сейчас — момент истины и расплата за мое малодушие и трусость.
— Ариана, доченька. Посмотри на меня…
Я смотрела в окно, а слезы все текли и текли, падали на подол платья и лежащие поверх него ладони.
— Дорогая моя, — раздалось за спиной, и мое сердце не выдержало.
Отец плакал.
Медленно повернулась, едва управляя своим телом, и взглянула на папу. Он постарел: седина перекинулась с висков и на затылок, под глазами залегли мешки, лоб изрыт глубокими морщинами. И только взгляд по-прежнему полон теплоты.
— Папа, — прошептала, не в силах говорить из-за слез.
Мы одновременно потянулись друг к другу. Я стиснула его в крепких объятиях и прижалась щекой к груди, а он гладил меня по волосам и шептал что-то нежно-трогательное. От него пахло домом. Удивительным запахом, который не описать словами: это смесь специй и аромат сдобы, смесь дорогого алкоголя, сосновой смолы и углей из камина, смесь книг и чернил… Все это создает уникальный, неповторимый и ни с чем не сравнимый запах, способный воскресить в памяти самые лучшие, теплые и ценные моменты жизни.
Трудно представить, сколько мы так стояли, не в силах оторваться друг от друга. Казалось, если отойдем хоть на полшага, то кто-то из нас исчезнет, растает, как время и шаткое перемирие треснет, как первый лед под нетерпеливым путником.
— Дочка, ангел мой, свет мой. Идем в кабинет. Мне столько нужно тебе рассказать и столько объяснить. От волнения меня ноги не держат.
А я не хотела сейчас объяснений. Не хотела! Потому что вряд ли пойму причины, по которым он отказался от дочери и меня захлестнет злоба. И этот чистый, искренний миг сменится чернотой обиды.
— Мне тоже, папа. Мне тоже. Как твоя спина?
— Хуже, родная. Лечусь, лечусь, — суетливо улыбался он, целуя мою руку.
В его кабинете оказалось непривычно просторно. Председателю совета семи полагались настоящие апартаменты с гостиной, библиотекой, архивом, личным кабинетом, туалетом и даже спальней! Мы расположились у камина и вскоре нам принесли ромашковый чай с бутербродами и пирожными. Отец молча смотрел на меня, подбирая правильные слова, а я смотрела в огонь. Он не ожидал этой встречи и отменид все дела на сегодн, чтобы посвятить остаток дня вновь обретенной дочери. Это и радовало, и пугало.
— Ты хорошо выглядишь…
— Благодаря милорду Рейнхарту. Это временная мера. Мне следует его отблагодарить, но я не имею достаточно средств для этого.
— Вы не… — отец замялся, чувствуя, что он не вправе спрашивать меня о таком, но и не спросить тоже не мог.
— Нет. Наша встреча стала чистой случайностью. Между нами ничего не было.
Следовало подобрать правильные слова, чтобы начать разговор, но не получалось. В итоге я обнимала фарфоровую кружку, пила чай, на деле оказавшийся успокоительным отваром, и смотрела в огонь.
— Наверное, тебе не дает покоя, почему я за тебя не вступился? — сказал отец после долгого молчания. — Почему позволил тебе ошиваться в квартале отверженных?
Я перевела удивленный взгляд на папу. Он знал!
— Прости, я не мог вмешиваться и делать переводы чаще — каждый транш тщательно отслеживается, каждое мое действие — контролируется. Тебя бы нашли и тогда…
— Что тогда, папа? — резко выдохнула и поставила чашку на поднос. — Что тогда? Что бы случилось, узнай все, что твоя дочь с даром менталиста? Неужели ты настолько меня не любишь, чтобы встать на защиту? Неужели дочь Верховного князя рода Т'Аркан и Верховной княгини рода Аркхарган бросили бы в кулуары тайных императорских служб? Заставили бы работать на императорских гончих? Я не верю, папа! Не верю, что не было способа мне помочь!
Передо мной яркий пример — Рейнхарт! Он бы мог приказать убивать всех безумных драконов, ведь так проще! С глаз долой из сердца вон. Но он до последнего надеется найти для них лекарство. Даже чужие дети для него как свои, а мой отец бороться не стал. Открестился и забыл с чистой совестью.
— Ариана, я пытался тебя уберечь. Пытался, как мог. Дело вовсе не в твоем даре, дело в твоей крови. Древней, особенной и исключительно редкой.
Сглотнула, глядя на отца по-новому. То, что он пытался мне сказать, не укладывалось в голове. Отец подбирал слова осторожно, но нельзя сказать дочери, что ее родители не родные, не причинив боли.
— Если я правильно поняла, ты хочешь сказать, что моя мать…
— Илсе тебе не мать, но ты, думаю, об этом и так догадывалась.
Разрозненные кусочки моего детства сложились в отчетливую картину. Стало ясно, почему я донашивала платья за сестрами, играла в их игрушки, не получала должной материнской любви и ласки. Будешь тут ласков с плодом чужой любви!
— Это она расстроила мои отношения с Кейларом? Потому что я не Аркхарган и никогда ею не была?
Отец кивнул и накрыл мою ладонь своей.
— Я все тебе расскажу, Ариана. Все, что ты должна знать и все, что ты захочешь узнать.
— Почему сейчас, а не в детстве? Я думала, что не достойна любви собственной матери, искала причины в себе! А потом думала, что и для тебя оказалась нелюбимой.
— Милая, я столько раз вечером входил в твою спальню, гладил тебя по голове и рассказывал, но ты уже глубоко спала. А я не решался тревожить твой сон. Мы, родители, не понимаем, что наши дети выросли. И в шестнадцать, и в двадцать, и в тридцать пять вы будете для нас не смышлеными малышами, о которых нужно заботиться и которых нужно беречь от мира.
Я горько усмехнулась.
— Ты не думал об этом ближайшие пять лет. Мне было так плохо… были ужасные дни, были дни, когда нам с друзьями совсем нечего было есть. Если бы ты только видел, в каких условиях мы жили! Как нас обижали! Я выжила и сохранила чистоту только благодаря дару! Так ты меня защищал? Так ты оберегал ребенка? — я приказала себе не плакать, но слезы обиды все-таки обожгли щеки.
— Ари, ты не понимаешь альтернативы. Я знаю насколько для тебя важна свобода! Но тебе нельзя было оставаться в Гардии. Твой дар все сложнее поддавался контролю, а запечатать его мне не хватило смелости. Да и твоя мать запретила это делать. Да, ты жила в трущобах, но ты жила свободной. По работе мне часто приходится общаться с менталистами в подземном бункере. Точнее, с тем, что от них осталось. Я не желаю тебе такой участи. Поэтому, когда Илсе поставила условие: либо блокировать твой дар, либо исключить из рода, я даже не сопротивлялся, дал тебе
