могу обойти этот момент вниманием. Расскажу историю. У меня есть педагог, невероятный человек. Он написал книгу «Слезы предков», учился шаманизму у латиноамериканских индейцев, получил посвящение у еврейского раввина, работал с Бертом Хеллингером. Но никакими коврижками мы не могли заманить его в Россию. Не знаю, как нам это удалось, но он все-таки приехал. И сказал мне одну важную вещь: «Я так боялся этих русских. Здесь столько алкоголиков! Я не знаю, как я здесь буду работать». Дело в том, что его методика подразумевает, что все, кто записался к нему на семинар, посылают ему письмо. Во время ритуала он обращается к предкам. Читая письма, он изумлялся и испытывал настоящий страх: «Там сплошной алкоголь!» Страшно, что эта фигура в нашей стране имеет значение.
Дети алкоголиков имеют очень конкретное представление о мужчинах. Им сложно рассказывать, что мужчины бывают чистыми, опрятными. Потому что их папа приходил в заляпанной рвотой рубашке, в мокрых штанах. Они не верят, что мужчины могут быть другими. Их не убедить, им не доказать. Когда я не могу любить отца, мне очень сложно представить себе, что есть мужчина, которого я смогу полюбить. Более того, до определенного возраста так формируется и девочка, и мальчик, с трех до пяти лет ребенок влюблен в родителя противоположного пола сексуализированной любовью. И в этот момент девочка любит папу, она хочет выйти за него замуж. Если он позволит ей его любить. Но папы может не быть, и тогда этот эдипов возраст проскакивает вообще. Я понятия не имею о себе как о женщине. У меня нет никакой обратной связи. Либо папа такой, что, отправляя к нему эту детскую любовь, я не могу этого сделать. Потому что папа выглядит так или ведет себя так, что это просто невозможно, невыносимо – он алкоголик. Эпический, синий, запойный.
Здесь начинается история про деление мужчины на части – появляются условия. Потому что мы не можем обойтись без мужчин. Мы начинаем придумывать себе условия, способ ХОТЬ КАК-ТО быть с мужчиной. Ну, если ты мне это, то я тебе то. Есть способ выключить чувства вообще. И вместо них вставить замечательную субстанцию – деньги. Тогда нам кажется, что мы просто хотим уверенности: «Как же так, я буду беременна, а он не будет зарабатывать?» На самом деле здесь деньги выполняют роль чувств для тех, у кого они исключены. Я не знаю, любит меня папа или нет, потому что он синий приходит домой. Я смотрю в его рыбьи глаза и ничего не понимаю! Он меня любит или нет? И тогда мне нужен какой-то критерий, какой-то способ, измерительный прибор, по которому я буду понимать, что папа любит меня. Это СУММА. Потому что по этой линейке все просто и понятно – чем дороже, тем больше любит. Вот и все. Те женщины, что алчут от мужчины денег, это не какие-то дурочки из переулочка, не какие-то «плохиши» – это женщины, с чувствами которых что-то случилось. Они разбиты вдребезги. Или подавлены. Или спрятаны. А деньги – это безопасно и очень удобно. Там все можно понять. Когда денег нет, они очень дезориентированы – на что опираться?
В семье мать выполняет роль жизни. Значит, какие отношения с матерью, такие и с жизнью. Отец же – это весь мир, как говорят системные терапевты. Наши отношения с миром формирует отец. И если я слышу фразу «Мир жесток, опасен, скучен, неинтересен», – на самом деле речь идет об отце. Отец опасен. Отец не позаботился обо мне. Я боюсь его.
Есть много людей, которые боятся мира, боятся детей, боятся что-то делать, как-то проявляться. К примеру, публичность и умение выступать перед аудиторией – это тоже функция, которая принадлежит отцу. И даже если у вас хороший преподаватель по ораторскому мастерству, важно, чтобы человек, желающий говорить с миром, все же исследовал историю взаимоотношений с отцом.
Папа ушел, бросил, изменил, умер, алкоголик – все можно простить. Часто такие истории все равно не убивают любовь к отцу. Пусть он вечно пьян, непрезентабелен, предал маму – это не повод не любить его втихаря от всех. Это секрет. Я просто не говорю, что я его люблю. Я верю в него и жду его. Но есть папы, которых любить нельзя. Это папы-убийцы, папы-насильники, папы-преступники. И таких пап тоже достаточно. В таком случае психотерапевт будет делить папу на части – обычно на три.
Первая часть – физиологический отец, то есть тот самый сперматозоид, который добежал быстрее всех. Это ДНК, физика, биология, клетки. Словом, это биологический отец. Есть вторая часть отца – законный. Отношение к жизни, что правильно, что неправильно, мы узнаем через него. Даже если он нам ничего не говорит. И есть третья часть – дух. Если отец-убийца, то нам достается только первая часть. Потому что правила жизни отца мы взять с собой не можем и только на эту часть мы будем опираться. А вторую и третью мы возьмем где-то в другом месте: духовный учитель, какие-то правила, законы социума. Подсознательно такие люди ищут справедливость и часто идут работать в систему правосудия.
Однако первая часть есть у всех. И если у женщины папа был именно таким, который перестал, не смог или по каким-то причинам попрал эту возможность, это право быть отцом целиком в трех измерениях – например, убил мать – тогда женщина будет искать другого мужчину… для чего? Только для зачатия. Это история о том, когда женщина приходит к мужчине, ребенок зачат, она выгоняет его вон: «У тебя не было шанса на мою любовь». Мужчина в ужасе, в шоке. Ему не дают права видеться с ребенком, нет развития. Она говорит: «Пошел вон!» мужчине, а на самом деле адресует это папе.
Разговаривая с мужчиной, мы часто разговариваем с папой. Мужчины недоумевают: я же еще ничего не сделал, только вошел! На самом деле эта судорога, этот страх, эти претензии – лишь попытка компенсировать свою беспомощность, которая была в отношениях с папой.
Если мы с такой базой пытаемся построить отношения, то не шибко у нас и получается. Потому что это очень трудно. Мы не должны совершать над собой какие-то сверхусилия. Вернее, должны, если хотим что-то изменить. Мужчина не будет вам доказывать, что он не убийца. Как говорил Эйзенхауэр: «Мы в жизни видим только то, в чем хотим убедиться». Если мы хотим убедиться, что все мужчины плохие, – нам будут встречаться
