под кроватью свой горный велосипед.
– Что такое? – ворчит в трубку брат. – Я как раз шел спать, только что вернулся с ночной смены.
– Прости. Просто хотел быстро рассказать тебе, что пару дней назад мы с Холли договорились устроить кое-что крутое, – отвечаю я, куная тряпку в теплую воду, чтобы смыть с рамы велосипеда засохшую землю. – Мы на четыре недели меняемся жильем.
– О’кей. Э, класс? – Звучит так, словно он не знает, что на это ответить. – Значит, ты остаешься в Лос-Анджелесе?
– На четыре недели, да. Начинаем сегодня вечером. – Четыре недели, четыре влога, в промежутках – несколько прямых эфиров с Холли и обычные видео, несколько из которых уже почти готовы. И я уже немного нервничаю.
– Значит, ты теперь будешь жить в ее квартире? – У меня в ушах раздается какой-то шорох, потом приглушенный грохот. Я вздрагиваю, так как в наушниках кажется, что шум звучит очень близко. – Извини, телефон упал на подушку.
– Все в порядке. – Вытираю пот со лба и еще раз окунаю тряпку в воду, чтобы сполоснуть. – В любом случае я хотел у тебя спросить: может, встретимся на этой неделе, сходим куда-нибудь поесть? Расскажешь мне, как дела на работе, и, возможно, обсудим, как помочь Аллегре и папе. Что думаешь?
– Конечно. На вечер пятницы я пока ничего не планировал. Подойдет?
– Идеально, – отвечаю я и вздыхаю, после того как Мика кладет трубку.
Ну вот, не так уж и сложно. Теперь осталось только пережить ужин с братом, чтобы он опять не поставил мне фингал, но с этим, надеюсь, проблем не возникнет. Он уже сорвал на мне злость. То есть сейчас все может стать только лучше.
– Привет, Сири, включи мой плейлист, – обращаюсь я к голосовому ассистенту в телефоне, пока совсем не загрузил себе голову, и до блеска полирую свой велик под музыку Lauv.
Около полудня я покупаю в Vegan Toast веганский сэндвич и холодный чай с малиной и мятой и сажусь с едой на скамейку в парке Беверли-Гардене. В тени деревьев эту жару можно терпеть, хоть и недолго.
В последний раз я приходил сюда, когда учился в школе. Когда мир еще был нормальным. Мы играли в догонялки и фотографировались в максимально глупых позах перед большой надписью «Беверли-Хиллз». За пару дней до этого мне на день рождения подарили первый цифровой фотоаппарат, с которого и началась моя страсть к движущимся картинкам. Обнаружив в камере функцию видеосъемки, я загорелся. С того момента ничто больше не могло от меня укрыться.
На чердаке нашего старого дома до сих пор лежит коробка с картами памяти. После смерти мамы я к ней не прикасался. В них таится слишком много болезненных воспоминаний. Слишком много смеха, когда мы ни о чем не подозревали, слишком много счастливых моментов, когда мы ни о чем не догадывались.
Знай она, что умрет через несколько лет… сделала бы что-то иначе? Начала бы есть более здоровую пищу? Заниматься спортом? Больше заботиться о себе, вместо того чтобы жить для мужа и детей? Сглотнув, я кладу сэндвич обратно в пакет. Мысли о маме давят, словно камень в животе. Возможно, возвращаться все-таки было плохой идеей. Мне уже давно не приходилось думать о случившемся так часто, как за прошедшие пару дней.
Такое ощущение, что Лос-Анджелес – это одно большое пятно, на которое нужно повесить ярлык: «Осторожно, триггер». Но в то же время мне кажется, что я достиг точки, в которой должен с этим разобраться. Тот факт, что я сейчас сижу здесь и простое воспоминание выбивает меня из колеи, однозначно говорит о том, что я все еще не примирился с прошлым.
Пусть ближайшие четыре недели кажутся ограничением моей жизни, моей свободы, но на самом деле это не так. На самом деле это шанс поставить крест на случившемся. И чем быстрее я это пойму, тем легче мне будет.
* * *
Вымотанный после марафона уборки и сборов, в пять часов вечера я звоню в дверь Холли. Направляю камеру на белую дверь из лакированного дерева и жду, пока она откроет. А когда она наконец это делает, я не могу удержаться от смеха – у нее в руках тоже камера.
– У дураков мысли сходятся, – приветствует меня хозяйка дома и пропускает внутрь.
Держа камеру одной рукой, другой я крепче сжимаю ремень дорожной сумки, пока за мной закрывается дверь.
– Нам надо было договориться, – улыбаюсь ей я и прекращаю съемку.
– Ай, это будет классное видео, – отмахивается она. – Взять у тебя что-нибудь?
– Все в порядке. – Я иду за ней в гостиную, где кладу свою камеру на обеденный стол и снимаю сумку.
Тут же, громко мяукая, подбегает Орландо и начинает об нее тереться. На нем шлейка. Готов к приключениям. Только сейчас мой взгляд падает на коробки и сумки, которые собрала Холли. Я сжимаю зубы, чтобы не расхохотаться в голос. Не может быть, чтобы она всерьез планировала взять все это с собой в фургон!
– Напомни-ка мне, я показывал тебе фургон изнутри, а? – дразню ее я.
Холли закрывает лицо ладонью, другой рукой продолжая снимать.
– Знаю, знаю. Это слишком много… а я еще даже не закончила паковать вещи. – Когда она поднимает голову, щеки у нее пылают. – Но, Паскаль, мне все это нужно.
– Тогда тебе нужен еще и прицеп.
Я обхожу стол и рассматриваю коробки и сумки. Одна из коробок определенно требует моего особого внимания.
– Это что, кофемашина?
– Я могу все объяснить.
Я поворачиваюсь к Холли, которая прячется за камерой. Ей явно стыдно, что она набрала столько вещей, но, очевидно, не настолько стыдно, чтобы перестать снимать. Это мне в ней и нравится. Она признает свои слабости даже перед камерой, околдовывая тем самым всех зрителей до единого. Подойдя к ней, я аккуратно забираю у нее из рук камеру и направляю на нее.
– А это, дорогие друзья, максималистка, как она есть, – с широкой улыбкой объявляю я; Холли смеется. – Но поверьте мне, даже Холли с этим справится.
Затем я выключаю камеру, кладу ее на стол и опять разворачиваюсь к Холли, которая с задумчивым видом смотрит на свои коробки.
– Признавайся, ты сделала это только ради видео, – говорю я, предлагая ей выход из неловкой ситуации.
Она оглядывается на меня и смотрит тепло и мягко.
– Хотелось бы, – отвечает Холли с легкой улыбкой. Щеки у нее до сих пор горят. – По-моему, мне нужна твоя помощь, Паскаль.
– Извини, что почти не помогал тебе на этой неделе.
Я приподнимаю плечи, а
