– А где вы работали после войны? – спросила я.
– После войны я закончила курсы кройки и шитья, преподавала на курсах. Потом работала смотрительницей в музее Пушкина на Кропоткинской. Однажды там ко мне подошёл актёр из оперной студии и спросил: «Что ты тут делаешь? Иди работать к нам, у нас требуется костюмер». Так я и стала работать в театре. Это было моё, я ведь до войны посещала музыкальную школу. Потом появилась мачеха, она была против, и мне пришлось бросить занятия музыкой, но я всегда стремилась к театру. Там я и встретила своего Гришеньку. Это была судьба. Мне уже было лет под сорок. Дядя и тётя были старенькие. Тётя заболела, у неё ничего не болело, но она худела, таяла, как свеча. Через некоторое время после того, как мы с Гришей расписались, она умерла. Дядя пережил её всего на три месяца, с ним случился инфаркт. Конечно, я бы одна не справилась со всем этим, что на меня обрушилось. Но я уже была с Гришей, тётя с дядей его прописали, и он ушёл из квартиры, где жил с бывшей женой, которая постоянно трепала ему нервы. Врач, который его смотрел, сказал: «Как вы вообще живёте при таком нервном истощении?» Мы оказались нужны друг другу. Просто вцепились друг в друга и прожили вместе тридцать лет, как один день. Последние годы он сильно болел, и когда он лежал в больнице последний раз, он мне сказал, что только благодаря мне он прожил столько лет.
– А сколько лет прожил Григорий Васильевич? – спросила я.
– Когда он умер, ему было 82 года. Он умер неожиданно. Неожиданно для меня, сам-то он, конечно, всё чувствовал. Я его вечером навещала в больнице, и он мне сказал: «Шура, я хочу тебе что-то сказать. Когда меня не будет, родственники моей бывшей жены будут предлагать тебе переехать к ним. Не соглашайся. Ты очень доверчивая. Они тебя могут обмануть». Я ему сказала: «Ну что ты сейчас о таких вещах говоришь, вот вернёшься домой, и мы поговорим на эту тему». А он домой уже не вернулся. Утром мне позвонили из больницы и сказали, что он умер. Получилось, что это были его последние слова. Видимо, он уже знал, что скоро уйдёт. А родственники: сын и жена сына – потом действительно уговаривали меня съехаться с ними, но я отказалась.
– Но потом всё-таки не послушали Григория Васильевича и заключили договор с Ирочкой? – напомнила я.
– А у меня не было другого выхода, – горестно ответила Александра Андреевна. – В начале 90-х в квартире оставались прописанными я, слепая Ольга и Олег Паничев. Он потом купил себе квартиру, а в своей комнате прописал сына Димочку. Он здесь не жил, только был прописан. Потом слепая Ольга умерла, её никто из родственников не хотел хоронить, комната у неё была неприватизированная, им ничего не досталось. Пришли из милиции, завернули её в покрывало и унесли. А в её комнату участковый привёл целую орду курдов, они ему платили за это. Их был целый табор, они заполонили всю квартиру, я не знала, куда от них деваться. А потом объявили приватизацию. Сын Паничева Дима тоже претендовал на освободившиеся комнаты. Но суд решил в мою пользу, Ирочка выкупила эти комнаты и предложила мне заключить с ней специальный договор по уходу, чтобы потом всё досталось ей. У меня не было другого выхода. Курды не хотели уезжать, всё тянули, но она поставила им ультиматум, и они без звука исчезли. Я бы, конечно, без неё с ними не справилась. И выкупала она свободные комнаты за свои деньги.
– Но по льготной цене и от вашего имени, – заметила я.
– Да за эти комнаты настоящая война разгорелась. Димочка даже пытался меня отравить газом. Я случайно ночью вышла из комнаты и увидела, что газовые конфорки открыты. Я, конечно, их закрыла и легла спать. Потом, когда он утром пришёл, я ему сказала: «Не думала, что ты на такое способен». А он сделал вид, что не понимает, о чём я ему сказала. Ну да Бог с ним! Я не думаю, что он сам до этого додумался, наверняка это его бабка, мать Олега Паничева, его подучила. Но её судьба за это наказала. Она моложе меня: ей всего 80 лет, а она уже лежачая. Квартиру свою переписала на внучку от первого брака Олега Паничева, а та ждёт не дождётся, когда бабка помрёт. Она мне иногда звонит. Недавно жаловалась, что на Пасху хотела угостить внучку куличиком, а та ей в ответ сказала: «Да подавись ты, бабка, своим куличиком». Она сыну пожаловалась на внучку, а тот ей говорит: «Я, мать, терплю, и ты терпи».
– Родная внучка так с бабушкой разговаривает? – не поверила я.
– Да, родная внучка, которой она свою квартиру отписала, – подтвердила Александра Андреевна. – Я иногда думаю: ну чего я хочу от Ирочки, она же мне не родная, тут родные дети и внуки знать не хотят своих родных! Сын Григория Васильевича Виталик тоже ведь отца совсем не навещал, когда тот лежал в больнице. Гришенька несколько раз просил меня ему позвонить, чтобы он пришёл, я ему звонила, а он каждый раз мне отвечал «Мне некогда». Так и не пришёл попрощаться с отцом перед смертью. Но и когда сам Виталик умирал, ему тоже несладко было. У него случился инсульт, жена отвезла его на дачу, и он там лежал, никому не нужный, пока не умер.
– Ирочка – это их дочь? – спросила я.
– Да, Ирочка – это внучка Григория Васильевича. Он, конечно, всегда поддерживал связь с сыном и помогал ему, Ирочку я тоже считала своей внучкой, ведь у нас с Гришенькой не было детей. Но для меня она совершенно чужой человек, да и по духу совсем другая. Она вся пошла в свою бабку, жену Гриши, даже её фамилию взяла – Покровская. У неё были связи в МИДе, благодаря этому Ирочка закончила МГИМО. Но бабушка любила погулять. И Ирочка тоже в этом на неё похожа. Первый раз она вышла замуж за очень хорошего парня. Но уже через месяц они развелась, потому что этот парень застал её в постели с соседом. Потом она вышла замуж второй раз, надо сказать, тоже удачно, она ведь интересная. Второй Ирочкин муж Серёжа занимался снабжением дипломатов, часто ездил в заграничные командировки, она тоже ездила вместе с ним по заграницам и нигде никогда не работала. Но потом у него начался роман с молоденькой секретаршей, Ирочке стало об этом известно, она закатила мужу скандал, и он обещал порвать отношения с этой секретаршей. После этого Ирочка ко мне пришла и заявляет: «Я еду в Париж». Я ей говорю: «Ирочка, вы же только что помирились, куда ты едешь, одна, без мужа?» А она мне отвечает: «Что же я, должна сидеть возле него? Никуда не денется, он у меня в ногах валялся, просил прощения». И что же? Она вернулась из Парижа, а он опять с этой секретаршей. И как она ни старалась, он к ней уже не вернулся, женился на этой молодой. Теперь она жалеет. А исправить уже ничего нельзя. Что же она хотела? И не таких, как она, бросают. Тем более ей тогда было уже за сорок. А сейчас ей уже 55, она оформляет пенсию. Неужели ей полагается тоже пенсия? Она же никогда не работала!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
