняв, что Соснин и Туйчиев ждут его дальнейших объяснений, сокрушенно закончил: — Глупо, конечно. Машину загубил, всех переполошил. Одним словом, лукавый попутал...
— Так сколько машин гравия вы всего продали?
— Я же сказал, одну всего, — Самохин явно был доволен, что речь идет только о гравии.
— Хорошо, — Соснин подошел к Самохину. — А теперь расскажите, как брали квартиру Рустамовых?
Самохин вскинул голову и встретил внимательный и, как ему показалось, насмешливый взгляд Соснина, словно говорящий, что им все известно, но интересно услышать, что еще придумает Самохин. Тот хрипло переспросил, стараясь выиграть время:
— Что еще за квартира?
— Комсомольская, четырнадцать, — уточнил Туйчиев.
— Не знаю, о чем говорите, — злобно ответил Самохин.
— Как же не знаете? — Самохин снова встретился со взглядом Соснина. — Там еще магнитофон импортный был, комиссионщик взял его потом у вас. Вспомнили?
— Отдохнуть бы мне...
— Хорошо, — согласился вдруг Туйчиев. — Поговорим об этом завтра.
— Почему ты отправил его? — Соснин с трудом сдерживал раздражение. — Что за поблажки этому типу?
— Никаких поблажек, — спокойно возразил Туйчиев. — Самохин, конечно же, заготовил какое-то объяснение на любой случай. А мы его и слушать не стали. Понимаешь, мы провели сейчас нужную, очень нужную разведку боем, вселили в Самохина сомнения, показав, что нам о нем немало известно. А теперь — готовиться к настоящему бою, завтрашнему допросу.
* * *
Арслан рано вышел из дома. Сначала он хотел пройтись пешком, но, увидев, что к остановке подошел почти пустой автобус, изменил намерения. Он сел и закрыл глаза. Как всегда перед сложным допросом расслабился, чтобы потом, у себя в кабинете, собраться, сконцентрировать в единое целое ум, волю, выдержку и энергию. Ему вспомнились почему-то слова любимого студентами профессора криминалистики Фишмана. Лекции тот читал в своеобразной манере: расхаживая по аудитории, профессор неторопливо, словно рассуждая вслух, а не обращаясь к студентам, говорил:
«— Допрос преступника... Одно из многочисленных, но, пожалуй, самых ответственнейших и сложнейших следственных действий. Если хотите, это поединок двух мировоззрений, столкновение двух полярных идеологий. Да, да. Это сражение, и следователь не вправе его проиграть, хотя, почти никогда не обладая к моменту первого допроса полной информацией, находится в менее выгодном положении. Защищаясь, преступник может прибегать практически к любым уловкам, ухищрениям, подлости, лицемерию. А вы, мои дорогие коллеги, — внезапно остановившись, обращался профессор к аудитории, — вправе в этом сражении использовать исключительно законные методы расследования. Да, да. Только и только в рамках закона. Что? Опять неравенство? — задавал он себе вопрос. — Безусловно. И единственно, чем можно его компенсировать — это высокой профессиональной подготовкой. Да, да. Именно это ваше основное оружие, мои уважаемые коллеги».
Арслан отчетливо видел трудность предстоящего допроса: надо было построить его так, чтобы сам Самохин восполнил бреши в материале, имеющемся у следствия. А оно, к сожалению, располагало минимумом необходимых доказательств. Прежде всего обращал на себя внимание факт категорического отрицания «левых» ходок восемнадцатого января; затем были следы протектора на месте обнаружения Калетдиновой и странная метаморфоза с покрышками на автомашине Самохина; наконец, его побег, — и на этом улики кончались. Правда, была еще интуиция, профессиональная интуиция, подсказывающая, что именно на этом человеке замыкается круг с ограблением Калетдиновой и, возможно, со взрывом, хотя последнее все более казалось проблематичным. Но никаких иллюзий Арслан не питал, прекрасно понимая, что интуиция хороша лишь как вспомогательное средство. Нужны только доказательства, и искать их придется в ходе допроса Самохина.
— Итак, Самохин, начнем с того, что вы внезапно бросили свою машину. Расскажите подробно, что толкнуло вас на этот шаг, чем он был вызван.
— Я же вчера говорил. Испугался. У вас же записано.
— Давайте уточним, — предложил Туйчиев, — сколько раз и когда вы возили гравий для продажи?
— Говорил же, один раз, гражданин следователь, в декабре. Число точно не помню.
— Ложь, Самохин. Следствие располагает данными, что вы и в этом месяце возили
