— А… — кладу руку на одеяло, откашливаюсь. — А муж приезжал?
— Там сидит, — она машет в сторону двери. — Врач и его сначала не пускал. Ещё бы. Такой погром устроил. У нас здесь все таки больница. А не спортклуб.
Хватаю ее за руку и хочу попросить не пускать его ко мне, но как назло дверь открывается, и на пороге вырастает Артур. Молча оглядывает нас с медсестрой, меня мельком, на ее лице задерживает взгляд.
— Ну пойду я, — она выдирает руку из моих пальцев, — вдруг врач приехал.
С сожалением смотрю ей в спину и не решаюсь криком остановить ее, чтобы она меня не бросала тут с ним, кажется, стоит ей выйти, и он меня убьёт.
Голос мне не подчиняется, за ней закрывается дверь.
Артур неторопливо подходит к окну. Смотрит на улицу, искоса изучаю его профиль и считаю секунды, стрелка часов громко тикает в тишине.
У него разбиты руки, на костяшках бордовая корка. На щеке пара царапин, а так синяков вроде нет, но это не утешает, если уж медсестра полезла ко мне со сплетнями — значит в коридоре, правда, случилась нехилая потасовка.
— Все из-за того, что ты не ешь.
Не сразу понимаю, что он заговорил, он так и не повернулся, но рада даже этому.
— Что? — переспрашиваю, и голос подводит, я сиплю.
— Голодный обморок. Врач сказал. Потому, что ты ничего не ешь.
Он молчит. Добавляет:
— Да. У меня свое мнение на этот счёт. Знаешь, что я думаю?
— Что?
— Что мою жену затрахали до потери сознания, — он оборачивается. — Я прав?
Ждала чего-то подобного, но все равно вздрагиваю, и на глаза набегают слёзы, да, правы и врач, и Артур, я в последнюю неделю перестала есть и меня затрахали, в прямом смысле.
Он отходит к дивану. Садится. Смотрит в беззвучно работающий телик:
— Мне надо кое-что прояснить. Просто отвечай, Юля. Они тебя держали.
С запозданием соображаю, что это вопрос, киваю, он не смотрит, вынужденно отвечаю:
— Да.
— Если бы они тебя не держали — ты бы ушла.
— Да.
— Но тебя не насиловали.
— Нет.
— Вы занимались сексом.
— Да.
— Тебе понравилось.
Морщусь, сминаю в кулаке край одеяла. Для чего ему грязные подробности, облекать в слова, тащить в разговоры то, что нам обоим неприятно.
— Тебе понравилось, — повторяет он.
— Чего ты от меня хочешь? — приподнимаюсь на подушке. — Нам сразу после той субботы. Нужно было разойтись.
— Чтобы они тебя за моей спиной продолжали трахать. Нет. На развод не рассчитывай.
— То есть как это?
— Так это, — передразнивает он.
— Слушай, — от холода трясёт, повыше натягиваю одеяло. Собираюсь с мыслями и перечисляю. — Мы вместе всего год, детей у нас нет. Если мы расстанемся, ты встретишь…
— Заткнись, — обрывает он. Резко встаёт, идёт к моей кровати, и чем ближе, тем он крупнее, я полулёжа, в проводах, так обострённо ощущаю свою беспомощность, мне против него никуда, точно. Он останавливается, наклоняется к моему лицу. Серые глаза пустые, как в ту субботу в кабинете, где началась его шутка. Он со скукой объясняет мне, будто уставший учитель тупому ребенку одно и то же. — Никого я не встречу. Я тебя выбрал. Ты шлюха. Наплевать. Выбор мой, и шлюха тоже моя. И если сейчас, кто-то из них, хоть на метр к тебе подойдёт — я очень расстроюсь. Синяками никто не отделается. Я вас троих предупредил, да?
Смотрю на него, запрокинув голову, и я совсем не в курсе, кому нельзя ко мне подходить, но в первую очередь волнует даже не это, а его диктаторские замашки.
— Ты мне сам никогда не изменял, да, Артур?
— Не изменял.
— А проститутки в сауне не считаются.
— А проститутки не считаются. Они просто отсасывают.
— А-а. Ну тогда если я кому-то просто отсасывала… — вижу, как меняется его взгляд, мелькнувшую в зрачках стальную молнию и вскидываю руки, уверена — он щас меня ударит.
Он хватает мое запястье. Отводит ладонь от лица. Кивает на капельницу. Спокойно заканчивает:
— Мы друг друга услышали. Игла выскочила, Юль. Я за врачом.
Глава 30
Платье и золотая цепочка с кулоном-колокольчиком — подарок кисе. Всё, что у меня было. Медсестра тоже оценила скудные пожитки, когда отдавала мне платье:
— На руках вас сюда занесли. Даже без туфель. Без сумки. Так волновались за вас, кхм, мужчины. А потом муж с документиками приехал.
И ехидно так прищурилась.
Болтунья. Всей больнице растрепала про бурное ночное дежурство.
И на фоне скандала на всю приемную: ещё раз рядом с ней увижу — яйца натяну на глаза.
И трещины в стойке, об которую приложили головой кого-то из котов.
И особенно после моего к ней вопроса: расскажите, как выглядели те мужчины.
Мне не хватило чувства такта, или у нее кончилась смена, или она испугалась, что Артур и ей что-нибудь куда-нибудь натянет, если рядом со мной увидит, но свидетельница испарилась.
Ещё Лера осталась.
Ну и сам Артур, когда сменит пластинку с "ты их все равно не знаешь".
Может, и правда, не знаю, или мне, вообще, они примерещились, такие странные дела.
Влезаю в платье и выглядываю в окно. Стемнело и машины на парковке не различить, но по времени за мной уже приехали.
Надеюсь.
В палате остаётся лишь чахнуть, как розы в вазе, на них осыпаются лепестки.
Когда на пороге появляется Артур, торопливо заправляю кулон под платье, самой себе не могу ответить, зачем нацепила подарочек.
Ведь все так паршиво складывается, плюс ещё, наверное, осенний сплин.
За ремешки он держит туфли, передает мне. Мысленно хмыкаю, он даже покопался в моей обуви и привез без каблуков, хотя я в последнее время плоскую подошву не носила, и все коробки убрала в кладовую.
— Отказ написал, — докладывает он и, дождавшись, пока я обуюсь, берет меня под локоть.
Спускаемся по лестнице, держусь за перила, удивляюсь:
— А как меня оформили? Ты на прошлой неделе вышвырнул в окошко мой рюкзак с паспортом.
— Документы нашли. Хороший человек. Прописку посмотрел и принес по адресу. Тебя тогда дома не было, — он зевает. Толкает дверь. Не успеваю спросить, он обрубает диалог. — У меня побудут.
— Вознаграждение предложил? — язвлю. Документы побудут у него — в воздухе витает смутный запах рабства.
— Предложил. И даже заплатил за труды, представь. Сумму озвучить?
— Так ты мне паспорт не отдашь?
— Куда тебе его отдать? В трусы засунешь?
На улице прохладно, он набрасывает мне на плечи свой пижак, стягиваю полы на груди и недовольно смотрю на него, он прикидывается идиотом.
Иду к машине, по пути пинаю мелкий мусор. Сажусь в салон и вспоминаю:
— Телефон ещё потеряла.
— Потом купим, — он устраивается за рулём.
— Когда?
— Тебе он сейчас зачем? — он раздражается.
— В трусы засунуть, к паспорту, — огрызаюсь.
Он молча выезжает со стоянки.
Смотрю сквозь стекло на сумерки в первых огнях, на мрачный профиль Артура и снова пытаюсь наладить беседу:
— Ты на счёт больницы моим родителям не сказал?
— Не сказал. Только что ты расстаться решила сказал.
— Зачем?
— А это секрет?
— Когда сказал?
— Сегодня к ним заезжал.
Кружит голову, откидываюсь на сиденье.
— Всё, кончились вопросы? — докапывается он со смешинкой в голосе.
Не отвечаю и размышляю, кажется, что он врёт.
— Ты домой к ним заезжал? — поворачиваюсь.
— На дачу.
Нет, не врёт. А я ведь думала, что он мимо ушей пропускает мою болтовню, что у родителей дачный сезон аж до октября растягивается, и в городе их не застать.
Он смотрит на дорогу и улыбается, и лучше бы перестал кривить губы, над нами висит атмосфера неправильности.
И я могу не спрашивать, и так догадываюсь, что родители ему ответили. Что, разумеется, Юля дура, Артур, не принимай близко к сердцу, она капризничает, помиритесь. Потому, что они всегда и во всем на его стороне, и если бы папа полгода назад не поругался с его отцом-генералом, наши семьи бы крепко дружили, но это неважно, Артур всё равно им как сын, и другого не надо.
