– Кто её нашёл? – спросил он.
– Рич Уильямс. Это его работа.
– Её можно расковырять, – сказал мальчик минуту спустя.
Миссис Драйвер рассмеялась, на этот раз добродушно:
– О нет, нельзя! И думать нечего. Накрепко зацементировано, целый цементный блок, да ещё поперёк железный лист от старой печки из оранжереи. Рич Уильямс с Крэмпфирлом целый день провозились до самого чая. Нам здесь больше таких фокусов не надо. Да ещё под курантами. Их не так-то просто сдвигать с места. Особенно если хочешь, чтобы они точно ходили. Видишь, где они стояли, – там, где на полу вроде бы подставка?
Вот тут-то брат в первый и последний раз в жизни увидел это подножие из плитняка.
– Ладно, пошли, – сказала миссис Драйвер и снова взяла его за руку. – Мы услышим кеб из кухни.
Но когда они прошли в кухню через зелёную, обшитую байкой дверь, там было форменное столпотворение. Услышать отсюда, как подъезжает кеб, нечего было и думать.
– Спокойно, спокойно, спокойно!.. – повторял громко и монотонно Крэмпфирл, удерживая на поводке тяжело дышащих и заливисто лающих терьеров крысолова. Полисмен тоже был там – Эрни, сын Нелли Ранэйкр. Он пришёл просто из интереса и стоял в стороне от прочих, сдвинув каску на затылок, с чашкой чая в руке. Лицо его было розовым от возбуждения, и он безостановочно мешал чай ложкой.
– Пока не увижу – не поверю, – весело сказал он вошедшей миссис Драйвер.
Там же был мальчик из деревни, с хорьком. Хорёк всё время пытался вылезти из кармана, рассказывал брат, а мальчик заталкивал его обратно. Сам Рич Уильямс сидел на корточках возле дыры. Он зажёг что-то под куском мешковины, и в кухне стояла страшная вонь. Вот он начал накачивать мехи, медленно и осторожно, напряжённо склонившись над ними, полностью уйдя в своё занятие.
Брат стоял там как во сне. («Возможно, мне действительно всё это приснилось», – сказал он мне позднее… много позднее, когда мы уже были взрослыми людьми.) Он оглядел кухню. Увидел в окно залитые солнцем фруктовые деревья и ветку вишни, стоявшей на склоне; увидел пустые чашки на столе и торчащие из них ложки – одна чашка была без блюдца; увидел прислонённое к стене у самой зелёной двери снаряжение крысолова – связку кроличьих силков, два мешка, лопату, ружьё, кирку и его обтрёпанное пальто с заплатами из кожи.
– Приготовьтесь! – раздался голос Рича Уильямса; голос дрожал от возбуждения, но головы Рич не повернул. – Приготовьтесь. Сейчас будет пора спускать собак.
Миссис Драйвер выпустила руку брата и подошла поближе к дыре.
– Назад, – сказал, не оборачиваясь, крысолов. – Мне нужно свободное место…
И миссис Драйвер попятилась к столу. Она поставила рядом с ним стул и, сев, приподняла с полу ноги, но вновь их опустила, поймав смеющийся взгляд Эрни Ранэйкра.
– Ничего, мамаша, – сказал он, вздёрнув бровь, – мы вас подсадим, когда будет надо.
Кинув на него испепеляющий взгляд, миссис Драйвер схватила со стола три чашки и сердито зашаркала к буфетной. «Грязный, лживый, такой-растакой…» – ворчала она, проходя мимо брата. И при этих словах он вдруг ожил…
Он быстро обежал взглядом кухню: все были поглощены ожиданием, все глаза были устремлены на крысолова… все, кроме глаз деревенского мальчишки, – он как раз доставал из кармана хорька. Брат потихоньку снял перчатки и стал пятиться медленно… медленно… к зелёной двери, не сводя глаз с группы вокруг дыры. На мгновение он остановился возле вещей крысолова и протянул настороженную, шарящую руку; наконец его пальцы сомкнулись на гладкой деревянной ручке, отполированной долгим употреблением; он быстро глянул вниз, чтобы не ошибиться, – да, как он и надеялся, это была кирка. Он прислонился к двери и чуть заметно надавил на неё спиной. Она послушно приоткрылась, бесшумно, как всегда. Никто не поднял головы.
– Спокойно, – говорил крысолов, низко склоняясь над мехами, – надо немного подождать, пока дым заполнит всё подполье… там не очень-то хорошая вентиляция.
Брат проскользнул в приоткрывшуюся дверь, и она снова со вздохом закрылась, заглушив шум. Несколько шагов он прошёл на цыпочках, затем пустился бегом.
Вот он снова в залитом солнцем холле, вот и его чёмоданы на коврике у дверей. Он налетел на часы, и они пробили – бам-м! – звук был дрожащий и тревожный. Брат поднял кирку над головой и обрушил сбоку удар на дыру внизу панели. Бумага разорвалась, отлетело несколько кусков цемента, и кирка резко отскочила – он еле удержал её в руках. Да, там за цементом действительно было железо. Ещё удар. И ещё… Вся панель над дырой была в зазубринах, но кирка по-прежнему отскакивала назад. Бесполезно; руки, мокрые от пота, скользили по гладкому дереву ручки. Он остановился, чтобы перевести дыхание, и увидел подъезжающий кеб. Кеб был ещё на дороге позади живой изгороди в дальнем конце фруктового сада; скоро он подъедет к яблоне возле ворот, затем покатит по подъездной аллее к парадной двери. Брат взглянул на часы – они ровно тикали, возможно, в результате его толчка. Этот звук почему-то успокоил его, перестало так сильно стучать сердце; время – вот что было ему нужно, ещё немного времени. «Надо подождать, пока дым заполнит всё подполье, – сказал крысолов, – там не очень-то хорошая вентиляция».
«Вентиляция» – спасительное слово. По-прежнему с киркой в руке брат выбежал из двери; на гравийной дорожке он споткнулся и чуть не упал, ручка кирки подскочила и больно ударила его по виску. Когда он подбежал к решётке, оттуда тонкой струйкой уже сочился дым, и ему показалось, что он увидел какое-то движение на фоне темноты между прутьями. Конечно, где же ещё им быть?! Но он не стал задерживаться, чтобы убедиться в этом. Позади уже слышался хруст гравия под колёсами и стук копыт. Брат был, как я уже говорила тебе, не очень большой и не очень сильный мальчик, и ему было всего девять лет (а не десять, как он похвастался Арриэтте), но он сумел освободить один край решётки всего двумя ударами кирки по кирпичу. Решётка повисла наискосок отверстия, казалось, она держится на одном гвозде. Брат поднялся на склон и, размахнувшись, со всей силы кинул кирку в траву за вишней. Он помнит, что, когда он бежал к кебу, спотыкаясь, задыхаясь и обливаясь потом, он подумал, что и это – пропажа кирки – приведёт в своё время к очередным неприятностям.
Глава двадцатая
– Но как же! – воскликнула Кейт. – Значит, он не видел, выбрались ли они из подполья?..
– Нет. Сразу же появилась миссис Драйвер; она была очень сердита, потому что они опаздывали на поезд. Она велела ему сейчас же садиться, она хочет успеть вернуться, сказала она, и посмотреть, «как они подохнут». Вот какая она была, эта миссис Драйвер.
Несколько секунд Кейт молчала, глядя на пол.
– Значит, это действительно конец, – сказала она.
– Да, – ответила миссис Мей, – в некотором роде. Или начало…
– Но, – Кейт подняла встревоженное лицо, – что, если им не удалось убежать, когда он оторвал решётку? Может быть, их всё же поймали?
– О нет, им это удалось, – не задумываясь, сказала миссис Мей.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, и всё, – сказала миссис Мей.
– Но как они перебрались через поля? Где коровы, и вороны, и всякое другое?
– Прошли их пешком, конечно. Семейство дяди Хендрири раньше их сделало это. Чего ни сделаешь, если твёрдо решился!
– Бедная Хомили! Как она, должно быть, была расстроена.
– Она и была расстроена, – сказала миссис Мей.
– А откуда они знали дорогу?
– Им надо было идти вдоль газопровода, – сказала миссис Мей. – Там есть что-то вроде насыпи через рощу и поля за ней. Понимаешь, когда рабочие выкопали канаву и уложили в неё трубу, она заняла место, и потом вся земля не уместилась обратно, получился небольшой вал.
– Но бедная Хомили… она осталась без чая… и без мебели… и без всех её вещей. Как вы думаете, они захватили с собой что-нибудь?
– О, люди всегда захватывают что-нибудь, – отрывисто сказала миссис Мей, – иногда самые неожиданные вещи… ты ведь читала о кораблекрушениях. – Она говорила теперь торопливо, словно устала рассказывать. – Осторожнее, девочка, рядом с серым не розовый, а зелёный. Тебе придётся всё отпороть.
– Но, – продолжала с отчаянием в голосе Кейт, беря ножницы, – Хомили было, наверно, так неприятно явиться к Люпи бедной родственницей, бедной и разорительной.
– Разорённой, – терпеливо поправила её миссис Мей, – и Люпи там не было, ты забыла. Люпи туда не вернулась. Хомили оказалась в своей стихии. Я так и вижу её. «Ох уж эти мне мужчины…» – сказала, верно, она и сразу же подвязала передник.
– Разве там были одни мальчики?
– Да. И Клавесины, и Куранты. И, наверно, они ужасно избаловали Арриэтту.
– Но что они ели, как вы думаете? Гусениц?
– О боже, девочка, конечно же, нет. У них была замечательная жизнь. Барсучьи норы – это целые квартиры… там масса жилых помещений, и переходов, и кладовых. Они, верно, собирали лесные орехи… лущили из колосьев зерно и складывали в кладовые, а потом мололи муку, в точности как люди… им даже сеять не нужно было, бери готовым. У них был мёд. Они могли делать чай, и цветочный, и липовый. И собирать ягоды шиповника и боярышника, и тёрн, и чернику, и лесную землянику. Мальчики могли удить в ручейках, а для них мальки – что для нас скумбрия. У них были птичьи яйца – столько, сколько душа пожелает, – для омлетов, пирогов и заварных кремов. Понимаешь, они скоро узнали, где что надо искать. И конечно, у них была зелень для салатов. Только подумай, какой превосходный салат можно приготовить из нежных побегов молодого боярышника – в детстве мы называли его бутерброд с сыром – со щавелем и одуванчиками, а если ещё приправить его тимьяном и диким чесноком! Не забывай – Хомили всегда хорошо готовила. Недаром же они жили под кухней.
