-А ты их откуда взяла?
-Да ведь многие переписывают, это же так необычно - у нас есть в училище свой, настоящий писатель.
-А он на кого учится?
-На артиста.
Да, раз сутулится, значит, не на танцора, уж точно.
После обеда Лил стала рыться в тумбочке, вытащила половину своих вещей: какие-то свитки с потрепанными краями, веер с одной сломанной пластиной, две конфеты, крохотная куколка, голова от другой крохотной куколки, засушенная травяной стебель с пышным белым соцветием... Лил хранит все, что для нее важно, хотя потом ничего найти не может. Вот Стелла не хранит ничего, не припрятывает, но у нее ничего и не теряется. Наконец, она вытянула из-под стопки книг тетрадь - страницы потрепаны, на тонкой картонной обложке нарисован синими чернилами покосившийся (по сюжету рассказа или из-за неумелой руки рисовавшего) замок. Тетради, аркайнское изобретение, здесь используют чаще, чем в Анларде, у нас они стоили очень дорого. Ну, конечно, никто не пишет в них на уроках, это слишком расточительно.
-Вот тут его рассказы, Корха, - Лил отдала мне тетрадь.
Почерк у нее разборчивый, но много исправлений, она то не заметит, то замечтается и напишет не то. В двух местах попались еще картинки - ворон на камне и цветок - явно переделанные из клякс. Рассказы были очень странными. То призраки, то склепы... Про таинственное почитать интересно, но это не понравилось. Там про людей почти ничего не было, только страхи да ужасы. Помню, когда-то давно мама читала мне сказку про маленькую девочку, заблудившуюся зимой в горах, а потом набредшую на замок и попавшую в подземелье. Как я за нее боялась, слушала, завернувшись в одеяло и почти не дыша, чтобы не пропустить что-нибудь. А если бы просто описывалось это подземелье, как там с потолка вода капает, какие там летучие мыши и тому подобное, то было бы совсем не то - за кого тогда бояться? Вернула тетрадь Лил - хорошо, что мы пошли сразу пить чай, и она не спросила моего мнения о обо всем этом. Она любила эти рассказы, и мне не хотелось, чтобы Лил разочаровалась во мне - а обманывать и говорить, что понравилось, я не могла.
Я рассказала о Корхе маме, когда мы с ней гуляли в следующий выходной. Мама улыбнулась, когда я пересказала ей историю Корха о потерявшемся привидении, но промолчала. Мы шли по широкой и шумной улице. В окнах ресторанов видны были официанты, расставляющие приборы или цветы на столиках, в витринах больших магазинов лежали разные любопытные и заманчивые вещи - драгоценности (думаю, едва ли настоящие) большие книги с золотыми буквами заглавий, стояла красивая посуда и многое другое. Я увидела деревянную шкатулку, на боках вырезан виноград, журавли и еще какой-то затейливый узор, и вспомнила свою шкатулочку с разными пустяками, брошенную в Тальурге. Хорошо бы завести и тут какой-нибудь сундучок или ларец и собирать разные мелочи. Можно назвать ее "шкатулка воспоминаний", ведь когда перебираешь всякие вещицы, у каждой есть история, это как маленькая черточка на двери, когда рост отмечают. Ты растешь, и заметок-черточек все больше. И все эти вещицы тоже будут как заметки о всяких таких случаях и происшествиях, которые жалко забывать. Раньше, в Тальурге, я просто собирала "сокровища", но все равно столько вспоминала, когда разглядывала их. Вспомнив об "сокровищах", решила проверить - на месте ли моя волшебная бусина, завернутая в носовой платок.
-Ты что там рассматриваешь, Растанна? - спросила мама.
Я и не заметила, что остановилась у витрины и все еще смотрю на шкатулку. Мама выслушала о "шкатулке воспоминаний", но почему-то не согласилась, хотя мысль собирать "заметки о жизни", по-моему, очень разумная.
-Лучше старайся запоминать самое важное. Или - записывай. Я бы посоветовала тебе вести дневник, но когда нет своего дома и живешь среди людей, то не стоит.
Запоминать - это, конечно, нужно, но ведь всего не упомнишь... Так и сказала маме.
-И все-таки память надежнее любой вещи. Вот мы хранили и книги, и разные вещицы, и твои игрушки - а что осталось?
Ничего тут не возразишь, но ведь и забыть так легко... Мама задумалась, потом ответила:
-Есть такая книга, ее написал Тонтиас Круссль, "Замок забытых вещей". Это сказка, но не совсем детская, хотя тебе уже можно ее прочесть.
-Про то, что мы забываем?
-Да. Там - об одной волшебнице, которая в детстве была несчастна, да и сама она была непростой, с очень неприятными, тяжелыми чертами характера... одним словом, очень немного хорошего она могла бы вспомнить. Она научилась воровать воспоминания у людей. У волшебницы в замке были прекрасные вещи, украденные из чужих воспоминаний, чудесные запахи, звуки...
-А люди, у которых она все это таскала, почему они не замечали?
-Они все забывали. Иногда сами теряли, а она подбирала.
Я представила, как забываю что-нибудь очень важное и хорошее, например, как мы в Тальурге весной гуляли в садике около Переулка Звонарей, или как я смотрела из окна на памятник Корабельщику и шел редкий, сцепившийся в пушистые хлопья снег. Очень много есть такого, что ужасно жалко будет забыть.
-И что, получается, так она и воровала безнаказанно?
-Потерянное можно вернуть. Нужны усилия... Я говорю сейчас не о книге, о жизни. Нам ведь все подсказывает и напоминает - и звуки, и вкус, и запах... В той книге был как раз один человек, у которого было много хороших воспоминаний, и волшебница немало из его воспоминаний взяла себе. Однажды этот человек вдруг понял, что ему не хватает чего-то и тогда начал вспоминать. И вернул себе все, что у него похитили - одно за другим.
-Как вернул?
-Старался уловить казавшиеся знакомыми ощущения, пытался идти по "следу воспоминаний".
-Да... - мне казалось, это не очень-то надежный способ. Я не пробовала, но все же - хорошо, если тебе встретиться что-то похожее, ты постараешься и припомнишь забытое. А если ничего похожего не попадется? Потом, вечером, когда я обдумывала все это, то решила завести себе копилку воспоминаний. Начну вспоминать все самое лучшее, с детства, и буду перебирать эти случаи, чтобы наверняка не забыть.
В последний месяц весны со мной случилось два происшествия.
Первое - на занятиях танцами. Мы выполняли разные упражнения, разучивая танцевальные позы. Прыжки и всякие кружения (не знаю пока, как это здесь называется) еще нас не учили делать. Ну вот, мы изучали позу, которую называют арабеск. Я положила руку на балетный станок. Он был такой гладкий, словно его специально отполировали. Мне всегда приходили в голову одни и те же мысли, когда я занималась в этом зале, опускала руку на этот станок, за которым занимаются, уже, наверно, почти сто лет. Я все время думала об ученицах, приходивших сюда в прежние времена. Как они выглядели, о чем говорили... И вот на одном из занятий, когда я дотронулась до станка и посмотрела в зеркало, произошло неожиданное. В нем, позади моего изображения, появилась девочка, ростом немного ниже меня, очень худенькая. Ее волосы были заплетены в косы и обвиты вокруг головы - прическа, старомодная и непривычная. Одежда ее тоже очень отличалась от нашей - довольно длинная, полупрозрачная юбка, на подоле - пришиты какие-то цветы, черная облегающая кофточка с рукавами до локтей. Она старательно выгибала спину, наклонялась то вперед, то в сторону, приседала. Эта девочка напомнила мне старинные рисунки на эмали - неяркие, нежных тонов, полустертые... Неясно видная, все-таки она была - вот тут, рядом со мной... Мне стало страшно, и я остановилась на середине упражнения. Тут же послышался голос преподавательницы, назвавший меня по имени. Видение исчезло. Но еще долго мне было не по себе, и я попросила разрешения перейти на другое место.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
