По дороге – Олег рассекал на новом «Опеле» черного цвета – рассказал Токмакову, каким образом он, Байкалов, скромный заместитель командира Отдельного отряда пограничного контроля, вдруг удостоился приглашения на великосветскую тусовку.
История уходила корнями в светлое лейтенантское прошлое Олега, когда он служил на одной из застав Северо-Западного пограничного округа. Поздним зимним вечером его вызвали к командиру. Тот дымил купленным по талонам «Беломорканалом», – шли последние годы «перестройки», отмеченные тотальным дефицитом, – озадаченно вглядываясь в карту района ответственности. Значительную его часть занимал Финский залив, по которому проходила морская граница. И вот сейчас к ней, если верить данным радиолокационного наблюдения, приближался от берега неопознанный объект.
Летом такое бывало не раз – рыбацкие моторки сбивались с курса. Но сейчас, когда залив скован торосистым льдом…
Может, лось решил эмигрировать в Финляндию? Но тогда за ним явно гналась еще и стая волков, потому что объект постоянно держал скорость около сорока километров в час.
– Бери тревожную группу – и в вертолет! – приказал командир Байкалову. – Разберись на месте. Нарушитель не должен уйти за кордон! Только, чур, оружие не применять, а то нас дерьмократы с дерьмом же и смешают как сатрапов КПСС.
– А собаку применять можно? – уточнил молодой лейтенант.
– Это, смотря какую.
– В тревожной группе служебная собака Клюква.
– Тогда можно, – явно отлегло от сердца у начальника заставы. – Но тоже лишь в пределах необходимой обороны!
По штату Клюква числилась овчаркой. На самом деле тайна ее породы и рождения были окутаны мраком неизвестности. Щенка нашли на болоте пограничники, собиравшие клюкву. Отсюда и кличка.
Клюква была первой там, где пахло колбасой и тушенкой, но не слишком усердствовала на полосе препятствий, а кусать и задерживать «халатников» вообще считала ниже своего достоинства. Зато, когда кому-нибудь из пограничников приходила посылка, она так умильно смотрела в глаза, что кусок застревал в горле, и лучше было добровольно поделиться с четвероногим другом. А то ведь Клюква знала, как применить нерастраченные на полосе силы и способности.
Вертолет с тревожной группой стартовал, взметнув на площадке снежные протуберанцы. Клюква зловеще выла, забившись под скамейку правого борта, где как раз и сидел Байкалов. Под брюхом Клюквы и, соответственно, винтокрылой машины, проносились заструги на поверхности льда.
В свете луны вертолет отбрасывал тень. Она бежала за ним по правому борту.
Но не только пограничный вертолет вторгся в царство Снежной королевы. Когда вышли в район поиска, Байкалов заметил внизу косой белый парус.
Пошли на пересечку нарушителю государственной границы. Тревожная группа высадилась на лед из зависшей машины. Клюква открыла боевой счет, тяпнув за руку борттехника, который с большим трудом отодрал собаку от дюралевого пола кабины, где и уцепиться-то было не за что.
Сапоги пограничников разъезжались на льду залива. Зато нарушитель передвигался легко и быстро. Он передвигался – Байкалов не поверил своим глазам – на велосипеде, оснащенном косым парусом, и не собирался поднимать лапки кверху в ответ на грозный оклик тревожной группы.
Но тут ветер чуть переменил направление. На скорости нарушителя это почти не отразилось. Перекинув свой парус, он стал уходить косым галсом, по-прежнему держа курс на Финляндию. Зато что-то случилось с Клюквой. Как бешеная она рванулась с места. Байкалов уцепился за конец поводка и на животе помчался вслед подлому ворогу.
Даже с лейтенантом на буксире Клюква быстро сокращала расстояние. Байкалов отпустил поводок. Гигантским прыжком, который сделал бы честь собаке Баскервилей, Клюква настигла велосипедиста, и тот вместе со своей диковинной машиной рухнул за ближайший торос.
Подбегая, Байкалов слышал крики, плач и стоны. Но все заглушало отчетливое чавканье, лязг собачьих челюстей, жадно вгрызавшихся во что-то мягкое…
Байкалов похолодел (что было в общем-то нетрудно на льду залива), представив газетные заголовки: «Клевреты КГБ травят людей собаками-людоедами!», «Съеденный заживо за стремление к свободе», «Пограничных псов кормят человечиной»…
Да если Клюква сейчас кого-то кусанет, самого Байкалова заживо сожрут в политотделе!
Еще несколько шагов, – и в лунном свете глазам лейтенанта предстала незабываемая картина. Жалобно стеная, нарушитель прижимал к сердцу рюкзак. Клюква же, не обращая внимания на робкое сопротивление, выгрызала из рюкзака низку дефицитных сарделек, припасенных нарушителем в дальний путь. Невообразимо аппетитный запах сарделек, донесенный порывом ветра до чуткого собачьего носа, и подвиг Клюкву на ратный подвиг.
Помимо сарделек в вещевом мешке задержанного оказался переписанный мелким почерком «Архипелаг ГУЛАГ» досточтимого Солженицына и дневник самого гражданина Элькина Бориса Семеновича. Записи в нем неопровержимо свидетельствовали об изменнических намерениях задержанного.
В ходе следствия несостоявшийся нарушитель пытался закосить под шизоида. Эту же версию отрабатывали адвокаты, ссылаясь на переписанный от руки фолиант ГУЛАГа, – к тому времени Солженицын уже издавался в Союзе в полный рост. Но четкие показания Байкалова и бережно сохраненный им вещдок в виде оригинальной конструкции велосипеда на шипованых шинах, не позволили Элькину уйти от ответственности.
За покушение к переходу государственной границы СССР гражданин Элькин получил свои пару лет, отбыть которые не успел по случаю победы демократии в 1991 году. Но это не помешало ему оказаться в сладкой категории репрессированных КГБ и на этой волне взлететь достаточно высоко, чтобы начисто изничтожить какого-то там Байкалова вместе с жадной до чужих сарделек дворняжкой.
Возможно, настоящий шизик так и поступил бы. Но господин Элькин, не забывший, естественно, Байкалова, был умным человеком. В многочисленных интервью он называл его своим «дважды спасителем» – как от челюстей прикормленной человечиной овчарки, так и от попыток следствия упрятать его в спецбольницу КГБ, как якобы психически неполноценного человека.
Первое из таких интервью под заголовком «И в КГБ служили честные люди» было опубликовано в газете «Невский берег», одним из «отцов-основателей» которой являлся сам Борис Семенович.
– Вот такая, понимаешь, история, – закончил свой поучительный рассказ из новейшей истории Государства Российского подполковник Олег Байкалов. – А сегодня, как ты знаешь, все прогрессивное человечество отмечает первый юбилей столпа демократии – газеты «Невский берег». Куда мы с тобой благополучно и прибыли…
Действительно, за время рассказа они подъехали к Дому журналистов, где проходило торжество.
– Пойдем, поручкаемся с Борис Семенычем, оне специально по такому случаю из Москвы прибыли-с!..
– Как-то не жажду.
– Зря. Он теперь в Министерстве по налогам и сборам трудится. Большая шишка. Непотопляемый.
– Понятно, раз уж в Финском заливе не утонул.
– Не только он. Наш дорогой Владимир Ильич, который дедушка Ленин, тоже не утонул при подобном переходе. А не тонет, как мы знаем…
– Воздержусь от комментариев, – сказал Токмаков, выходя из «Опеля», остановившегося на Невском проспекте. – Скажи лучше, что стало дальше с Клюквой.
– Пришлось мне из-за нее квартиру менять. «Хрущевка» была, так Клюква в дверь уже не проходила. Спасибо Элькину, – посодействовал. Он в то время депутатом в Думе капусту рубил и помог вписать Клюкву в число квартиросъемщиков, а потом и жилплощадь получить.
– Вспомнил, значит, диссидент, собаку-людоеда! – констатировал Токмаков, потянув на себя тяжелую дверь Дома журналистов.
Глава шестая
«Ненавижу и люблю!»
1. Что такое КГБ сегодня
При входе гостям вручали шампанское. Правда, бокалы были пластмассовыми. Токмаков не огорчался по этому поводу, как остальные. Тем более, шампанским его обошли. Зато никто и не подумал спросить у него пригласительный.
Токмаков спокойно миновал стоявших у дверей охранников и вслед за Байкаловым двинулся в Синюю гостиную.
– Ну вот, а ты комплексовал, – сказал однокашник. – Наверное, за своего приняли.
– Нет, они меня просто не увидели. Помнишь уроки сэнсэя? Надо почувствовать себя тенью, тогда люди перестанут тебя замечать.
– Очко в твою пользу. Поищу-ка я свой старый конспект, да наведаюсь в ближайший банк.
– Главное – не конспект, а чистота помыслов, – сказал Токмаков. – Если я сюда попал, значит, это было для чего-то нужно.
И тут он увидел Машу. Среди декольтированного бомонда она выделялась строгостью наряда – черная юбка и тонкий белый свитерок – и независимым видом. Головы других представительниц второй древнейшей профессии, как злые языки окрестили журналистику, словно подсолнечники за солнцем поворачивались вслед губернатору. За ним шел начальник пресс-службы Смольного Александр Афанасьев – бородатый, насмешливый, чем-то напоминавший сатира.
