— Тогда так, — засуетился дед. — Назначаю сектор обстрела. Справа — отдельно стоящее у обочины дерево. Слева — отдельно стоящий стог. — Дед прищурился. — Вот здеся будем позицию оборудовать. Укрытие рыть для орудия и боевого расчета. Мужики — за полати, грунт не разбрасывать: на бруствер ложить. Малец, отводи транспорт в тыл. Отставить — каску надень, не в лапту играть. Старшой, бери топор, весь кустарник в секторе обстрела убрать, траву выкосить. Ветки окладай туточки — масхировать позицию будем. Во так вот!
— Раскомандовался, — проворчал Лешка, беря лошадь под уздцы. Но каску надел с удовольствием. И повел лошадь в рощу. Издалека казалось, что шагает по полю маленький гриб с большой шляпкой на тонких ножках.
Когда я разделался с кустарником, пушка уже пряталась в укрытии как длинноносая пташка в гнездышке, один ствол настороженно торчал оттуда. Но дед и его завалил срубленными ветками, не поленился сбегать на дорогу и проверить маскировку. Вернулся довольный и стал дяде Коле какие-то намеки делать. Дядя Коля посмотрел на часы и согласно кивнул:
— Молодцы, ребята. Споро управились. Теперь перед боем и закусить не грех.
Мы расселись около пушки. Дед и дядя Коля быстро «накрыли стол» — расстелили чистую тряпочку на земле, разложили на ней всякие закуски, нарезали хлеб.
— А горючка иде? — спохватился дед и начал шарить в траве, отыскал свою бутылку и налил взрослым по полстаканчика.
Я-то думал, в той бутылке — горючая противотанковая смесь, а оказывается, обыкновенный самогон. Бойцы понемножку выпили, для куража, как пояснил дед Пиндя.
— И хватит, — с сожалением сказал дед, затыкая бутылку. — Не то спьяну еще деревню разнесем. А вот ужо после боя… Во так вот!
Со стороны на нас поглядеть — хорошее кино, веселое. Дядя Коля с ружьем и в патронташе, дед в фуражке и валенках, Лешка — под каской, мы с отцом да пушка в придачу. И Ингар на стреме…
Мы поели, подремали на солнышке. Время тянулось медленно. Ждать становилось все труднее. Все незаметно нервничали.
— Тихо! — вдруг сказал дядя Коля и лег животом на бруствер, осторожно высунул голову. — Всем лежать, не высовываться.
Дед подполз к нему на пузе и тоже осторожно выглянул из-за гребня бруствера.
— Едут, — проговорил дядя Коля, — пылят. — Дед сполз вниз, приник глазом к прицелу и стал вращать маховички наводки. Ствол ожил, медленно пошел вправо, потом чуть вниз и остановился.
— Во так вот, — прошептал дед.
Мы тоже подползли к брустверу и выглянули. Ингар лег рядом с Лешкой, смотрел на дорогу, насторожив уши, и поскуливал от нетерпения.
По дороге, в сторону усадьбы, бежал наш знакомый «жигуленок». В нем сидели трое.
— За твоими ушами поехали, — сказал дядя Коля Лешке и скрипнул зубами.
Лешка не ответил, только многозначительно положил руку на пушечный ствол.
Когда машина поднялась на бугор и скрылась в аллее, дед вскочил:
— К бою готовсь! Я — за наводчика, Коляша — заряжающим.
— Я — стреляющим! — воскликнул Алешка. — Имею право!
— Мальца — в укрытие, — будто не услышал его дед. И сказал в сторону: — Я больше прав имею — пушка моя!
— А ушки — мои! — привел Алешка неотразимый довод. Так они и спорили перед боем. Стоят друг перед другом, как петушки. Оба маленькие, шустрые, оба в душе хулиганы — старый и малый, и каждого почти не видно: одного под фуражкой, другого под каской.
— Все! — строго сказал вдруг дядя Коля. — Противник на рубеже.
— Снаряд! — закричал дед и открыл затвор.
Дядя Коля загнал снаряд в казенник, дед хлопнул затвором и прижал глаз к прицелу.
Мы залегли. Машина, волоча за собой дымную полосу пыли, так быстро неслась по дороге, что казалось, даже снаряду ее не догнать. Алешка не выдержал и, горя местью, стал торопить деда:
— Давай, давай! Уйдут ведь!
— Не боись! — отмахнулся дед, еще покрутил маховичок… и нажал спуск.
Пушка рявкнула, подпрыгнула, выбросила из ствола длинный язык пламени — и на дороге, позади машины, взлетел красно-черный куст земли. Дядя Коля звякнул затвором — на землю вылетела дымящаяся гильза, завоняло сгоревшим порохом — кисло, тревожно.
— Откат нормальный! — крикнул дед. — Снаряд! — и снова припал к прицелу, снова тронул маховичок, снова рявкнул выстрел — черный куст встал теперь уже перед машиной, и она резко замедлила ход. Я видел, как трое бандитов испуганно завертели головами.
— Пусти меня! — завопил сзади Алешка. — Не умеешь стрелять — дай другим попробовать! Последний снаряд остался!
Я обернулся. Алешка, вцепившись в дедов валенок, пытался оттащить его от пушки. Дед брыкался, вопил:
— Уберите мальца! Снаряд!
Дядя Коля схватил извивающегося Алешку в охапку и прямо со сдернутым с дедовой ноги валенком передал папе.
Дед откинул фуражку на затылок и стал наводить пушку, что-то бормоча под нос. Машина тем временем снова набрала скорость и объезжала воронку. Дед выстрелил — снаряд разорвался почти под багажником.
— Во так вот! — сказал дед и стал искать свой валенок.
Машину подбросило взрывом, будто она получила хороший пинок под зад. У нее разом распахнулось все, что могло — все дверцы, капот, крышка багажника. Из дверей вылетели на дорогу бандиты — шлепнулись, чуть полежали, вскочили и бросились бежать. Двое перемахнули канаву и помчались в луга, а Пузан — в другую сторону, полем, к далекому лесу.
— Ингар, — скомандовал дядя Коля. — Там новые штаны бегут, догонишь — твои будут. Фас! Алешка, гони сюда лошадь! Будем пленных брать!
Ингар рванулся с места как выстреленный. Перемахнул дорогу и помчался, стелясь над землей, за новыми штанами, убегающими в лес. А Лешка уже подгонял телегу, стоя в ней во весь рост и крутя вожжами над головой. Мы на ходу повалились в нее и помчались к дороге, как лихие партизаны.
Но те двое, что бросились бежать поначалу в луг, и не думали удирать. Они стояли недалеко от дороги, по пояс в трясине и махали нам руками — там, оказывается, было болото. Дядя Коля на это и рассчитывал, когда разрабатывал план операции.
Лешка осадил боевого коня, и мы посыпались из телеги разухабистым десантом. Дядя Коля поднял ружье, папа — гранату.
— Слушайте, козлы! — очень похоже передразнил дядя Коля магнитофонную запись. — Бросай оружие! Выходи на дорогу. Гарантирую жизнь.
— Сдаемся, сдаемся! — завопили бандиты, на глазах погружаясь в трясину. — Помогите козлам! — На дорогу вылетели и упали в пыль два пистолета.
Папа отбросил гранату, подобрал оружие, проверил и направил пистолеты на бандитов. Я был безоружный и поэтому поднял на всякий случай гранату, хоть и побаивался ее… И заржал как конь — это была пустая металлическая банка от пива с примотанной к ней изоляцией старой школьной авторучкой.
Дед Пиля по очереди бросил конец веревки нашим врагам, и они выбрались на дорогу. Вид у них был противный и жалкий — все в вонючей грязи, перепуганные, совсем не похожие на тех злобных и опасных бандитов, которые угрожали дяде Коле и похитили Алешку.
— Сладкая парочка, — сказал он с невыразимым презрением и ловко сплюнул им под ноги.
А эти… козлы стали ему дружески подмигивать, будто и не они запихивали его в мешок, не они грозились отрезать ему уши. Но дядя Коля цыкнул на них, и они съежились.
Тут и Пузан с Ингаром вернулись. Шли как старые приятели. Пузан — впереди, вздрагивая, снова поддерживая разделанные в клочья штаны. Ингар — сзади, довольный, рыча и скаля зубы.
— Какая славная компания, — издевательски восхитился дядя Коля. — И что мы с ними будем делать?
По глазам папы я понял, что он хотел бы с ними сделать. Еще бы маму сюда с топором или скалкой.
— Отпустим нас, — робко сказал Пузан. — Да, пацан? — Это к Алешке.
— Нечего их отпускать, — уперся дед Пиля. — Допросить и расстрелять. В другой раз не полезут. Во так вот!
— Правильно, — сказал я. — Это сейчас они смирные. Их отпустишь, а они снова за свое. Жить никому не дают. Утопить их в болоте!
— Или повесить, — кровожадничал дед, размахивая веревкой. — На отдельно стоящем дереве.
— Мы не будем больше, — по-детски заскулил Пузан. — И другим не дадим. Честное слово. И так ведь пострадали, вторые штаны из-за вас выбрасываю… А машина? ни одного стекла не осталось, двери все сорвались…
— Пожалуйся мне, — прижал его дядя Коля. — Я сейчас заплачу и цветочек тебе голубой подарю. Алешка, тебе решать. Твоя законная добыча.
Алешка задумался. По его глазам было видно, какие заманчивые перспективы открывались перед ним. Но он вздохнул и проявил свойственное ему благородство. Прищурился и принял решение:
— Отпустим, только носы и уши отрежем. И в спичечные коробки уложим. И подпишем — где чьи.
— Во так вот! — довольно крякнул дед. И достал немецкий штык. Пузан вдруг заплакал, а двое других вцепились в свои уши, забегали испуганными глазами.
