— Неделя работы коту под хвост!
— Но не должно же быть так? Вроде все предусмотрели, — сокрушался Саликов.
— Все, да не все! Поздно, поезд ушел! И я тоже хорош! Поверил Федорову на слово, — казнился Гольцев.
— Вы-то тут причем, Виктор Александрович?! На то они и технари, чтобы своими инженерными извилинами шевелить и таких «хвостов» не оставлять, — не согласился с ним Кочубей.
— А притом, Коля! Легче всего на других валить! Мы-то самим где были?
— Вчера же проводили проверку, и все работало? — недоумевал Саликов.
— Виктор Александрович, я предупреждал Федотова насчет узла связи, но он же «великий Попов». Ему слова не скажи — «Я все знаю! Не учи ученого!», доучил — теперь к Кровопускову снова тащиться! Мало он нам прошлый раз крови попортил, так теперь… — от досады у Кочубея больше не нашлось слов.
При одном упоминании этой фамилии глаза Гольцева потемнели. В последнюю неделю он чаще бывал в окружном суде, чем у себя в отделе, и там не один час убеждал Кровопускова в обоснованности проведения оперативно-технических мероприятий в отношении Оноприенко. Тот на словах соглашался, а когда дело доходило до утверждения постановления, в последний момент давал задний ход и требовал дополнительных доказательств его шпионской деятельности.
И когда, наконец, удалось добыть эти «дополнительные доказательства» — получить подпись Кровопускова под постановлением суда, а затем с таким трудом установить «технику» в кабинете Оноприенко, досадная мелочь свела все на «нет»! В эти самые минуты, когда объект Лаборант — Оноприенко, заперев дверь, «колдовал» над секретными документами, контрразведчики оказались «слепы» и «глухи». Гольцев с сочувствием смотрел на мрачные, осунувшиеся лица подчиненных.
Здоровый румянец, обычно игравший на щеках крепыша Саликова, поблек, глаза глубоко запали, и ранее поблескивающий в них задорный зеленый огонек погас, плечи поникли, китель стал просторным и болтался, будто на вешалке. Рано обозначившийся начальственный животик тоже куда-то пропал. От бессонницы и усталости он едва держался на ногах.
Не намного лучше выглядел и Кочубей. Лучший волейболист управления, казалось, не знавший усталости, и тот не выдержал нервного напряжения. Его выразительный, с легкой горбинкой нос заострился и все больше напоминал клюв. Густые черные как смоль брови сердито сошлись на переносице и походили на крылья уставшей птицы. Волевой подбородок с глубокой ямочкой посредине покрывала густая щетина. Лихой казацкий чуб растрепался. Кочубею не хватало разве что папахи на голове, черкески на плечах и кинжала за поясом, чтобы быть своим среди абреков. Кровь кубанских казаков и кабардинцев проступала в чертах его лица и кошачьих движениях гибкого тела.
Сам выходец из тех краев — Гольцев испытывал к нему не только теплые земляческие, но и товарищеские чувства. Два года назад при проверке отдела ФСБ по 58-й армии Северо-Кавказского военного округа он «положил глаз» на тогда еще майора и перспективного старшего опера. Хваткий в работе, интересный в общении Кочубей оставил о себе положительное впечатление, и в начале прошлого года, когда в отделе центрального аппарата департамента военной контрразведки появилась вакансия, Гольцеву не пришлось долго подыскивать замену.
Николай без колебаний принял предложение и переехал в Москву. И хотя с жильем получилась накладка — пока решался вопрос с переводом, комната в общежитии Академии Петра Великого на Садовом уплыла к другому, он ни словом не обмолвился. У других — женатых положение с жильем было не лучше, многим приходилось ютиться по чужим углам или у знакомых. Пристроившись на время у дальних родственников, Николай большую часть времени пропадал на службе и пахал за двоих. Его работа не осталось незамеченной — на год раньше срока он «получил» подполковника.
Но не только это, а еще удача, чаще, чем другим, сопутствовавшая Кочубею, подвигла Сердюка первым включить его в оперативную группу по розыску Гастролера. С выбором он не прогадал: Николай первым обратил внимание на Оноприенко, а дальше, подобно снежному кому, дело стало обрастать новыми деталями, указывающими на то, что тихий и незаметный завлаб мог быть тем, кто выходил на резидентуру ЦРУ в Киеве.
И вот теперь, когда в проверке Оноприенко наступил момент истины — с помощью оперативной техники предстояло документально закрепить факт сбора им шпионской информации по ракетному комплексу «Тополь-М», произошел досадный сбой. На экране продолжал мельтешить силуэт Оноприенко, а в редкие паузы среди помех прорывался шелест бумаг.
Унылую атмосферу командного пункта нарушал свист эфира. Кочубей, в который уже раз склонился над панелью управления и принялся крутить ручки настройки, но на экране по-прежнему продолжал «сыпать снег», а по ушам била какофония из помех. Раздосадованный Гольцев не сдержался и треснул кулаком по столу. И произошло чудо! Помеха исчезла, экран очистился от серой ряби, и на командном пункте отчетливо зазвучали голоса. Оноприенко был уже не один, напротив него, вальяжно развалясь, занимал кресло чернявый усатый полковник с объемистым портфелем в руках.
— Рома, кто такой?! Из какой щели этот усатый таракан выполз? — воскликнул Кочубей.
— Приятель! — не стал распространяться Саликов.
— Нелегкая его принесла! Только связисты угомонились, теперь он начнет нервы мотать! У тебя что здесь — проходной двор или особо режимный объект?
— Коля, угомонись! Пришел тот, кто надо, и как раз вовремя, — не стал вдаваться в подробности Гольцев.
— Понял, Виктор Александрович! Случайных людей в нашем деле не бывает, — сообразил Кочубей.
— Совершенно верно! Теперь смотрим и слушаем! — распорядился Гольцев и потребовал: — Роман, поработай над второй камерой! Изображение сделай четче и держи в фокусе лицо Оноприенко!
Саликов недолго поколдовал над панелью управления, и на экране крупным планом возникли Оноприенко и его собеседник. Гольцев сел удобнее, над ним навис Кочубей, и все замерли в ожидании. Они старались не пропустить ничего из того, что происходило в кабинете начальника третьей лаборатории.
А там усатый полковник выставил на стол бутылку водки, покопался в портфеле и к выпивке добавил закуску.
— Володя, к чему это? — замялся Оноприенко.
— К празднику!
— К какому? До двадцать третьего еще две недели.
— Пусть без меня отмечают! Сам знаешь, праздник в армии, что для коня свадьба: морда — в цветах, а жопа — в мыле. Замордуют одними построениями и «маршем маленьких лебедей». А сегодня мы отметим по-человечески не только 23-е, а и эпохальное событие в моей жизни, — наседал Усатый и, не дожидаясь согласия Оноприенко, принялся разливать водку по стаканам.
Уступая его напору, тот, прежде чем выпить, поинтересовался:
— За что пьем?
Усатый расплылся в довольной улыбке и с гордостью произнес:
— А празднуем мы, Вася, знаменательное событие в жизни полковника. Наконец, после двадцати лет безупречной службы и вовремя скончавшейся «любимой» тещи он сподобился купить настоящую машину!
— И какую? — оживился Оноприенко.
— Опелек! Состояние, скажу, отличное!
— А жигуль?
— Сыну отдал, пусть добивает! Так что не отметить такое событие со старым другом — большой грех. Кстати, сколько мы отбарабанили в этой шараге? Двадцать? Двадцать один?
— В августе будет ровно двадцать два.
— Золотое очко! Выпьем за него, я имею в виду «золотое» и мой опелек! — с пафосом произнес Усатый и двинул стаканом по стакану Оноприенко.
Их звон, усиленный аппаратурой, протяжным эхом отозвался в кабинете Саликова. Он сам, а вместе с ним Гольцев и Кочубей наблюдали за тем, как Оноприенко и его приятель крупными ломтями ломали хлеб и аппетитно жевали колбасу. Бедняга Саликов, с утра не державший во рту маковой росинки, заелозил на стуле, а его пустой желудок требовательно и громко напомнил о себе. Роман стеснялся при начальнике заглянуть в стол, где лежали банки консерв, пачки галет, сахар и кофе.
Первым не выдержал Кочубей и с сарказмом заметил:
— Рома, а они лучше тебя подготовились.
Саликов бросил вопросительный взгляд на Гольцева. Тот повел носом и, тяжело вздохнув, с грустью сказал:
— Водки просить у них не будем, а вот червячка заморить не помешало бы.
— Один момент, Виктор Александрович, — оживился Саликов и принялся выкладывать из тумбочки свои припасы.
— Виктор Александрович, тут кое-чего не хватает. Может исправить, здесь рядом? — предложил Кочубей.
— Это уже перебор, Коля, — умерил его пыл Гольцев и, зацепив вилкой шпротину, отправил в рот.
Этот «пир желудков» в кабинете Саликова продолжался недолго. Усатый запустил руку в портфель и выставил на стол вторую бутылку водки с новой закуской.
