И когда неделю назад зашёл разговор о разводе, я планировала все решить тихо, рассказать лишь потом, когда родители не смогут повлиять, а теперь они меня просто загрызут.
Ведь я лучше Артура никого не найду.
И вообще.
У них есть младший ребенок, тот ещё маленький монстр, переходный возраст и все дела, и некогда им переживать ещё и за меня, обо мне должен заботиться Артур, Юля, дочка, замужем так принято.
— Что? — он косится на меня, до сих пор с ухмылкой. — Недавно на презентации столкнулся с одним мужиком. Он аукционами занимается. Ну, поболтали. Он сказал, что может достать ту книгу, которую твоя мама хотела. Рождественские стихи Бродского, редкое издание. Вот, он достал. Я маме твоей отвёз. Она так радовалась. Аж мой любимый пирог за полчаса испекла.
— Артур молодец. Всегда такой внимательный.
— Именно так она и сказала. Про твое желание развода ее мнение повторить? Могу с цензурой, могу без. Запомнил дословно.
Он паркуется во дворе.
Идём к подъезду, тереблю его пиджак, вижу, он решил испортить мне жизнь. Поднимаемся в лифте, стоим близко, я нервничаю и откашливаюсь:
— Все таки мне нужны документы. Диплом я получила и теперь могу искать другую работу.
— Зачем? — он выходит, отпирает дверь. — Я задумался над твоими словами. Вместе мы уже год, а детей у нас нет. Пора. Зарабатываю я нормально. А ты будешь вести хозяйство, ребенка воспитывать. Ты же хотела.
Он подталкивает меня в квартиру.
Слушаю щелчок запираемого замка и после его слов кажется, что мы не просто пришли домой, как всегда было, а что он меня тут теперь запрет насовсем.
— Юль, разувайся. Будем готовить ужин. Давно надо заняться твоим питанием.
— Дай свой телефон.
— Зачем?
— Что ты "зачемкаешь"? Подругам хочу позвонить.
— Потом позвонишь. Из больницы я тебя забрал с условием постельного режима. Тебе нужен отдых.
— Да. Но я же могу…
— Не можешь. Всё. Иди переодевайся и мой руки.
Очень плохо палачам по ночам, если снятся палачи палачам
Моя смерть, как у Кощея — в игле.
Которой истыкали ее вены после того, как мы втроём развлеклись на рояле.
Она же хрупкая, аж просвечивает, куда ей двух мужиков.
Двух долб*ёбов.
Доигрались, пускаем титры и врубаем реквием.
Если бы чувство вины могло убивать — сегодня бы закатили знатную пирушку на моих поминках.
Кажется, на третий день принято поминать, так я в ночь на воскресенье умер, пока не официально, снаружи-то вроде как жив.
Даже ходить могу.
Во двор вот пришёл.
На лавочке сижу.
Подняться на их этаж — уровень повышенной сложности.
Стряхиваю пепел, вдыхаю дым. Разбитые губы все ещё саднит, четко Артур приложился.
Я и не уклонялся.
Сам бы себе навалял, если бы битьё моего черепа об стену запускало время назад, или вид размазанных по штукатурке мозгов рядом с фреской ночного города гарантировал мне прощение.
В любовь, как в большую бочку меда, кто-то подсунул ложку дёгтя, и этот дёготь — страсть — смоляная тягучая горячая пакостная дрянь.
Мне надо в пожизненный бан или карантин, ведь ее во мне ни на грамм не убавилось, привет всем, я пироман, кайфую от огня, люблю огонь, сгораю в огне, передайте Юле, что я безумно хочу ее отжарить.
Онанировать вспоминая, как она кончает — моя болезнь, мои одержимые ночи. Ночью не все кошки серы, вопреки поговорке — моя кошка особенная. Моя кошка самая красивая.
Моя зажигалка.
Упала под лавку.
Наклоняюсь поднять, и слышу писк домофона.
Звук шагов стихает на крыльце, ещё не взглянув понимаю, что выперся Артур.
Дверь не закрывается тихим хлопком, она с лязгом брякает, значит, он по ней долбанул. И значит, он психует от моего присутствия у него во дворе.
— Ты за добавкой? — он спускается с крыльца и показательно закатывает рукава джемпера.
— Почти. За Юлей, — встаю и отступаю на шаг, нужен маневр сгруппироваться, если с любезностями закончено. Разрешать навешать мне люлей второй раз я не планировал.
— Юля уехала.
— Куда?
— На море. Бархатный сезон.
— Как ей позвонить?
— Для чего тебе звонить моей жене?
— Да ладно, — шагаю ещё немного назад, увеличивая расстояние, которое он настойчиво сокращает. — Остановись. Оба знаем, что я сильнее. И я, как в тот раз, — шоркаю себе по губе, — терпеть не буду. Две секунды, Артур. И ты под лавкой.
— А мне плевать, что ты сильнее, — он подходит.
Смотрим друг другу в глаза, и вижу — действительно, плевать. Бесконтрольная злость штурмует зрачки. Состояние сорвавшегося с цепи пса, желание грызть. Как-то незаметно мы до этого успели докатиться.
— Я не хочу войны. И ты не хочешь, — жестом по горлу показываю закономерный итог. — Не для нас метод. Обоим хреново придётся.
— Серьезно? — он качает головой. — А кому-то уже хреново. Вы мою жену до больницы довели, ты не допер ещё? До боль-ни-цы за-е-бать, — повторяет по слогам, — это как вообще? Ты нахрена сюда притащился?
— А ты нахрена ее с нами оставил?
— Не сваливай на меня свои косяки.
— Это твой косяк.
— Мой? — он склоняет набок голову, словно ослышался. — В том, что я тебе доверял — в этом мой косяк? У меня и мысли не было, что ты не то что х*й в нее засунешь. Что ты её пальцем тронешь не думал.
— Надо было думать.
Всё, что я могу сказать.
Так себе совет.
Я с той субботы сам ему следую, только и делаю, что думаю, потому имею представление — помогает слабо.
Вообще не помогает.
Случаются такие вещи, когда разум бессилен, идёт Артур по улице и кирпич падает ему на голову. Парад планет так выстроился, в звёздной книге так было записано.
Влияние момента, трое сошлись в одной точке в указанное время, и взрыв.
— Я к ней не лез. Ни разу. И не собирался, поскольку она с тобой, — оттягиваю воротник, словив приступ духоты. — Ты с утра до вечера треплешься про развод. Просишь сказать твоей жене, что мы ее трахнем. Для убедительности разрешаешь залезть к ней в трусы. Оставляешь ее в темном кабинете и сам уходишь. Когда на нее уже стоит и дымится. А она полуголая. Я не хотел, я клянусь, — сглотнув комок в горле добавляю. — А теперь хочу.
Его волновали шелуха от семечек и голубь, обедающий возле урны, но после моей правды он вскидывается, взгляд с недоверием бродит по моему лицу.
— Повтори.
— Ты услышал.
— Я услышал ересь.
— Артур, твоя проблема. Я предупредил.
— Чего ты? — он подаётся ближе, носом втягивает воздух. — Ты бухой что ли? Колесами закинулся? Вы ее вдвоем скрутили и отъеб*ли, два раза. Ты на что рассчитываешь-то?
Моему самообладанию потихоньку приходит хана, желваки под кожей пляшут танец истины и эта истина влегую посоревнуется горечью с высокоградусным абсентом, как минимум на пару секунд в день перед глазами мелькают глюки, где я, она, и третий лишний, и вряд ли она мне когда-нибудь забудет, что я допустил подобный расклад, и как бы хорошо ей ни было, она не сама на шею вешалась, мы ее все таки оба раза заставили.
— А это моя проблема.
— Это с башкой у тебя проблема, — он толкает меня в грудь. — Вали нахрен отсюда.
— Юля где?
— Нету её. Убил я её вчера.
Из памяти вырезается сразу приличный кусок жизни, с подснутого мне под нос его среднего пальца картинка перескакивает на пористый асфальт возле лавки, который Артур уже тщательно протирает щекой с моей помощью, давлю на его затылок и продираюсь сквозь звон в ушах, кажется, мы друг на друга орем, и орет какая-то женщина, разбираю даже слова, она звонит в полицию.
Она стоит рядом. С пакетами. Похоже, соседка. Держит телефон. Спрашивает:
— Артур? Звонить?
— Не вол-нуй-тесь, — советую, отстукивая по асфальту головой Артура. — Мы уже все.
Поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь. Соседка всё ещё стоит, Артур тоже встаёт, подтверждает мои слова, лезет за платком.
