На что рассудительный внутренний голос, к мнению которого она так редко прислушивалась, возразил: «Да, мало! Иначе бы Дим Димыч их не запомнил, и это явно форменная обувь, – кто купит такой страх за свои деньги?»
«Ну и ладно, что из этого?».
«А ты сама, голубушка, подумай!»
И Маша вспомнила, что перед отлетом бросила Вадиму письмо электронной почтой, где, на всякий пожарный, называла рейс и время прибытия. Еще Маша вспомнила, как при малейшем намеке о Леве Кизиме на скулах Токмакова играли желваки.
Как известно, все правоохранительные и силовые структуры – узаконенный государственный рэкет. По логике, один шаг до просто рэкета. И, похоже, Вадим его сделал. Маша добиралась от аэропорта до Измайловского проспекта несколько часов. За это время решительный человек с машиной легко успеет не только автобус обчистить, но и банк, и примчаться в свой двор и обеспечить себе алиби, снимая кошку с дерева, – такие подробности надолго запоминаются.
Точно, так оно и было!
Вернув на подобающее место задранную юбку, Маша села на край ванны и включила воду. Ловила холодную струйку воды узкой ладонью. Ее красивые соболиные брови сошлись к переносице.
– Что-нибудь не так? – спросил Вадим, помнивший, что сошедшиеся брови – грозный признак.
– Все не так, – сказала Маша колючим, как ершик для чистки посуды, голосом. Таким голосом можно было бы отчистить от многовековой грязи всю ванную. – Иди, уже поздно, а ты ведь ходишь на работу к девяти.
– А что ты мне хотела шепнуть по секрету?
– Ничего, – криво усмехнулась Маша. – Это была, как ты любишь выражаться, оперативная комбинация.
– Рад, что научил тебя чему-то.
Маша кивнула:
– Дай сигарету.
– У меня «Капитан Блэк».
– Все равно.
Щелкнула зажигалка, выметнув хищный узкий язычок.
– Я пошел?
– Иди, – сказала Маша, подумав: «Ненавижу и люблю».
Закрывая за Вадимом медную задвижку, она надеялась на четверть часа одиночества. Но все обернулось по-другому.
3. Меморандум Токмакова
«Капитан Блэк» оказался сродни капитану Токмакову – кружил голову и продирал до селезенок. После нескольких затяжек собственные выводы относительно рэкетирской сущности Вадима уже не казались Маше столь бесспорными. Ведь он не знал о кассете, за которую Дим Димыч хотел получить в «Рейтере» не меньше ста тысяч кусков. И уж тем более Токмаков не мог предположить, что в автобусе поедут артисты, вернувшиеся с зарубежных гастролей. Следовательно…
И тут раздался стук в дверь. Стук был вкрадчивый, похожий на условный:
– Ты помнишь, Мэри, что нам обещала?
Маша узнала голос Гека:
– На пятилетней годовщине «Бережка»? После того, как всех нас выгнала твоя подружка.
Она не ответила. Вспомнил бы еще, урод, что было до девяносто первого года. А редактриса, хотя и не была в действительности Машиной подружкой, выперла Гека и пару-тройку его забулдыжных приятелей совершенно правильно – нечего тащить в газету «заказуху». Причем, нередко, бандосовскую!
Так она и объяснит сейчас этим обдолбаным наркошам!
Но Машу опередил вкрадчивый голос за дверью:
– Здесь, в этой самой вот квартире, ты поклялась… Припоминаешь? Ты поклялась, что дашь нам всем, если хоть раз переступишь порог гадского листка!
Маша вздрогнула. Что-то было такое. Какая-то чушь, смешная бравада в духе Дарьи Асламовой в поддержку журналистского братства. Тогда она ничем не рисковала, потому что уходила на телевидение. А теперь…
– Ты пришла на юбилей. Значит, переступила порог. За базар надо отвечать, княжна Мэри!
– Да пошел ты в задницу, урод! – не выдержала Маша.
– Приглашаешь? – заржали сразу несколько голосов, и сильный рывок чуть не выдернул язычок задвижки из пробоя.
Дверь открывалась наружу. Маша успела просунуть в ручку палку из выварки, но это задержало Гека ненадолго. Медная задвижка полетела в сторону, палка треснула и сломалась.
Маша схватила грязный тазик, собираясь обороняться решительно и стойко, но таз не понадобился.
В рядах желающих полакомиться журналистским телом вдруг обнаружилось смятение. Смятение имело имя и специальное звание – капитан. Расшвыривая поддатых борцов за независимую прессу, Токмаков в несколько секунд добрался до зачинщика всего этого безобразия.
Гек выхватил из кармана шприц, сорвал с иглы защитный наконечник:
– Ну иди, иди, сука, за своей порцией СПИДа!
…В славные годы развитого социализма крупные предприятия имели план по выпуску товаров широкого народного потребления. Эти самые товары были нужны машиностроительным, авиационным, оборонным заводам как рыбке зонтик. Но не выполнишь – рухнут показатели социалистического соревнования, а вместе с ними премия, ордена за доблестный труд, еще на пятилетку затормозится очередь на легковые автомобили.
Поэтому русская смекалка включалась на полную мощность, чтобы и рыбку съесть – выполнить задание по ширпотребу, и на зонтик не сесть. Скажем, план по выпуску кастрюль спускался заводу в общем литраже. В результате на прилавках появлялись кастрюли, предназначенные не для простых советских граждан, но скорее для великанов – людоедов – ведь одну десятилитровую кастрюлю отштамповать проще, чем десять литровых.
Этот принцип четко соблюдался и по другой номенклатуре. Поэтому зеленый эмалированный таз доперестроечного происхождения, который Маша опустила на дурную голову Гека, обладал весом, отвечающим габаритам.
Банг!
Гек хрюкнул, повалился вперед, Токмаков успел жестко заблокировать руку со шприцем:
– Ну и знакомые у вас, госпожа Груздева! Прямо сливки общества. Или пенки… Снять и выкинуть.
– Не знаю, что бы я без тебя делала, Вадим!
– Кайф бы ловила, дура! – неосторожно прокомментировал один из пришедших в чувство парней. – Еще пожалеешь…
– Таких ребят надо учить рублем, – пробормотал Токмаков под нос. – Иначе не понимают.
– Не надо, Вадим! – воскликнула Маша, в которой с новой силой вспыхнули подозрения о рэкетирских замашках Вадима. – Не забирай у него деньги!
– Я и не собирался, – через секунду сказал Вадим, внимательно рассматривая сбитые костяшки пальцев. – Пусть его папаша раскошелится на металлокерамику, а клиника «Меди» заплатит налоги со вставленных зубов. Все какая-то польза будет. Попытку изнасилования будем оформлять?
Маша отрицательно покачала головой. Сказала, обращаясь к очухавшемуся Геку:
– Торжественно клянусь страшной журналистской клятвой, что если моя нога еще хоть раз переступит порог этого притона, то я всем вам дам… По зубам, башкам и задницам!
– А я добавлю, если мало покажется, – сказал Токмаков.
Поскольку комментариев не последовало, он понял, что к меморандуму Токмакова заинтересованные лица отнеслись серьезно.
На набережной к Маше и Вадиму третьим не лишним присоседился ветер. Ветер выдувал из головы хмель, из легких – табачный перегар, и Токмаков был рад ему. Это был тот же самый ветер, что дул в порту.
– Слушай, какая блоха тебя укусила, что ты меня так резко вдруг прогнала?
– Не блоха, – прижалась к нему Маша, стараясь спрятаться от ветра. – Ботинки. Я была сегодня у Дим Димыча, и он велел тебе передать примету одного из бандитов.
– Ну, и?
– Он был в ботинках.
– Ясно, что не в лаптях.
– В таких же точно, как у тебя, ботинках. Сулева мне их подробно описал. Сказал, что раньше такие выдавали генералам.
Вадим присвистнул:
– А теперь – сотрудникам нашего ведомства. Не скажу, чтобы все мои коллеги в них ходили, но… Здесь есть над чем подумать. След!
– Пойдем куда-нибудь, где можно выпить кофе. Тебе-то хорошо, а мне снизу без колготок поддувает!
Токмаков почувствовал, что еще более сроднился с балтийским ветром. И чтобы не уступать ему, подхватил Машу на руки, надеясь, что в радиусе сотни метров найдется забегаловка с кофеваркой.
Трудный сегодня выдался денек. Такой же тяжелый, как звезда эфира, которая свешивалась с рук, будто откормленная сибирская кошка. А до кафе, а тем более «Роситы», еще шагать и шагать!
Глава седьмая
Как срубить «палку», и чем при этом шутит черт
1. Пиратский рейд
Рано утром Токмаков с рук на руки сдал Машу обрадованным родителям, которым та сказала, будто вот сейчас, еще тепленькая, прилетела из Будапешта, а багаж остался в аэропорту.
Папаня, всю жизнь валявший дурака в каком-то НИИ, а теперь вдруг пошедший в гору, неожиданно возглавив фирму, которая прихватизировала все разработки прежнего НИИ, скушал все, не моргнув глазом. И заключил блудную дочь в отеческие объятия. Но мать, еще в советские времена ставшая заслуженным деятелем культуры, что требовало незаурядных оперативных способностей (кого нужно – заложить, кому нужно – проставиться, а главное – не спутать первых со вторыми) с оправданным подозрением взирала на голые ноги непутевого чада, на метр с четвертью торчавшими из-под короткой дубленки.
Ноги были красивые, стройные. Правда, чуть сизые от морозца, потому что со вчерашнего вечера колготками Маша так и не обзавелась. Времени не было. Да, честно говоря, и необходимости, как и в трусиках, утраченных в суматохе прошлой ночи в нехорошей квартире на Кутузовской набережной.
