Как реформировать? Ведь воспитан огромный класс идеологических бездельников, на всех уровнях, на каждые 7 человек - один-два бездельника, которые живут только за счет того, что все время напоминают публике, что есть советская власть. Это - их профессия. Что делать с огромными армиями отвыкших от какого-либо труда людей? Даже если им поручить вешать, они и вешать не умеют, стрелять не умеют, только сидеть - и занимать место. Недооценивать количество таких людей невозможно: это - почти все, сидящие в "творческих союзах", завклубами, идеологи, затейники, парторги, лекторы, читающие лекции ни о чем, сверхштатные инструкторы... выкроить можно на среднюю европейскую страну. Как их переквалифицировать? Где взять прибавочный продукт, чтобы их всех послать на пенсию?
Кроме того, они будут сопротивляться. Косыгинские реформы захлебнулись не наверху, а где-то в среднем звене, причем это среднее звено невозможно было нащупать точно, ни возрастно, ни как-либо иначе. Скажем, мой друг архитектор Полянский был в восторге от этих реформ. Почему? Это молодой, честолюбивый, энергичный директор, который был на месте. Ему идея самоуправляемости и самоокупаемости в институте безумно нравилась, он об этом мечтал. Он говорил, что 80% кадров у него в институте - это скрытая безработица, и лишь 20% людей у него работают. Полянскому невыгодно иметь 80% своих сотрудников, если ему дать свободу, он их уволит. Нетрудно предсказать, как к такой перспективе отнесутся эти 80%. Вот реформа и захлебнулась.
Владимир Семенович Лебедев - создатель русской дипломатической школы, фактически вырабатывавший дипломатическую позицию Советского Союза вместе с ЦК, первый замести-тель Громыко, мой хороший знакомый, если не сказать друг, потому что мы выпивали, я бывал у него дома, он любил мое творчество. Он мне говорил: "Вы видели здание на Смоленской (министерство иностранных дел) ? Это здание лежит на моих плечах. Там 80%, а то и больше - маменькины сынки, сынки номенклатурных работников и бездельники, крысы, они не работают, а только интригуют. Выражение "крысы" и "цивилизация крыс" появилось у Зиновьева после того, как я рассказал ему о моем разговоре с Лебедевым. В книге Зиновьева это прямо и говорится. Он мне говорил, что мне здесь не житье, потому что у меня нет такой руки, как он, а он - не в искусстве. Он же меня поддержал, когда я выиграл Асуан, звонил мне из Европы, говорил, что это - грандиозно, что он сделает все, чтобы я поставил. Он мне рассказывал, как ему в министерстве сгубили человека, которого он патронировал, пока он был в Европе на переговорах два месяца. Этот молодой человек по всем данным подходил к должности крупного дипломата, и он его через ступеньку толкал, но в его отсутствие этого парня запутали, подставили ему ножку, сожрали. Я спросил, кто сожрал? Он ответил: крысы. Вот уже два человека - Полянский и Лебедев - называют 80% в своих учреждениях тунеядцами. Что с ними делать? Куда их, на поля что ли бросить, картошку собирать?
Сила Брежнева была в том, что он укрепил рутину, установил статус-кво, кардинально было остановлено всякое движение, начавшееся при Хрущеве. Это никому не было опасно: Демичев, Егорычев, Павлов мне позже хвастались, что они входили в группу, снявшую Хрущева. А если начать двигать, то возникнут три конфликта: инерция системы, личное сопротивление тех, кто может пострадать, и, самое главное - вместо стабильной пирамиды, которая 20 лет стояла при Брежневе, начнется какая-то качка, которая всегда может привести к непредвиденным результатам, противоположным замыслу.
Ведь делались же попытки реформы. В своей области я, например, предлагал децентрализовать деньги, ассигнованные на искусство. Чтобы, например, новосибирский городок распоряжался собственным бюджетом искусства и нанимал тех художников, которых он хочет, а если колхозники хотят нанимать Серова, то пусть сами его и приглашают. Так было сделано в Югославии. Это локальное предложение, малая реформа, казалось бы очень простая и не расходящаяся с идеалами советской власти, потому что все равно принимало бы решение партийное руководство, только местное. Это предложение наткнулось на дикое сопротивление тех бюрократов, которые привыкли жить, будучи посредниками между заказчиком и художником. Ведь доходит до смешного: одну работу приходят принимать 40 человек, причем принимают по несколько раз, лишь бы создать видимость деятельности, хотя все заранее уже решено. Если осуществить реформу, эта армия посредников осталась бы без дела.
Пытались ввести самоокупаемые таксопарки. Но и это захлебнулось, тоже на низах. Начальник автоколонны оказался, по мнению шоферов, неэнергичным, для новой роли неподготовленным, они потребовали его сменить. За ним директор парка оказался неэнергичный, а он старый, заслуженный коммунист что же, и его убирать? Ведь так и министр транспорта может оказаться неэнергичным! Подобным же образом, если театр становится на самоокупаемость, как хотел Любимов, то сразу меняется вся структура подчинения, структура власти. А структура эта очень чувствительная, если, например, от одного выступления певицы может полететь министр культуры! Любая, самая минимальная свободная игра разрушает основы системы, причем этого разрушения не хотят, в определенном смысле, ни верхи, ни низы. Поэтому я пессимистически смотрю на то, что и преемникам Андропова удастся провести коренные реформы.
Это вовсе не значит, что люди, стоящие в оппозиции к режиму, не должны эти реформы продумывать, обосновывать их теоретически и практически, искать себе единомышленников. Это важно не только потому, что это трудно, что засекречена информация, фальсифицирована статистика, ограничен доступ к заграничной теоретической литературе. Есть еще психологичес-кий фактор, связанный вообще с мышлением советского человека, даже находящегося в оппозиции к режиму. Дело в том, что весь марксизм и вся наша школьная культура построены на принципах негативизма. Маркс весь вырос на негативизме: он мощный критик капиталисти-ческой системы своего времени, но всякое позитивное начало устройства мира у него утопично. Это просто политическая поэзия.
В результате, советские люди в совершенстве обладают методом диалектического анализа и критики - а позитивные работы у них не получаются! Это распространяется и на диссидентов. Сахаров - быть может, исключение - у него доброта, гуманизм, свет - и малые конкретные предложения. Предложения Солженицына чисто гуманитарные, не разработанные конкретно. Зиновьев написал тома о том, что не надо, а спросите его, что надо? Это связано с тем, что все мы - дети марксистской диалектики, и мозги не построены позитивно. Я убежден, что время доказывать, что советская власть - плохая, прошло, ведь не только в аппарате ЦК, но и многие простые люди уже все понимают. Пришло время говорить о том, что надо.
Здесь встает вопрос не только идей и теории, но и вопрос организации. Нужен какой-то, пусть самый зародышный, альтернативный авторитет - это очень важно для русского сознания, даже на верхах. Взять испанских социалистов времен Франко и после него. Французские или немецкие социалисты обращались к испанским, которые были в подполье, как к официальной оппозиции. Это последним очень помогло. Я понимаю, конечно, что очень многим на Западе удобней партнерство с нынешним режимом, чем с каким-то непонятным, будущим, и что они боятся геополитических изменений. Но это не снимает задачи.
Свято место пусто не бывает, и на тему о позитивных реформах, на тему об организации думает сейчас НТС (российские солидаристы). Но известность НТС в России - двоякая. Большинство знает о нем по материалам официальной прессы, которая его всячески стремится дискредитировать. Встает вопрос: почему власть создает НТС такую рекламу? Потому ли, что это единственная объявленная политическая оппозиция, или потому, что они боятся возникновения других? Возможно, именно потому, что как организацию, центр которой за границей, о которой известно, что во время прошлой войны она была связана с Власовым, ее легче дискредитировать. Власти выгодно создавать тот образ оппозиции, который легче дискредитировать. Интеллигентское сознание амбивалентно, на людей среднего поколения это действует, и только радикальная молодежь этого не боится.
Меньшинство знает об НТС из первоисточников, в основном из его печатной продукции. До России многое из нее доходит, в России мистика печатного слова сильна, даже циники подвержены ей, печатное слово кажется фактом, своей издательской деятельностью НТС в России добился успехов. Но все же сведущие лица смотрят на НТС скорее как на клуб приличных людей, а не как на политическую силу. Мое личное отношение к НТС - именно нравственное, а не политическое. Политическая власть придет к тем, кто имеет досье и кто держит руку на кнопке.
Содержание сложившегося аппарата КПСС есть власть. Расширение и укрепление власти. С этой точки зрения и надо рассматривать любые его движения. Так называемая либерализация эпохи Хрущева никаким поступательным движением не была, это не было структурное изменение. Это была потребность самого организма власти, это как вдох и выдох, расширение и сужение. Было 7 лет расширения при нэпе, было четверть века сужения при Сталине, было 7 лет расширения при Хрущеве, затем четверть века сужения при Брежневе и Андропове... вдох и выдох; вдох и выдох... структура, функции аппарата не изменились. Аппарат и не может измениться, не саморазрушившись. Это структура, которая загнала себя в рамки, где невозможны изменения.
