Настроение миссис Клаузен всегда было написано у нее на лице — во всяком случае, так считал Отто. Больше всего на свете она хотела ребенка. Отто тоже этого хотел — тут уж ей винить своего мужа не приходилось, — и ее очень мучило, что детей у них все нет и нет. Страдал и Отто, и она это знала.
Что же касается теперешней болезни, то Отто Клаузен не помнил, чтобы его жене было так плохо; он даже вызвался остаться дома и ухаживать за ней, сказав, что матч они прекрасно смогут посмотреть по телевизору прямо в спальне. Но миссис Клаузен совсем раскисла, даже телевизор ей смотреть не хотелось, хотя она была настоящей фанаткой и тоже всю жизнь болела за команду «Грин-Бей Пэкерз»; общие пристрастия связывали их с Отто крепче любых других уз. Она даже работу выбрала такую, чтобы никогда не расставаться с любимой командой. Разумеется, они с Отто могли бы купить билеты на этот матч и слетать в Сан-Диего, вот только Отто самолеты терпеть не мог.
Так что миссис Клаузен до глубины души тронула готовность мужа из любви к ней остаться дома, хотя он мог отправиться в бар и следить за игрой вместе с другими болельщиками. Нет, он ни в коем случае не должен жертвовать собой! Миссис Клаузен даже слышать об этом не хотела. Ее дико тошнило, и разговаривать ей было трудно, но она, собрав последние силы, уверенным тоном судьи, оглашающего приговор, привела довод, который в мире спорта считается неоспоримым (можно лишь удивляться, с каким упорством спортивные комментаторы и болельщики талдычат эти слова):
— А где гарантия, что «Пэкерз» еще раз попадут в розыгрыш суперкубка?
Отто расчувствовался, как ребенок. Даже больная, лежа в постели, его замечательная жена хотела доставить ему удовольствие! Впрочем, одна их машина находилась в ремонте — пришлось латать крыло, помятое на стоянке у супермаркета, — а уезжать на другой и оставлять больную жену без машины Отто ни в коем случае не хотел.
— Поеду-ка я, пожалуй, на грузовике, — решил он. Пива в грузовике не было, друзей в спортбаре у Отто хватало, и ему, конечно же, разрешили бы поставить машину прямо на заднем дворе, у дверей с надписью «Доставка». Ну, какая может быть доставка в воскресенье вечером да еще во время такого матча?
— Вперед «Пэкерз»! — слабым голосом проговорила миссис Клаузен — она уже засыпала. Жестом, исполненным невыразимой нежности, — о, она надолго запомнит этот жест! — Отто положил рядом с нею пульт дистанционного управления и проверил, переключен ли телевизор на нужную программу.
А потом ушел. Грузовик, на котором он развозил пиво, был непривычно легким, приходилось все время сдерживаться и не гнать слишком сильно по опустевшим улицам. С тех пор как ему исполнилось лет шесть или семь, Отто Клаузен ни разу не пропустил ни одной игры «Пэкерз», ни одного введения мяча в игру, а уж матч на суперкубок и подавно пропускать не собирался. Ему было всего тридцать девять, но он видел все предыдущие игры на суперкубок — тридцать один матч! И непременно должен был посмотреть суперкубок XXXII — с момента введения мяча в игру и до самого конца (весьма плачевного, как выяснилось позже).
По мнению большинства спортивных обозревателей, этот матч был одним из лучших в истории американского футбола: упорный, захватывающий поединок, в котором неожиданно победила более слабая команда. Общеизвестно, что многие американцы питают странное пристрастие к неудачникам — но только не в Грин-Бее, штат Висконсин! И уж тем более не во время игры на суперкубок XXXII, когда этим выскочкам, «Денвер Бронкос», удалось переиграть «Пэкерз», что повергло всех грин-беевских «тупоголовых фэнов» в уныние.
К концу четвертого тайма они были на грани самоубийства — все, а не только Отто, который к тому же еще и напился вдрызг. Он уснул прямо за стойкой бара, когда по телевизору показывали рекламу пива и до окончания матча оставалось две минуты. Очнувшись, он взглянул на экран: шли последние мгновения игры. Мучительный, уже не раз снившийся ему сон длился, казалось, несколько часов, то есть куда дольше, чем любая реклама.
Отто снилось, что он находится в родильной палате, а в углу стоит еще какой-то мужчина, лицо которого скрывает хирургическая маска, так что видны только глаза. Женщина-гинеколог принимает у его жены роды, и ей помогает медсестра, которой Отто никогда в жизни не видел. Но докторша — та самая, что наблюдала миссис Клаузен; они много раз посещали ее вместе.
Мужчину в углу Отто не узнавал, но вдруг догадался, кто это может быть, и душу его охватили дурные предчувствия.
Наконец родился ребенок, и миссис Клаузен так сияла от счастья, что Отто, глядя на нее, и во сне не мог сдержать слез. И тут человек, стоявший в углу, снял маску и оказался тем самым репортером с телевидения, который угодил в пасть ко льву. Да, знаменитый плейбой, бедолага, как там его зовут? Миссис Клаузен подняла глаза и устремила на него безмерно счастливый взгляд. Самого Отто она словно не замечала, а может, ему только казалось, что он находится там?
И еще одна загадка: у этого корреспондента-бедолаги оказалось две руки! И он обеими руками держал новорожденного младенца! А миссис Клаузен вдруг приподнялась на постели и погладила его левую ладонь!
Затем Отто увидел самого себя. Он лихорадочно осматривал свое тело, пытаясь отыскать руки. И вдруг понял: левой руки у него нет!..
И тут же проснулся — весь в слезах, в спортбаре Грин-Бея, за две минуты до конца матча на суперкубок Кто-то из приятелей, неправильно истолковав слезы Отто, ласково потрепал его по плечу и сказал с грубоватым сочувствием:
— Да уж, дерьмовая игра!
Но Отто, хоть и был здорово пьян, все же постарался больше не отключаться. И не потому, что боялся пропустить конец игры, — он боялся, что ему снова приснится тот сон. Уж лучше совсем не спать, думал он.
Конечно, он понимал, почему ему снятся такие сны, и стыдился этого, и никогда не рассказывал об этом жене.
Отто не первый год сидел за рулем тяжелого грузовика, принадлежавшего пивной компании, и считал себя образцовым водителем: он, к слову, ни разу в жизни не сел за руль пьяным. Он вообще пил мало и обычно ничего крепче пива в рот не брал, и ему, конечно же, стало стыдно — причем за все сразу: что он так набрался, что ему приснился отвратительный сон и что любимая команда провалила игру.
— По-моему, я сегодня перебрал, — признался Отто бармену, своему верному другу, человеку в высшей степени порядочному. — Не стоит, наверно, за руль садиться. — Жаль, подумал бармен, что у нас такие пьяные редко встречаются. Вот бы все были столь же ответственными и совестливыми, как наш Отто!
Выход они придумали быстро. Обоим показалось, что Отто не стоит принимать предложения подвезти его, одно за другим следовавшие от его пьяных и безответственных приятелей. Он еще и сам вполне держался на ногах и запросто мог отогнать свой грузовик подальше от служебного входа — оттуда до стоянки было всего метров пятьдесят, не больше, — чтобы не мешать доставке и разгрузке товаров, которая начнется с раннего утра в понедельник. Не требовалось даже выезжать на тротуар или пересекать улицу. А потом бармен вызовет ему такси.
— Нет-нет, я сам вызову такси, — пробормотал Отто, — у меня в кабине мобильник — Он пообещал, что перегонит грузовик и сразу же позвонит в таксопарк. А пока будет дожидаться такси, еще и жене позвонит — надо же узнать, как она там себя чувствует и не слишком ли расстроена глупейшим проигрышем команды Грин-Бея. И кроме того, сказал Отто бармену, свежий воздух пойдет ему только на пользу.
Насчет свежего воздуха Отто был не очень уверен, но уж больно ему не хотелось смотреть на то, что творилось на футбольном поле после матча. А творилось там нечто невообразимое, и физиономии возбужденно вопивших болельщиков из Денвера казались Отто просто омерзительными, а от бесконечных телеповторов и описаний тех ошибок, которые совершила команда Грин-Бея, его просто тошнило. Чего стоил один только прорыв нападающего «Бронкос» Террела Дэвиса! Тьфу, глаза бы не глядели — не защита, а размазня какая-то!
При одной мысли, что он снова увидит на экране прыгающих от счастья и орущих во всю глотку игроков Денвера, его так замутило, словно он тоже подхватил грипп. В последний раз он испытывал такую дурноту, когда в новостях показывали, как у того смазливого журналиста лев руку отгрыз. Как же его звали-то, дуболома этого?
Зато миссис Клаузен отлично знала имя злосчастного репортера.
— Интересно, как поживает бедный мистер Уоллингфорд? — спрашивала она вдруг ни с того ни с сего. Отто в ответ только головой качал: каждый раз, когда он слышал это имя, к горлу у него подкатывала тошнота.
А его жена, помолчав немного, обычно добавляла:
— Знаешь, если б я умирала, я бы отдала этому бедолаге собственную руку. А ты разве не отдал бы, Отто?
— Не знаю… Я ведь с ним даже не знаком, — отвечал Отто. — Рука — это ведь не какой-то внутренний орган, как ее незнакомому человеку отдать? Внутренние органы — они и есть внутренние, кто их видит? А рука… Ну нет! По руке ведь и самого человека всегда узнать можно — ты ведь понимаешь, о чем я?
