Он ждал. Секунды невыносимо медленно складывались в минуты, в часы…
Когда же прекрасный Валинор стал для него тюрьмой? Когда забота Древних переросла в надзор… даже не родителей за несмышлеными детьми, а капризных и требовательных хозяев за ценным имуществом? Убежище от опасностей Среднеземья… Убежище — от слова «убежать». Знал ли он, упорно следуя за Охотником на запад, к чему ведет свой народ? А ведь они именно сбежали, бросив свой дом у Куйвиенен. Кто-то остался, — как же они с Ингвэ, Эльвэ и Ольвэ потешались над глупцами, отказавшимися от щедрого предложения Владык!
Авари[51], отказавшиеся, нолдоры, гордые эльфы Света… Может быть, двум народам пришла пора вновь объединиться? А телери, друзья Эльвэ Синголло, или те, чьим предводителем был чудаковатый Кирдан? Сколько их было — не дошедших до манящей цели?
Валинор… Многие были довольны покоем и благолепием Хранимого Края, но не все. Были и те, что странствовали по сумрачным лесам Арамана[52], солончакам и песчаным дюнам Аватара[53], забирались далеко в море на кораблях телери… И, возвращаясь, с горящими глазами пытались разделить это с сородичами, чья жизнь вертится вокруг Валмара и Таникветила, исчисляется от Дня Прибытия[54] до Праздника Урожая!
А сам он разве счастлив здесь — без нее? Как торопила его Мириэль в походе, стремясь увидеть так красно расписанные айнуром-посланником чудеса Благих Земель… Как неутомимой ласточкой порхала по Туне, предлагая то здесь, то там что-то необыкновенное, когда нолдоры возводили свой город. Живая, непоседливая, как девчонка, и отважная — под стать любому войну. Он прекрасно помнил, как она била из лука орков, прикрывая женщин и детей ваниаров, пока Ингвэ с «дружиной» любовался водопадом за лигу оттуда.
Как она радовалась, узнав, что ждет ребенка, — а ей долго не удавалось зачать. Но к Владыкам она идти не хотела. То ли стеснялась, то ли страшилась их непонятной и грозной Силы, а он уступил ее причуде, самонадеянный глупец! Даже проститься не успел… Загнав коня, нашел только холодеющий труп — пустое hroa, и заливающийся плачем сверток — дочь. Маленькое, бесконечно дорогое существо, самое красивое, что бы там не трещали эти дурехи, смевшие называть себя подругами Мириэли!
— …На все воля Единого… — Участливо-отстраненный голос Властителя Арды… А он готов был вцепится в глотку и Королю, и самому Эру, и требовать, требовать, требовать… Аллан Кователь силой утаскивал его из Ильмарина. О, Владыкам было не до какого-то эльфа: их ждала «маленькая победоносная война» в Эндорэ. Как он ненавидел их тогда!
Он пошел бы на все, чтобы вернуть ее к жизни, присягнул бы даже Отступнику! Он видел Алдора до суда — мельком — в лохмотьях, еле стоявшего на ногах под тяжестью заклятой цепи. Но почему-то закованный в гордость и холодное спокойствие как в доспех, Восставший не уступал разряженному в бархат и золото брату. Тот же Алдор спустя два века отнял последнюю надежду, сказав, что никаких Палат Мертвых нет, а души что эльфов, что людей, что Древних уходят неведомо куда. Сказал — и тут же замолк, смутившись, по разлившейся на лице собеседника белизне угадав истину.
А Индис… Ласковая, кроткая, милая Индис… С нею было так легко… и так трудно. Беззаботный солнечный лучик, согревший королевский чертог, прекрасная — стократ прекраснее Мириэли, любимица Владык. Очаровательно смущавшаяся новобрачная, искренне недоумевающая, зачем в постели снимать одежду, и зачем разделять ложе, кроме как для зачатия детей. Они и зачинали — двое, трое, пятеро… Сыновья, дочери, как на подбор — крепкие, красивые, настоящие принцы и принцессы эльдаров, не то, что его страшненькая бесцветная наследница, его маленькая звездочка…
Индис любила его и так стремилась порадовать — каждым их ребенком… А он, церемонно целуя ее — не разжимая губ, обнимая — надушенную, облаченную в длинную ночную сорочку, крепко зажмурившуюся в ожидании отдачи супружеского долга, даже не пытался расшевелить это прекрасное тело, крепко-накрепко запомнив первую попытку. Ее недоумение, плачь, скомканные мольбы Единому — образумить сумасшедшего супруга. Он утешал ее, чудом выманив из угла, куда она забилась дрожащим зверьком, обмотавшись одеялом, гладил по золотистым волосам, обещая, что никогда такого больше не сделает. Она не просто боялась — не чувствовала того, что чувствовал он, отвергала все, связанное с Искажением, а что такое противоестественное удовольствие от соития, как не плод Искажения?
Индис боялась за него, а он — за свой рассудок. Потому что раз за разом, в благопристойной тишине супружеской спальни, перед глазами вставали другие ночи. Там, в Среднеземье, когда они с Мириэль убегали в лес — вдвоем, и трава какого-нибудь укромного уголка казалась им мягче перины, а листва стражей — кустов надежно хранила ласковый шепот, смех и приглушенные стоны наслаждения — друг другом, самой жизнью, ее прихотливым биением. И здесь, в Валиноре… Двое безрассудно-счастливых безумцев… Их дочь унаследовала странные желания родителей — в этом он почти не сомневался. А вот из образцового потомства Индис — лишь самый младший, Айканаро, неугомонный язычок золотого огня, Лоринар, как назвал его умеющий заглянуть в душу Алдор. Может, еще Нэрвен… Но Валинор не благоволит к отщепенцам.
Нет, пора нолдорам учиться жить самим — пока еще не поздно. Больше — никаких воспитателей и надзирателей.
Король с закрытыми глазами сидел в полутемной комнате — а разум его бродил среди пестроты картин грядущего и прошлого:
…«Atarinja, ты ведь не бросишь меня?» — Девочка с белыми волосами смотрит в глаза отцу. Она не плачет…
…«Хоть бы придумал что-нибудь поправдоподобнее… друг!» — Женщина с белыми волосами смотрит в глаза отцу. Она давно уже не умеет плакать — Глава цеха, лучшая ученица Кователя.
Ты клянешь его с такой страстью, что невольно выдаешь себя… Ведь ты любишь, и только гордость твоя, да вбитые в голову правила не дают тебе понять. И почему я не… А, зачем понапрасну корить себя! Разве мог я предположить, что в Блаженном Валиноре появится некто, способный по-настоящему оценить тебя? Увидеть не просто принцессу или непревзойденного мастера, а женщину, достойную любви величайшего из Древних?
Он не предавал тебя, девочка моя, просто не верил в ваше будущее — а я верю, и создам его. Любой ценой. Тогда, у ворот, ты не пошла с ним сама, и один из путей, ведущих к жизни, вы упустили. И… да, еще один путь был отвергнут — тобой, Фэйниель, в ночь Праздника Урожая. Что тогда произошло? Не вижу… Ты не сказала, а я уже не успею спросить.
Да, у ворот Форменоса он мог бы и не спрашивать твоего согласия, но тогда… Странная полуразрушенная крепость… Утумно?[55] И ты, затравленно оглядываясь по сторонам, опасаясь даже не хозяина крепости — самих камней, давно подчинившихся чужой воле, бежишь прочь. Но камни, верные слуги того, кто змеей ускользает от моего взора, обращаются против тебя. Трещина проходит по ветхой арке — и разрастается паутиной, обрушиваясь смертью. Алдор не успеет спасти тебя.
А сейчас я жду его, потому что он придет за твоими камнями. Во всех вероятностях я вижу его в Форменосе. Где-то он похищает Сильмариллы из пустого дома (потому что я на празднике вместе с тобой), решив-таки оспорить у братьев власть над Ардой. И ты, застыв в своей обиде и выросшей из нее ненависти, терпеливо ждешь часа мести… И дожидаешься. Кровь на твоем клинке — красная, как твой стяг, предводительница нолдоров в Последней Битве. Да, девочка, у айнуров тоже красная кровь.
Где-то — я пытаюсь остановить его, и сражен затрещиной Силы. Не рассчитал… И нолдоры уходят в Эндорэ, ведомые местью за короля и твоей волей, Фэйниель. Но, там, на чужих берегах, не торжество возмездия ждет тебя, а нелепая гибель в первом же бою. Не с ним, с одичавшими орками.
И еще один путь — нолдоры уходят, братоубийством добывая себе корабли в гавани телери. Я вижу Ольвэ, пронзенного твоим мечом, дочь моя. И украденные суда предают новых хозяев, кровью овладевших ими — тучи затягивают небо, море ярится штормом, в щепки разбивая скорлупки белокрылых ладей. Твой корабль первым идет ко дну.
Финвэ с резким вздохом распахнул глаза, выбираясь из кружения вероятностей. Надо было — как же он не подумал! — предупредить, оставить какую-то весточку. Но как? Нельзя отлучаться из сокровищницы ни на минуту, с Сильмариллами или без них… А! Сильмариллы? Средоточие Силы Первооснов! Вот же оно! Камни, сами камни, запомнят, донесут через годы, через тысячелетия, если понадобится. Он распахнул шкатулку и вгляделся изо всех сил в жгучее сияние, почти беззвучно шевеля губами — не слова, мысли впечатывались в свет — навечно. Кто из них — Алдор или Фэйниель, первым найдет послание, не суть важно. Только вот для этого придется коснуться зачарованных алмазов голой рукой — как он сейчас, пусть даже на мгновение, не стерпев боли.
