кивает мне. Наместник жив! Жив!
Вспыхивает надежда. И одновременно с ней расцветает разочарование. Я воображаю это чувство гнусным грибом, поганкой на тоненькой ножке с широкой бахромчатой шляпой, закрывшей мои добрые помыслы.
Если наместник - отец! - будет спасен королем, все вернется к тому, с чего начиналось с утра. То есть, мне придется подыхать на Турнире, брату - кусать локти от зависти, а нашему батюшке обустраивать празднество.
Вот незадача: мне хочется жить. Хочется стать достойным Анэстеем для своего города. Чувствовать, что топчу землю не зря, что после меня останется след. Но что тогда получается: желая собственного благополучия, я ищу смерти отцу. И брату.
Я плохой человек? Или хороший?
Кирстен 8
Площадь кажется огромным котлом. Довершают впечатление сложенные из серого камня укрепления и фасады домов. Возвышаются, точно стенки. Так просто отсюда не выбраться… Небо потемнело, набухло свинцовыми тучами. Кажется, нас всех здесь крышкой накрыло.
- Уже близко! Они здесь! На мосту! – Разносится по толпе.
Мое сердце начинает биться быстрее. Я обо всем забываю - о тошнотворной высоте, о холоде и затекших в неудобстве ногах. Жадно всматриваюсь в распахнутые ворота - там уже что-то темнеет. Смотрю на Йергена - тот замер с занесенным над очередным наброском мелком. Так прежде случалось, когда эльф играл с Габи в «остановись мгновение». Но сейчас в глазах хозяина нет ни капли веселья.
От труб и барабанов у меня начинает трещать голова. Или так влияет близость Владыки?
Кортеж Его Величества Ампелиуса Виэктриса Гобнэте Первого входит в замковые врата. Сначала появляются рыцари-знаменосцы, черные, точно сгустки ночи. Под ними вороные жеребцы, заросшие густым волосом грив, хвостов и мохнатых очесов. Каждый воин легко, одной рукой держит тяжелую пику со знаменем, огромным, точно ковер. В безветрии знамена реют сами собой. В унисон им наполняются колдовским ветром и горделиво взмывают сотни кроммовых флагов, украшающих площадь и здания.
Я не заметила, в какой момент пошел снег. Он странного темного цвета, словно пепел, медленно оседающий на землю. Только над угольной дорогой нет этого небесного праха. Монарший путь во дворец освещен солнцем. Впрочем, даже солнечные лучи подвержены кроммовой магии. Их оттенок неприятный, венозный.
Резная арка парадных ворот выглядит входом в подвал, низким и узким. В нее едва протискивается невероятных размеров королевская карета, запряженная восьмеркой самых омерзительных созданий, что я видела в жизни.
Как подрубленные, люди на площади преклоняют колени. На лесах для художников все тоже спускаются со своих табуретов. Многие мастера кряхтят и сквозь зубы ругаются. Ноги не у меня одной затекли…
38
Но, ко всеобщему разочарованию, карета проезжает мимо. Ее окна так и остаются прикрытыми шелковыми занавесками. Похоже, Его Высочеству Ампелиусу Виэктрису Гобнэте Первому наплевать, что мы собрались здесь почтить его честь.
- И это все, что ли?! - Вырывается у меня.
Йерген провожает хмурым взглядом процессию. За каретой плетутся представители встречающей знати. Некоторые из них то ли спят, то ли лишились чувств, - не представляю, что там с ними за воротами сделали… Впрочем, мастер Ватабэ суетится по-прежнему, а наместников наследничек, большой остолоп, красуется в золоченых доспехах.
- Рожкины ежки, они сорвали всю церемонию! - Восклицает один из пожилых маляров.
- Мы ничего не увидели! Ты хоть успел сделать набросок кареты?
- Да куда она денется, эта карета? Или что это такое, вообще? Она с таверну размером, ее даже в конюшни не затолкаешь! Будет стоять где-нибудь под навесом, нас наверняка пропустят ее с живца набросать.
- Ну да, верь. Надейся. Кому она нужна, твоя карета? Тьфу, проклятая! - Злится мастер, у которого Йерген числится подмастерьем. За все унижения я этого старика ненавижу, даже голос не могу слышать. Мое лицо само собой складывается в гримаску, и лишь усилием воли мне удается удерживать доброжелательное выражение. Чувство такое, словно выпила что-то прокисшее.
Маляры говорят, хором, одновременно. Как грачи, обсидевшие дерево по весне:
- А че там с наместником?! Эй, пескари, внизу глаголят о чем?
- Говорят, дышит пока. Но помирает.
- А я слышал, у него ротозейки поперли.
- Да ладно?!
- Тогда точно помрет.
- Да живой он, живой! Только что рабыня леди Марлен сказала. Очухается.
- А Вострик, который слуга сира Торда, сказал, что наместник Анэстей умер.
- Ну, дела… Тогда понятно, почему все спешат во дворец…
- Этот Вострик на Пяльцы ледяной дождь предсказал. И че? Да ниче! Верь ему больше, болван.
- Ладно. В задницу Вострика! Думаете, Его Величество поможет нашему старому пню?
- Конечно поможет, он же король. Да и кто еще может помочь? Чудодеек-то давно не осталось.
«Сами молчали, когда их всех жгли», - мстительно думаю я. «А теперь как сложное время, так сразу их вспоминаете. Помощи чудодейской вам не хватает».
- А по твоему мнению, что для города лучше? - Внезапно поворачивается ко мне Йерген. - Лучше, чтобы наместник умер? Или чтобы его сейчас на ноги подняли?
Эльф спрашивает так серьезно, словно ему и правда интересно мнение рабыни.
- Не положено о таком говорить! - Вспыхиваю я. Ляпну что-нибудь бестолковое, нас услышат. Потом доложат карателям. Разгром в мастерской и сломанная рука покажутся детским лепетом.
- Ага, нельзя. - Кивает Йерген.
Отчего-то мне кажется, что разговор не окончен.
Королевская карета давно скрылась из видимости. Но никто из нас не вернулся на табуреты. Художники и рабы сидят на досках настила. Люди на площади также остаются коленопреклоненными. А по угольной дороге маршируют колонны пеших и конных солдат. Они слаженно двигаются, все как один. Словно мрачный механизм, а не люди. Вид королевской армии будит во мне безотчетный ужас. Пожалуй, такой же, какой вызвали бы поднятые из могил мертвецы.
И нет солдатам числа. Они заполнили площадь, и улицы Серого замка, и Кружевной мост, и долину… О боги, мы ничего не можем противопоставить такой сокрушительной силе! Ненавижу! Как же сильно я их ненавижу! Так яростно, что ближайшие воины могут услышать мои истошно вопящие мысли.
Угнанные из Арглтона дедушка с бабушкой, убитый отец, тонущая в пламени мама, рыдающая Габи, которую у меня отбирают…
Все это сделали кроммы! Кроммы, и продавшиеся им наместниковы лизоблюды.
Солдаты идут и идут. И в какой-то момент я понимаю, что у меня не осталось сил что-то чувствовать. Выдохлась.
