На втором этаже оказалось только две комнаты.
Все здесь было спланировано так безыскусно, как в деревянных домиках, которые родители дарят детям, — десятки таких игрушек пылятся в коробках вместе с деревьями, вырезанными из бумаги.
Дом был окружен небольшим садом. Из сада и из окон открывался вид на поместье Шамбле.
Я спросил, велика ли годовая арендная плата. Девочка сообщила, что она составляет сто пятьдесят франков.
Тогда я поинтересовался, не продается ли этот дом.
Девочка ответила, что не знает — об этом следует спросить у ее дяди, г-на Дюбуа. Это имя покоробило меня во второй раз: оно показалось мне знакомым.
В тот же миг за моей спиной послышался шум. Оглянувшись, я увидел старика и тут же понял, что это и есть владелец дома.
Это был человек лет шестидесяти, с маленькими живыми глазками, крючковатым носом и седеющими волосами.
Мы поздоровались, и я задал ему тот же вопрос, что и племяннице.
— Ну, конечно, дом продается, — сказал г-н Дюбуа, — но смотря по какой цене.
Как известно, житель Нормандии никогда не выражается определенно.
— Сколько же он стоит? — спросил я.
— Сколько дадите.
— Я не могу назначать цену, ведь продавец вы, и вас надо об этом спрашивать.
— В объявлении сказано, что дом сдается внаем, а не продается.
— Значит, вы не хотите его продавать? .
— Я этого не говорил. Я начал сердиться:
— Милейший, я очень спешу, решайте побыстрее.
— Тем лучше! — воскликнул старик.
— Тем лучше? — переспросил я.
— Да, я люблю иметь дело с теми, кто спешит. ;
— Я тоже доволен, что имею дело с вами, но вы должны ответить мне определенно.
Старик посмотрел на меня с беспокойством и спросил:
— Что значит «определенно»?
— Это значит, что следует отвечать только «да» или «нет» на такой простой вопрос, как «Вы хотите продать свой дом?».
— А не пойти ли нам к господину Бланшару? — предложил Дюбуа.
— Кто такой господин Бланшар?
— Нотариус.
— Пойдемте к господину Бланшару.
— Пойдемте.
Девочка осталась на пороге дома. Дядя махнул ей рукой, как бы говоря, что мы, возможно, еще вернемся. Итак, мы отправились к нотариусу.
Почтенный чиновник оказался на месте.
Маленький клерк лет двенадцати — пятнадцати, в лице которого, видимо, был представлен весь штат конторы, провел нас в кабинет своего начальника.
Нотариус был в белом галстуке, как и подобает нотариусу, и что-то писал. Его очки с зелеными стеклами были приподняты на лоб.
Как только мы вошли, он быстро опустил их на переносицу.
Я сразу понял, что зеленые очки метра Бланшара служат ему не для чтения, а для защиты от клиентов. Метр Блан-шар тоже был нормандец.
— Приветствую вас, господин Бланшар, и всю вашу компанию, — промолвил крестьянин, хотя нотариус был совершенно один. — Этот господин хочет непременно купить мой дом.
Он указал на меня пальцем.
— Вот я и пришел узнать, можно ли его продать. Нотариус поздоровался со мной, а затем обратился к старику:
— Разумеется, друг мой, вы можете продать этот дом, ведь он принадлежит вам.
— Ах, господин Бланшар, вы знаете, что деньги мне не нужны, и я решусь его продать, только если мне дадут за него хорошую цену.
— Сударь, — сказал я нотариусу, — я очень спешу. Будьте добры, если это в вашей власти, попросите господина Дюбуа изъясняться быстрее. Вероятно, в Берне есть и другие дома, которые продаются или сдаются внаем.
— Да уж конечно, — ответил нотариус.
— Ну да, — вступил в разговор крестьянин, — дома-то наверняка есть, но не такие, как мой.
— Чем же они отличаются от вашего? Крестьянин покачал головой и произнес:
— Я знаю, что говорю.
— Сударь, — обратился я к нотариусу, — мне известна величина арендной платы: сто пятьдесят франков в год.
— Кто вам это сказал? — перебил меня крестьянин.
— Девочка, показывавшая мне дом.
— Это просто маленькая глупышка. К тому же вы ведь не хотите снять мой дом, а хотите его купить.
— Вот именно, купить, — подтвердил я нотариусу, — поэтому я прошу вас, сударь, добейтесь, чтобы ваш клиент назвал мне цену.
— О! Во-первых, — произнес крестьянин, — я уже говорил господину Бланшару, что не отдам свой дом дешевле шести тысяч франков, а также… также…
Это было вдвое больше действительной стоимости дома.
Я встал, взял шляпу и откланялся.
— Ах, папаша Дюбуа! — воскликнул нотариус.
При словах «папаша Дюбуа» я вспомнил свой разговор с Грасьеном, женихом Зои.
Видя, что я беру шляпу, крестьянин протянул руки, как бы пытаясь удержать меня.
— Черт побери, сударь! — вскричал старик. — Не бывает так, что цену назначает тот, кто платит!
Я удивился, насколько эта фраза была деловой.
— Послушайте, уважаемый, — сказал я, — арендная плата в размере ста пятидесяти франков предполагает, что дом стоит три тысячи. Я даю вам за дом такую цену — это на тысячу триста франков больше, чем вы получили, продав Жана Пьера.
— Жана Пьера!.. Продав Жана Пьера… — пробормотал папаша Дюбуа.
— Да, вашего младшего сына, которого все звали Кирасиром.
Затем я достал часы и обратился к нотариусу:
— Сударь, сейчас два часа пополудни. Я буду искать другой дом, чтобы снять или купить его, а в четыре снова приду сюда. Если ваш торговец детьми пожелает продать свой дом за три тысячи франков, вы подготовите договор к моему возвращению и я обещаю, что отдам этому дому предпочтение. Если же такая цена вас не устроит, я обращусь к другому нотариусу. Прощайте, сударь, я даю вашему клиенту два часа на размышление.
С этими словами я удалился.
Я был уверен, что папаша Дюбуа уступит мне дом за ту цену, что я предложил. Вернувшись в гостиницу «Золотой лев», я велел оседлать своего коня и отправился на прогулку по живописной дороге, тянущейся вдоль берега Шарантона вплоть до Роз-Море.
Ровно в четыре часа я был у двери нотариуса.
Подозвав какого-то бродягу, я дал ему монету за то, чтобы он посмотрел за моей лошадью, а сам прошел в контору.
Увидев меня, клерк живо вскочил и открыл дверь кабинета.
Я застал метра Бланшара за тем же столом и тем же соответствующим его должности занятием.
— Ну, сударь, как там папаша Дюбуа?.. — спросил я.
— Сударь, папаша Дюбуа согласился, но он просит еще сто франков на булавки для своей маленькой племянницы.
— Я дам ему еще триста франков, — ответил я, — при условии, что эти деньги останутся у вас и вы вернете их девушке с процентами, когда ей исполнится восемнадцать лет или в день ее бракосочетания.
— Папаша Дюбуа очень огорчится, — заметил метр Бланшар с улыбкой.
