Когда эти люди удалились, мы с сыном выбрались из ямы и увидели, что белый свет стал чёрным – и в буквальном, и в переносном смысле. Перед нами дымилась выжженная земля. От моего дома остались одни стены, которые по углам разошлись[?] А в большом саду не осталось ни травинки, ни былинки, ни пенька! Всё – чёрное! Наш дом был огорожен белым оцинкованным двухметровым забором, который от обстрела тоже стал весь чёрным и был истыкан в мелкую сеточку пулями.
Мы – скорее убегать. Открыли ворота и видим: вся наша улица Донецкая тоже стала чёрной, как пеплом присыпанной. И соседние дома тоже разрушены. А на дороге лежат два трупа: мужчина и женщина с оторванными руками. Мы побежали в центр города, в Свято-Воскресенский храм, который позже тоже был обстрелян, и сторожа нашего ещё там убило. Переждали там, а через некоторое время нас вывезли. Это был последний автобус из города, окружённого силовиками. Я знаю, что такие спасительные поездки организовывали коммунисты из Луганска. В Славянск приезжал автобус с лекарствами, водой, хлебом, а обратно в Луганск вывозил людей. Помню, после бомбёжки прямо на площади стоял стол, на одной стороне которого врачи делили для больных инсулин и другие необходимые лекарства, а на другой стороне записывали людей, уезжающих на автобусе.
У меня с собой были паспорт и ключи от дома, который разбомбили силы Нацгвардии Украины. Вот с этим я, пенсионерка, и осталась к концу жизни, хотя всю жизнь трудилась на Украину.
Сначала мы прибыли в Луганск, там провели две ночи, а затем уже ополченцы отправили нас дальше – в Россию.
Многие на свой страх и риск пытались выехать из Славянска самостоятельно, но так можно было и на мину напороться. Нацгвардия окружила город минами, и бои уже шли в пригородах. Международная трасса Харьков – Ростов разбита полностью, поэтому ехали мы окольными путями, среди воронок, кочек и мин. Автобусу чем-то пробило в пути бензобак. Думали, что недотянем до границы. Но ополченцы залепили пробитый бензобак хозяйственным мылом, и мы доехали кое-как.
Надежда
– Я тоже долго не могла решиться уехать из Славянска. Но страшно стало жить. Наши дети по звуку могут определить, когда самолёт бомбит с воздуха, а когда стреляет гранатомёт. И сейчас, когда мы уже почти месяц живём в тишине и покое, сын иногда кричит во сне.
Почему не уехали раньше? А куда ехать? У нас нет в России ни родственников, ни знакомых. В Славянске была и работа, и квартира, и друзья. В Киев, откуда на нас направили войска, я боялась ехать. Мы с детьми неделями ночевали в подвалах, а всё не хотели уезжать – оставлять близких.
Мы не доверяли, конечно, украинскому телевидению, но никто из нас не думал, что начнётся война. Надеялись, что после присяги президент Порошенко поведёт диалог о федерализации, как он обещал. А нас бомбят с воздуха! Для кого-то освобождают территорию?..
Да мы уже туда и не вернёмся. Я лично не вижу в Украине будущего ни для себя, ни для своих детей. Если против нас даже запрещённое оружие используют! Такое, когда бомба взрывается ещё в воздухе, и тысячи острых осколков летят в разные стороны, уничтожая всё, что по пути попадётся. Людям отрезает руки, ноги, головы. Крыши домов пробивает. У нас в Славянске во дворах домов – воронки от снарядов, осколки, гильзы.
Когда мы уезжали, в нашем 5-этажном доме ни одного целого стекла не осталось. Моя квартира тоже осталась без окон. А престарелая соседка погибла в своей квартире во время обстрела. Дорожные сумки у меня стояли наготове, и после этого обстрела я с детьми побежала к автобусу. Нас взяли, хотя свободных мест уже не было.
ЛЮБОВЬ
– Чтобы понять, кто с нами воюет, надо рассказать, что такое сегодня украинская армия. Например, моего знакомого шахтёра в Днепропетровске заставили записаться в Украинскую армию добровольцем, то есть собственноручно написать заявление. Это значит, что если его убьют, семья не будет получать шахтёрское пособие по потере кормильца.
Кадровые военные не хотят воевать со своим народом. Силовики набирают бойцов из молодёжи, которую призывают на 45 дней и оставляют на неопределённое время. Если такой солдат умирает, родителям присылают известие: "Пропал без вести". Это первый уровень бойцов. Им не платят деньги и даже не хоронят. Над первым уровнем бойцов главенствуют уголовники и преступники, которых выпустили из тюрем и подготовили к войне за три месяца. Они воюют за деньги. А над ними стоят люди из Нацгвардии. Я их тоже называю преступниками, потому что идеология нацизма во всём мире под запретом, кроме Украины. А вот ими уже командуют иностранные наёмники за большие деньги.
Когда-то Екатерина II, проезжая по нашим местам, называла поселения на свой вкус. Отсюда название – Славянск, то есть «славный город», а рядом есть ещё Райгородок, то есть «райский городок». Там есть озеро у горы Карачун, куда «нацики» сбрасывали трупы. Нацгвардия своих погибших не хоронит. Их бросают на поле боя или присыпают слегка землёй и ветками, а раненых добивают или с камнем на шее топят.
Один мой знакомый пытался по просьбе родителей найти пропавшую девочку из Славянска. Во время поиска, как профессиональный аквалангист, он решил спуститься в то смердящее озеро и сказал, что увидел там с камнями на шее изнасилованных женщин и детей, мужчин со следами пыток и самих нациков. Ещё я слышала, что в Райгородке женщины и дети посходили с ума от ужаса…
Что буду делать дальше? Буду искать работу, я готова к любой работе. Например, могу потрудиться штукатуром, хотя имею профессию воспитателя детского сада.
Нас в Курске хорошо встретили. Обеспечивают полным питанием, разместили в комнатах со всеми удобствами. Старших ребят водили в поход. Одежду принесли хорошую – вещи новые, все с этикетками. Мы даже многое ещё не разобрали. Так что всего хватает. Люди приносят книжки, игрушки. Наши дети вон бегают – кто с самокатом, кто с велосипедом. Но у кого нам просить главного, чего нам не хватает – мира?..
Мужчины из моей семьи – в ополчении. И я мечтаю как можно скорее вернуться. В мирную Новороссию, а не в националистическую Украину…
Записала Ирина КУМОВА , КУРСК
Теги: Россия , Украина
Пациент терпеливый
Фото: РИА "Новости"
С экранов телевидения о проблемах массовой медицины любят говорить много и патетически. В репортажах мы видим престижные клиники, оснащённые современным оборудованием, высокопрофессиональным персоналом, а дикторы, лучезарно улыбаясь, сообщают об увеличении финансирования сектора здравоохранения.
Но всё же возможность делать сложные операции по-прежнему есть далеко не у всех. Большинство по экстренным вызовам попадает в рядовые районные больницы, которые не показывают в помпезных репортажах и о которых чиновники предпочитают "забывать".
Если бы дело было только в стыдливой больничной эстетике - выползающих в коридоры железноспинных кроватях с понурыми больными, отсутствии гигиенических принадлежностей в местах общего пользования, неухоженных палатах и нехватке медицинских препаратов, можно было бы, что называется, перетерпеть. Нахождение в лечебном учреждении – это всегда временно, думаем мы, а наши пациенты оправдывают термин patient – терпеливый – на все сто процентов. Но зачастую само пребывание в таких больницах послеоперационных больных может поставить под угрозу весь процесс реабилитации и саму жизнь.
Сама система ценностей, на которой чудом держалась наша постсоветская медицина, постепенно нивелируется. Причиной тому не только мизерные зарплаты, падение престижа профессии младшего и среднего медперсонала, на чьи плечи ложится послеоперационный уход за тяжёлыми больными. Происходит постепенное изменение сознания людей, и та калька с Запада, что попала на российскую почву в очередной раз, принимает карикатурные очертания.
Двенадцатилетний мальчик из подмосковного Воскресенска Слава, купаясь летом в реке, неосторожно прыгнул с моста. Итог – перелом шейного отдела позвоночника с разрывом позвоночного столба. Эта травма у медиков считается несовместимой с жизнью. Случай мог бы навсегда быть внесённым в раздел трагической медстатистики, если бы не профессионализм хирурга санитарной авиации, выехавшего на место трагедии, Вячеслава Генриховича Леонова, и слаженной работы коллектива нейрохирургического отделения клиники Л.М. Рошаля. Теперь жизни и здоровью Славы не угрожает ничто. Но были в этой истории и тёмные пятна.
Условий для ухода за тяжёлым послеоперационным больным в больнице подмосковного Воскресенска попросту не было. И того внимания, которое положено уделять такому тяжёлому больному, по словам мамы пациента, не было вовсе. Как только больной сделался транспортабельным, его перевезли в Москву.
