Отец медленно, как если бы находился в музее, где на стенах висели полотна живописцев, обошел квартиру, рассматривая голые, оклеенные обоями стены, иногда зачем-то прикладывая к ним ухо.
— Полагаю, что с началом массового строительства подобных домов человечество вступило в новый этап своего развития. Не самый удачный, скажем так, этап, как вы думаете, Изольда Ивановна? — поймал взглядом расставляющую на столе запотевшие бутылки, саму запотевшую, так что бедной приходилось поддувать под серебристую пружинную прядь, хозяйку.
Илларионов-младший находился в славном подростковом возрасте. Он, конечно, размышлял о женщинах, но в основном в чисто теоретическом плане. А тут у него аж дух захватило — до того была эта Изольда Ивановна хороша. Даже не столько хороша, сколько влекуща. Илларионов-младший вдруг понял, что готов ради Изольды Ивановны на все. Был готов украсть ключи от отцовского домашнего сейфа, отдать их Изольде Ивановне, когда она тайком придет, а потом… Странные какие-то (только что ведь он ни о чем подобном не думал) пронеслись в голове мыслишки. И еще Илларионов-младший понял, что чем недостойнее поступок попросит его совершить эта милая Изольда Ивановна, тем с большей отвагой и изобретательностью он его совершит, тем желаннее и милее она потом ему будет.
— Вам видней, товарищ генерал, — как горящей нефтью, мазнула косящими черными глазами по лицу Илларионова-младшего убегающая на кухню Изольда Ивановна.
— Я уйду на пенсию, — продолжил отец, дождавшись возвращения хозяйки из кухни уже с салфетками, — а вы еще помучаетесь с проникающими излучениями, поработаете с людьми, которых будут сводить с ума разные посторонние звуки и якобы насланные соседями болезни. Стены в нормальных домах должны быть толщиной в метр, не меньше, а, Изольда Ивановна? — прихватил ее, изогнувшуюся над столом, за талию. — Вам ли не знать про буллу номер четыреста шестьдесят семь папы Климента, определяющую толщину стены, гарантирующую от проникновения нечистой силы. Зачем вы согласились на эту квартиру? Подождали бы немного — получили бы в старом фонде.
— Старый дурак чуть было не разорил все тогдашние строительные тресты, — весело ответила Изольда Ивановна. — Намаялась я в коммуналке, товарищ генерал. Ну а что стеночки тонкие, так ведь… арматуры-то понапихали сколько, товарищ генерал, куда там с моими-то, пардон, габаритами… Да и кому нынче интересны людишки? Измельчал, отсырел, опошлился материал, товарищ генерал, ей-богу, не и коня корм, не по Сеньке шапка, не по кораблю плавание…
— Да, я знаю-знаю, — кивнул отец. — Смещение в нематериальное. Как только в землю закопали первый кабель, как только на стене появилась первая электрическая розетка…
— Забыли про автомобили и самолеты, товарищ генерал, — перебила Изольда Ивановна, — известно ли вам, сколько бесов может поместиться на острие иглы в карбюраторе?
— Восстание среды, Изольда Ивановна, — покачал головой отец, — направление, конечно, перспективное, но, боюсь, тупиковое.
— Пусть и среды, если души ватные, товарищ генерал! — Расхохоталась Изольда Ивановна. — Что прикажете делать, если души не восстают?
Тут раздался звонок в дверь, пришел последний гость, вернее гостья с букетом белых гвоздик. Изольда Ивановна пригласила всех к столу. Отец и Илларионов-младший посидели совсем немного и уехали.
— Начальник не должен портить веселье подчиненным, — объяснил Илларионову-младшему в лифте отец.
Илларионов-младший напрочь забыл про новоселье косящей с серебряной пружинной прядью Изольды Ивановны.
Вспомнил в девяносто четвертом, когда получил допуск к документации по семизвездно (то есть на высшем международном уровне — так же как инопланетяне, кадмиевые женщины, гравитационное оружие, технология получения золота из морской воды) засекреченному феномену под кодовым названием «Восстание среды».
В середине семидесятых какой-то чудак (посвятивший жизнь изобретению вечного двигателя и попутному усовершенствованию всех прочих двигателей) в Буэнос-Айресе, убежденный, что электрический счетчик в его квартире считает киловатты неправильно, а потому занятый разработкой нового, обратил внимание на необъяснимые скачки напряжения в сети по всему дому. Это было тем более странно, что приборы работали исправно, однако же напряжение определенно куда-то уходило. Он применил свой прибор в других — в основном новой постройки — домах. Там имело место то же самое. Малый служил в отделе технического обеспечения аргентинской службы безопасности, а потому, усмотрев в происходящем происки агентов бразильской разведки, написал начальству рапорт, в котором назвал этих самых бразильских агентов «ворами энергии и врагами веры».
Информация пролежала несколько лет без движения, пока на нее случайно не наткнулся прикомандированный офицер ЦРУ. Он, вернее она, занимался (занималась) архивированием базы данных аргентинской контрразведки для компьютерных сетей нового поколения. Рапорт показался ей забавным, она использовала его как вводную для компьютерного аналитического моделирования. Думающий компьютер нового поколения затребовал всю мыслимую и немыслимую статистику по названным домам. Офицер ЦРУ уже паковала чемоданы, когда ей доставили резюме думающего компьютера: скачки напряжения впрямую зависели от количества в этих домах… новорожденных младенцев! То есть кем-то (или чем-то) создавалось неизвестное современной науке поле, определенным образом воздействующее на новорожденных младенцев. Все попытки исследовать природу неизвестного науке поля оказались безуспешными. Как и попытки обесточить помещения. Поле таинственным образом подпитывалось из воздуха. Таким образом, не оставалось ни малейших сомнений в том, что «восстание среды» являлось либо случайно зафиксированным фрагментом некой (из области генной инженерии) программы пришельцев по преобразованию «homo sapiens» как биологического вида, либо же вторжением неких сил из параллельных миров, где, как известно, действуют отличные от мира «homo sapiens» физические законы.
В школе знали, что Илларионов-младший — сын генерала госбезопасности, и посматривали на него косо. Илларионов-младший долго не мог добиться от отца конкретного ответа: в каком, собственно, подразделении этой службы (давний разговор про глухонемого Предтечу его не удовлетворил) тот работает, не связан ли он со столь презираемым нормальными людьми политическим сыском?
Отец обычно вместо ответа подолгу молчал. Это молчание не нравилось Илларионову-младшему, но и заставить отца говорить он, естественно, не мог.
Тогда он решил зайти с другого конца.
— Ты… хоть раз разговаривал с Берией? — однажды вечером, когда отец никуда не спешил и, сидя на диване, массировал колено (он страдал от отложения солей в левом колене), спросил Илларионов-младший.
— Много раз, — удивленно посмотрел на него отец. — Он же был моим начальником.
— Ты помнишь свой последний с ним разговор? — Илларионову-младшему была известна отцовская слабость к четко сформулированным вопросам и исчерпывающим (не по сути, а по форме) ответам.
— Прекрасно помню, — ответил отец. — Мы встретились в парке «Сокольники» тридцатого мая одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Он был без очков и в свитере. Его очень трудно было узнать. Он приехал на метро.
— О чем вы говорили? — Илларионов-младший понял, что надо ковать железо, пока горячо.
— Я его предупредил, — отец задумчиво, поверх головы Илларионова-младшего, посмотрел на тяжелую — из красного дерева и горного хрусталя — люстру, — но он не стал слушать. Он думал, что сумеет переиграть судьбу. Зря он поверил своему предсказателю. До определенного порога человек контролирует себя во власти. Но когда речь заходит об абсолютной власти, ум и чувство самосохранения вырубаются как при коротком замыкании. Тайна власти заключается в том, что власть никогда не достается тому, кто ее очень хочет. То есть хочет так, что окружающие люди видят, что он хочет, и, соответственно, просчитывают его поступки. Ему следовало остановиться, сохранить то, что было.
— А если бы Берия тебя послушал? — Илларионов-младший более не сомневался, что у его отца руки по локоть в крови.
— Был вариант немедленно уехать в Аргентину. Сначала уехать, а потом получить пост посла. И там пропасть во время восхождения на водопад. Он бы растворился в воздухе, как водяная пыль над водопадом.
— Но остался бы жив? — содрогнулся от отвращения Илларионов-младший.
— Вне всяких сомнений, — спокойно подтвердил отец, — поэтому он меня и не послушал. Я говорил с ним о сохранении жизни, когда ему грезилась власть над миром.
— Для чего ты хотел оставить его в живых? — в отчаянии спросил Илларионов-младший.
— Как тебе объяснить, — зачем-то погрозил люстре пальцем отец, — скажем так, для более естественного, плавного и где-то даже более справедливого и предсказуемого течения истории. Люди, которые пришли бы к власти, знали, что он жив, и были бы более осмотрительны в своих действиях и разоблачениях. Знающие люди, — внимательно посмотрел на Илларионова-младшего отец, — ценнее золота. Но, к сожалению, в мире всегда достаточно золота, чтобы не скупясь заплатить за их смерть. Я не занимаюсь политическим сыском. Хотя, если тебя интересует мое мнение, дозированный, умеренный политический сыск дисциплинирует общество и где-то даже понуждает его к гражданской добродетели. Впрочем, — опять посмотрел на люстру, как будто та не была вполне удовлетворена его ответом, — Россия еще поживет без политического и почти без уголовного сыска. Ты застанешь это время.
