— И все-таки я рискну.
— Полагаю, эти слова начертаны под семейным гербом Эверси, — заметил герцог.
К удивлению обоих, тон беседы стал почти шутливым.
— Если вы спросите у Редмондов, что изображено на нашем гербе… — начал Йен.
— Могу поспорить, они ответят… Окно, виселица, шпалерная решетка и дубина, которой вы убили их предка, чтобы украсть у него корову.
Йен резко рассмеялся. В его смехе сквозила горечь, но он был искренним.
И тут искорка погасла, потому что проступок Йена был неслыханным, и они оба понимали, что герцог не сможет оставить его без ответа.
Оба испытали слабое сожаление.
— Задайте себе вопрос: каким, по-вашему, была сущность этого преступления, мистер Эверси-младший? Займитесь этой загадкой, пока тайное не станет явным.
Герцог быстро прошел мимо Йена, поспешно отступившего в сторону, и отправился на звуки музыки к своей цели.
Глава 7
Бал едва начался и казался бесконечным, но боль разбитого сердца способна искажать время и расстояние. Ожидание не было новым чувством для Женевьевы. Теперь она понимала, что существует бесконечно много его разновидностей. Приятное предвкушение, как накануне дня рождения, и ужасное ожидание, как в то утро, когда они думали, что Колина повесят.
И вот теперь ее преследовало точно такое же чувство.
Женевьеве хотелось схватить Миллисент за руку, подтащить к Гарри и сердито выкрикнуть: «Он желает тебе что-то сказать!» И потом все время стоять рядом, сложив руки на груди и притоптывая носком ботинка, пока Гарри не произнесет нужные слова.
С начала праздника у Женевьевы не было времени как следует поговорить с Миллисент. Однако теперь она как будто увидела ее впервые. Миллисент, которая обожала рисовать котят и смеялась над каждым пустяком, которая была так прелестна, что лондонские аристократы постоянно присылали ей цветы, способные соперничать с букетами Оливии если не в оригинальности, то в вычурности.
Неужели она не заметила эти крошечные сигналы, говорящие о любви Миллисент к Гарри? Неужели Женевьева, которая была так наблюдательна, когда дело касалось картин, не заметила того, что творилось у нее под носом?
Однако Миллисент казалась прежней. Она с радостью принимала знаки мужского внимания и с равной невозмутимостью пробовала блюда на столе. В груди Миллисент не бушевали чувства, ей не надо было держать себя в руках, она словно качалась на солнечных волнах удовольствия.
Мучаясь подозрениями, Женевьева пыталась разглядеть в Гарри признаки страстной любви к Миллисент, заметить томные взгляды, румянец или неловко сказанные слова, все то, что указывало бы на влюбленность.
Она заметила только внимание. Назвать это любовью было бы преувеличением.
Ситуация становилась невыносимой. Все было невыносимым. Ожидание неминуемого предложения руки и сердца, которое вот-вот будет сделано, сводило ее с ума. Глядя на Гарри, Женевьева испытывала то муки отвергнутой любви, то праведный гнев, и от этого чувствовала себя такой больной и разбитой, что уже начала тайком поглядывать наверх.
А Гарри, этот маркиз де Сад из Суссекса, уже попросил разрешения станцевать с ней вальс, и она вновь не сумела ему отказать.
Не сумела, да и не хотела.
Однако можно как будто случайно изо всей силы наступить ему на ногу.
Теперь Женевьева стояла в зале, как самозванка в бальном платье, а вокруг нее бурлило веселье, сверкали огни и играла музыка. Ей было невыносимо подумать, что придется танцевать, когда на Сердце у нее такая рана. Но куда бы она ни посмотрела, везде находились ее родственники, которые в ответ на ее взгляд улыбались или чуть заметно приподнимали брови. Кроме Йена: он, как уже успела заметить Женевьева, выглядел совсем больным, был очень бледен и заметно нервничал.
Мать наверняка заметит исчезновение Женевьевы. Вот и сейчас она увидела ее, послала ей легкий воздушный поцелуй и с улыбкой склонила голову, что вначале озадачило девушку. И тут она сообразила: Господи, да ведь заиграли суссекский вальс, и это напомнило ей о…
Женевьева обернулась.
Другой мужчина, которому она тоже не сумела сказать «нет», стоял перед ней.
Он протянул ей руку.
Женевьева никак не могла взять в толк, чего хотел от нее герцог Фоконбридж. Его присутствие и оказываемые им знаки внимания тяготили ее. Возможно, он приехал в Суссекс в поисках жены, поскольку недавно потерял свою избранницу.
Она не станет его женой.
Как бы он ни старался. А он был настроен весьма решительно. Правда, Женевьева испытывала легкое искушение оказаться очарованной им, сдаться на его милость. Никогда прежде подобные мысли не пришли бы ей в голову, учитывая репутацию герцога, но сейчас она приписывала их своей наивности и несчастной любви. Он с легкостью отыскивал незащищенные места в ее броне.
Герцог даже вынудил ее улыбнуться, а Женевьева думала, что она больше вообще не сможет улыбаться.
И тем не менее она помнила его взгляд при упоминании имени Абигейл. Ей стало страшно: она выложила на стол свою козырную карту и оскорбила его.
От этой мысли Женевьева никак не могла избавиться.
У нее было такое чувство, словно все сказанное и сделанное герцогом впоследствии было чем-то вроде следующих друг за другом танцевальных па, и он сбросил свою маску, лишь когда она поставила ему подножку.
Итак, герцог был умен, наблюдателен, обладал властью, однако по странному стечению обстоятельств оставался по-человечески уязвимым. Женевьева еще не знала, интересно ли ей это. Она по-прежнему не была уверена, хороший ли он человек.
Она взяла его за руку. В то же мгновение она была поражена, насколько большая это рука: его пальцы крепко сжали ее ладонь.
Они присоединились к другим танцующим, Женевьева оказалась права. Перед ее глазами оказалась третья пуговица герцога, и скорее всего, кружась по залу, они оба выглядели комично.
Однако он был грациозен и быстр. Его легкость передалась и ей, и на минуту Женевьеве показалось, будто она плывет.
Видно, ее мучениям не суждено было закончиться, потому что герцог снова заговорил с ней:
— Могу я задать вам вопрос, мисс Эверси?
— Разве я в состоянии вам помешать?
Она пыталась обескуражить его. Но вместо этого в глазах герцога блеснул веселый огонек. «Какого цвета его глаза?» — вдруг промелькнула мысль. Вообще-то ей было все равно. Просто глаза темные.
— Что ж… Один из ваших братьев избежал виселицы…
— Он был невиновен, — коротко ответила Женевьева. — И это не вопрос, а утверждение.
— Будьте терпеливы. А ваша сестра занимается достойной общественной деятельностью…
