– О чем ты?
– Ну… Большинство людей не сделали бы того, что я делаю. Я понимаю. Большинство людей терпеливо ждали бы, надеясь на лучшее. Большинство людей не взорвали бы ситуацию обвинением пропавшего любовника в изнасиловании – в расчете на то, что полиция все же бросится его искать.
– Абсолютно верно! Большинство такого не творит. – Тревога Ивон сменяется полноценной яростью. – Такого вообще никто не делает – кроме тебя!
– Отсюда и твое возмущение? Поскольку девяносто девять из ста женщин такого не сделали бы, значит, это неправильно?
– Ты сама-то слышишь, до чего договорилась? Все как раз наоборот: поскольку это неправильно, девяносто девять из ста женщин такого не сделали бы!
– Нет! Иногда необходимо набраться смелости и пойти против шаблонов, расшевелить болото. Если бы все рассуждали как ты, женщины до сих пор не получили бы право голосовать!
Мы обе задыхаемся, уставившись друг на друга.
– Я им все расскажу. – Ивон пятится к двери. – Я сообщу полиции все, что услышала от тебя.
Я пожимаю плечами:
– А я скажу, что ты врешь.
Ивон замирает, ее лицо вытягивается. Она смягчает угрозу:
– Если ты сама не расскажешь – я расскажу, учти. Что с тобой происходит, Наоми? Ты ведешь себя как извращенка.
Меня оскорбляли так лишь однажды, когда я была привязана веревками сначала к кровати, потом к стулу и не могла ответить. Чтобы я сносила такое от своей так называемой лучшей подруги? Ни за что.
– Я как могла старалась тебе объяснить, – говорю ледяным тоном. – До тебя не дошло? Твои проблемы. Если передашь полиции то, что узнала от меня, можешь подыскивать себе жилье. Собственно, можешь съехать сию минуту.
Я пересекла еще одну черту. Похоже, в последнее время я только этим и занимаюсь. Хочется уничтожить злые слова, затолкать обратно в глотку, будто их и не было. Нельзя. Я не имею права расслабляться. Я не позволю себя сломать.
Ивон открывает дверь и говорит дрожащим голосом:
– Бог тебе судья.
Я стискиваю зубы, чтобы не заорать ей вслед, что подобную фразу для прощания мог выбрать только самый тупой обыватель.
Глава девятая
05/04/06
На этот раз Джульетта Хейворт открыла дверь в сиреневом атласном халатике поверх ночной рубашки. Лицо заспанное, одна щека смята. Саймон появился на ее пороге в три тридцать пополудни. Она не выглядела больной, не извинилась за свой вид и не смутилась, что ее средь бела дня застали в ночном белье. На ее месте Саймон покраснел бы.
– Это снова я, миссис Хейворт. Детектив-констебль Уотерхаус.
Она улыбнулась, подавив зевок.
– Скучно без меня? – Вчерашняя резкость испарилась. Сегодня она как будто находила Саймона забавным.
– Вы мне солгали насчет адреса в Кенте. Вашего мужа там нет.
– Роберт наверху. – Она покачивалась, держась за медную ручку двери. Склонив голову, кокетливо поглядывала на Саймона из-под челки.
«Дает понять, что занималась любовью с мужем?»
– В таком случае, я должен с ним побеседовать. Только сначала объясните, почему вы солгали про Кент.
Улыбка Джульетты стала шире. Явная демонстрация хладнокровия, мол, говори что хочешь, меня ничем не пронять. Чем вызвана подобная перемена в настроении? Рада, что муж вернулся?
– Роберт! – крикнула, обернувшись, Джульетта. – Приведи себя в приличный вид. Тут к тебе полиция!
– Ваш супруг никогда не бывал в доме номер двадцать два по Даннишер-роуд в Сиссинхерсте. Его там не знают.
– Это мой родной дом. Я в нем выросла. – Довольная собой, миссис Хейворт снова улыбнулась.
– Зачем вы солгали?
– Скажу – не поверите.
– А вы попробуйте.
Джульетта пожала плечами:
– Просто вдруг страшно захотелось соврать. Безо всякой причины. Видите? Я же говорила, что не поверите. А это правда. – Она развязала пояс халатика, потуже запахнула полы, снова стянула поясом. – Я и сегодня подумала, что совру. Могла и не говорить, что Роберт наверху. А потом решила: почему бы и нет?
– Вам известно, что препятствие работе полиции противозаконно?
Джульетта хихикнула:
– Разумеется. Иначе и врать неинтересно, согласны?
Саймон чувствовал себя пнем, торчащим в самом неудобном месте. Что-то в этой женщине мешало ему нормально соображать. Как ей удается вызывать в нем ощущение, что она лучше, чем он сам, разбирается в его собственных мыслях и действиях? Чего она ждет от него – что он ринется мимо нее в дом и вверх по лестнице или продолжит допрашивать по поводу ее лжи? Вчера Наоми Дженкинс тоже хладнокровно призналась, что солгала. Похоже, у Роберта Хейворта слабость к лгуньям.
Саймон не верил, что Хейворт наверху. Тот не отозвался на призыв жены. Джульетта явно продолжала врать. Саймону совершенно не хотелось входить дом, не хотелось, чтобы Джульетта захлопнула за ним дверь. В нем нарастало предчувствие, что целым и невредимым ему отсюда не выбраться. Но он знал, что ничего другого ему не остается. Как знал и то, что Джульетта Хейворт именно этого от него и ждет. Непонятно только – почему, если буквально вчера она готова была собственным телом защитить свой дом от вторжения.
В который раз Саймон пожалел, что Чарли нет рядом. Вот уж кто мастерски разбирался с такими дамочками. Саймон многое бы отдал и за то, чтобы обсудить с Чарли столь стремительный поворот в показаниях Наоми Дженкинс. Но Чарли в отпуске. И вдобавок злится на него, хотя и пытается это скрыть. Саймон ощутил недоумение пополам с раздражением. Что он такого сделал? Всего лишь сказал, что хочет позвонить Элис Фэнкорт – узнать, как живет. Чарли-то что за дело, ведь столько времени прошло. И вообще, она не имеет права злиться, она ему не любовница, никогда не была. Что справедливо и в отношении Элис, со смутным сожалением подумал Саймон.
– Напрасно веселитесь, – сказал он Джульетте. – Вам будет совсем не смешно, когда я отправлю вас в тюрьму и покажу вашу камеру.
– А знаете что? Возможно, я и там повеселюсь. Очень даже возможно. – Она привалилась к косяку, загородив дверной проем.
Саймон опустил ладонь на ее плечо и слегка надавил. Джульетта послушно отступила в сторону. Он направился вверх по лестнице. Ковровая дорожка пестрела странными белесыми пятнами, от совсем мелких до очень крупных. Саймон наклонился, потрогал одно. На ощупь как мел.
– Пятновыводитель, – сообщила Джульетта. – Вечно руки не доходят пропылесосить, когда высыхает. Да и ладно. Белая пыль лучше, чем грязь.
Саймон двинулся дальше, беседовать с Джульеттой смысла больше не было. Отвратительный запах он ощутил с середины лестницы. На верхней площадке накатила волна смрада, страшного и хорошо знакомого: смесь из запахов крови, испражнений и рвоты. У Саймона похолодело внутри, по телу пробежал озноб. Прямо перед ним была закрытая дверь, чуть дальше по узкому коридору – еще две двери, приоткрытые.
– Нашли Роберта? – прощебетала снизу Джульетта.
Саймон содрогнулся, представив ее слова щупальцами, что обвивались вокруг него, тащили в мир ее безумия. На секунду зажмурившись, он повернул ручку ближайшей двери. Она легко поддалась. Тошнотворная вонь ударила в лицо, его чуть не вывернуло. Глаза скользнули по хаосу в комнате и остановились на сером лице, застывшем в гримасе агонии. Сбылось предсказание Пруста. Попомнишь меня – к концу недели будем расследовать убийство.
Это был Роберт Хейворт. Никаких сомнений. Полностью обнаженный, он лежал на спине, на левой половине двуспальной кровати. Кровь из пробитой головы пропитала подушку, простыни, успев подсохнуть. Одна рука свисала на пол. На ковре, подле безжизненной ладони, лежали очки; одного стекла нет, второе треснуло.
В углу комнаты валялся каменный дверной упор величиной с мяч для регби; верхушка темна от крови, с прилипшими волосами. Саймона передернуло. Он приложил пальцы к запястью Хейворта – просто потому, что так положено, а не из надежды услышать пульс. В первый момент он решил, что показалось. Едва заметный, но настойчивый стук. Наверняка показалось. Пепельная кожа, давно засохшая кровь и даже запах вопили о смерти. Но нет – через пару секунд Саймон убедился, что слышит пульс. Роберт Хейворт был еще жив.
– Тогда буду тебя тискать, сержант, – прошептал Грэм, целуя Чарли в шею. Они лежали на ее кровати в шале полуодетые, с головой укрытые пледом. – Как тебя подчиненные зовут – сержант? Или мэм, как в «Главном подозреваемом»?
– Тихо! – шикнула Чарли. – Вдруг Оливия проснется? Давай пойдем к тебе!
Она не обжималась в одной комнате с сестрой с тех пор, как им было пятнадцать и тринадцать. Какими дурацкими, если вспомнить, были те подростковые вечеринки: полумрак чьей-нибудь гостиной, парочки по всем углам лижутся и лапают друг друга под аккомпанемент «Ультравокс».
– Ко мне? Ни за что, – выдохнул Грэм ей в ухо. – Ты не переступишь порога, пока Стеф не устроит там весеннюю уборку. Там такой бардак, ты будешь в шоке.
