Но это истина. А бюрократия? Самое элементарное дело ведется из рук вон плохо, у большевиков исключительно беспомощный управленческий аппарат.
Предвиденье Ильи Григорьевича очевидно: через 10 лет все будет упразднено или точнее приведено к одному знаменателю.
Впрочем, вопросы Провокатора понятны. Вот одно чудо-юдо, произведенное комиссаром Хулио Хуренито. Один из абсурдных декретов: – «До выработки центральными советскими органами единого плана рождений на 1919 года, запрещается с 15-го с.м. гражданам г. Кинешма и уезда производить зачатия»132.
Не надо думать, что это большое преувеличение: сатира Эренбурга зиждется на фактах. Стоит только перечитать его современников – Всеволода Иванова, Бориса Пильняка, Исаака Бабеля, Евгения Замятина, Андрея Соболя и др.
«Капитан» – политик, потому он миролюбиво отвечает, что по этому вопросу стоит обратиться к Анатолию Васильевичу. «Искусство – его слабость, я же в нем ничего не смыслю и перечисленными вами ремеслами совершенно не интересуюсь». (Понятно, что это не так: искусством, музыкой, кино – вождь интересовЬлся. Но, кивнув в сторону Луначарского, он избавляется от неприятного вопроса. По воспоминаниям Крупской – из поэзии чтились Некрасов и Надсон, а по воспоминаниям Лепешипской восхищался Пушкиным, Шиллером, Шекспиром и менее известными русскими поэтами Тютчевым и Баратынским. В общем, это говорит о среднем вкусе русского интеллигента конца XIX века, хотя последние двое выпадают из вышеприведенного ряда).
И, далее в духе незабвенных Писарева, Базарова и Рахметова: «Мне кажется, гораздо более занимательным писать декреты о национализации мелкого рогатого скота, пробуждающие от сна миллионы, нежели читать стихи Пушкина, от которых я часто засыпаю. Я с детских лет ничего не читал и не читаю, кроме работ по моей специальности. Я не гляжу на картины, ибо мне интереснее смотреть на диаграммы.
Я никогда не ходил в театр, вот только в прошлом году пришлось «по долгу службы» с «гостями республики», и это было еще снотворнее гимназического Пушкина.
Чтобы перейти к коммунизму, нужно сосредоточить все силы, всю волю, всю жизнь на одном – на экономике. Засеянная десятина, построенный паровоз, партия мануфактуры – вот путь к нему, а, следовательно, и цель нашей жизни. Оставьте санскритские словеса, любовные охи, постройки новых или ремонт старых богов, картины, стихи, трагедии и прочее. Лучше сделайте одну косу, достаньте один фунт хлеба!»133.
Я лично думаю, что в этих словах Первого коммуниста лежит секрет его личности.
Он глубоко убежден, что коммунисты могут осчастливить Россию, заставив ее работать… Ирония Эренбурга в словах Учителя: «Я вас понимаю… – вы высокий образец однодумья… Однодумье – дело, движенье, жизнь. Раздумье – прекрасное и блистательное увеселение, десерт предсмертного ужина». (Скажем, «раздумье» о будущем партии в так называемом «Завещание Ленина» – действительно из предсмертного ужина, но не десерт, а цикута в буквальном смысле слова…) Следующий вопрос Хулио касается терпимости к левым эсерам, а также к миллионам, не согласным уверовать в торжество коммунизма. Первый коммунист, как в случае с Луначарским, отсылает вопрошающего к товарищу… Какому? Имя его не произносится, ибо Илья от страха прослушал фамилию или умышленно умолчал. Речь, конечно, идет о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском и его ведомстве. Никто в будущем не будет верить в целительные способности святителя Пантелеймона! (Иначе говоря – будет полное торжество атеизма).
Причина употребления слова «капитан» необыкновенно интересна. Здесь несколько реминисценций. Во-первых – Авраам Линкольн, изображенный Уолтом Уитменом в стихотворении «О, капитан мой, капитан, как труден путь наш был». Речь идет о Гражданской войне между Севером и Югом и убийстве «капитана». С другой стороны возможно речь идет о стихах О. Мандельштама, где Россия сравнивается с громадным судном. В воспоминаниях Эренбурга так и сказано: «…тогда не только я, но многие писатели старшего поколения, да и мои сверстники еще не понимали масштаба событий.
Но именно тогда молодой петроградский поэт, которого считали салонным, ложно-классическим, далеким от жизни, тщедушный мнительный Осип Мандельштам написал замечательные строки: «Ну, что ж попробуем, огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля…».
А может, он держал в уме другие стихи Осипа Эмильевича: «Когда октябрьский нам готовил временщик/ Ярмо насилия и злобы»…135.
Ассоциации – это самое интересное в романе «Хулио Хуренито». Упоминание встречи Ленина с Уэллсом чрезвычайно любопытно. Говорить о подкупе брита просто глупо.
Тот многое видел и многое понял. Но не понял, пожалуй, еще больше. Основной вывод, сделанный им, заключался в том, что колоссальный, непоправимый крах империи есть результат Мировой бойни. И Уэллс сразу говорит, что нынешнее правительство единственно возможное в России. Большевики – это единственное, что сплачивает громадную страну136. С этим утверждением перекликается мысль Ленина, высказанная Горькому: «…по вашему, миллионы мужиков с винтовками в руках – не угроза культуре, нет? Вы думаете, Учредилка справилась бы с их анархизмом? Вы, который так много шумите об анархизме деревни, должны бы лучше других понять нашу работу. Русской массе надо показать, нечто очень простое, очень доступное ее разуму. Советы и коммунизм – просто»137. Ленин говорит правду, но его цинизм -обжигающ… Иначе говоря, смирительную рубаху на взбунтовавшуюся Русь могли накинуть лишь большевики. Удивительно, что советская цензура выхолостить до конца воспоминания Горького так и не смогла…
Надо заметить, что Уэллс посетил Россию в сентябре-октябре 1920 года: только что проиграна война Польше, в Крыму «сидит» Врангель, Дальний Восток оккупирован японцами. Но Уэллсу ясно: советская власть удержится. Образумить писателя пытался русский коллега А. В. Амфитеатров, но не преуспел: все недостатки, всю жестокость Уэллс видел и ему не «втирали очки», да и невозможно было заштопать все дыры. «Глядя на всех этих выдающихся людей, живущих как беженцы среди жалких обломков империалистического строя, я понял, как безмерно зависят люди большого таланта от прочности цивилизованного общества»138.
Вот небольшой перечень «золотого фонда» России, терпящих бедствия на полузатопленном корабле: Шаляпин, Амфитеатров, Павлов, Глазунов. Ирония не покидает Уэллса, прошедшегося по основателю утопии: «Пророк Маркс и его Священное писание не дают никаких наставлений по всем вопросам. Поэтому, не имея готовой программы, большевики вынуждены неуклюже импровизировать…»139.
Вывод один – виновата Мировая война. Если бы она продолжилась ещё год или больше, свой вариант катастрофы пережили бы Германия и Австро-Венгрия (что и свершилось) и страны Антанты.
Ленин пометил NB в книге знаменательное место: «Не коммунизм вверг эту огромную, трещавшую по швам, обанкротившуюся империю в изнурительную шестилетнюю войну.
Это дело рук европейского империализма»140.
Говоря о движущей силы партии, Уэллс, подчеркивает то, что среди них много евреев, но очень малое число из них настроено националистически. Они борются за новый мир, а не за интересы еврейства. Большевики и не собираются продолжать традиции иудаизма. Арестовано большинство сионистских лидеров и запрещен древнееврейский язык, как «реакционный». «У Ленина, любимого вождя всего живого и сильного в сегодняшней России, татарский тип лица, и он, безусловно, не еврей»141.
Если бы писатель знал правду, что б он написал тогда? Среди большевиков вне сомнения есть люди с широким взглядом. Это люди большой творческой силы.
Он приводит, не задумываясь, несколько имен: во-первых – Ленин, неизмеримо выросший в эмиграции; во-вторых -Троцкий, который никогда не был экстремистом и обладает большими организационными способностями (оценка Уэллса); затем – Луначарский – нарком просвещения, ну, с этим все ясно; Рыков – руководитель Совета 11ародного хозяйства, Лилина – из Петроградского отдела народного образования, Красин – глава торговой делегации в Лондоне. Для нас в этом перечне интересна Лилина – вторая жена Зиновьева. Бог ее миловал – она умерла своей смертью.
Интересны мысли Уэллса о русском народе как таковом; анализ народного духа приводит писателя к пессимистическому выводу. Только на основе Советской власти Россия сможет вернуться к цивилизации, большевики – становой хребет возрождения.
– «Огромная масса населения России – крестьяне, неграмотные, жадные и политически пассивные. Они суеверны, постоянно крестятся и прикладываются к иконам – особенно в Москве – но они далеки от истинной религии… Православный священник совершенно не похож на католического священника Западной Европы; он сам – типичный мужик, грязный и неграмотный, не имеющий влияние на совесть и волю своей паствы. Ни у крестьян, ни у духовенства нет никакого творческого начала»142.
