Враг неумолимо приближался, опустошая все на своем пути. Словно сказочный дракон, прихлопывая когтистыми лапами слабые очаги сопротивления. Досаждает ему только довольно многочисленный отряд степняков во главе с неким Шабаем. Откуда он появился, никто не ведает. Но, судя по донесениям, активно и ощутимо щиплет ордынцев и скоро появится в наших пределах. Где неусыпно будет под контролем олаевского спецназа. Тогда, может быть, и прояснится, что это за отряд.
Из тюремного подземелья, шаркая стоптанными лаптями, выбрались две комичные фигуры стареньких скоморохов, которых я пристроил сюда на полный пансион по причине их неспособности заниматься своим ремеслом после встречи с княжескими костоломами. Нежданно-негаданно они помогли мне решить проблему с допросами плененных лазутчиков. Зверствовать, пытая и выбивая из них сведения гестаповскими методами, мне не хотелось. Скоморохи же, мастерски подражая разным голосам людей, истязаемых пытками, нагоняли такого страху на бедолаг, что хватало одного сеанса психологической обработки, чтобы расколоть любого упрямца. Еще бы! Сидеть в полутьме зарешеченной камеры и слышать истошные вопли пытаемых жертв и басовитые крики допрашивающих – удовольствие малоприятное!
Хотя на самом деле в помещении, уставленном и обвешенном различными приспособлениями для извлечения нужных им звуков, «куролесили» два тщедушных деда, слаженно изображая палача и жертву. В помощь им я отрядил здоровенного детину – глухонемого Лопушка, сына одной из стряпух в гостиничной столовой. Вид у него был устрашающий, как у боксера Валуева, что получил бы в XXI веке титул чемпиона мира только благодаря своей внешности. Лопушок с удовольствием колотил по кожаному мешку с опилками, рвал какие-то тряпки, с треском ломал кости, принесенные из столовой; все это проделывая под чутким руководством двух отставных скоморохов, которые озвучивали это безобразие дикими криками. Потом они надевали на него забрызганный кровью кожаный фартук и, наказав состроить свирепую рожу, отправляли за пленным, который попадал уже в соседнее с ними помещение, уставленное всякими пыточными приборами, естественно, со свежими потеками крови. Мне или Еремею оставалось только задавать нужные вопросы и выслушивать правдивые ответы.
Деды отправлялись ощипывать зарезанную курочку, а их великан помощник таскать дрова и топить печь.
С шумом распахнув тяжелую дверь, вторгся Лопушок с охапкой дров и с грохотом ссыпал их перед печью. За это тут же начался нагоняй от скоморохов. Весь этот бедлам прекратил Еремей, выгнав всю троицу. Гигант, подхватив на руки своих наставников и топоча громадными лаптями, умчал прочь, напоследок грохнув дверью.
Тимоха, давясь от смеха под ворчание рассвирепевшего Еремея, закинув в печь дрова, тоже исчез – от греха подальше.
– Видал? Лиходеи безголовые! – бушевал Еремей. – Еще этот сыч твой сидит, глаз не сводит! Извел меня совсем. Забирай его, и ступайте, мне еще весточки своим людям готовить надо.
Посмеиваясь втихомолку, я забрал Чена и повел его к себе домой на ночлег. Уже в темноте сгустившейся ночи, при свете неярких, но часто развешанных фонарей мы миновали площадь перед каменным амбаром, приспособленным под содержание в нем осужденных на тяжелые работы всякого разбойного люда, как вдруг встрепенувшийся Чен, взмахнув рукой, перехватил летящий в меня камешек. Из небольшого зарешеченного проема в стене амбара раздался смешок, а затем грубый, сиплый голос произнес:
– Ловкая собачонка у Коваря завелась!
Выросший как из-под земли караульный саданул копьем по решетке и пригрозил:
– В погреба загоню, поганец!
– Слышь, Коварь! – уже напряженно зазвучал тот же голос. – Дай слово молвить!
Караульный все же нашел выход: скинув с себя тулуп, заткнул им проем. Облегченно выдохнув, он браво вытянулся перед нами, не забыв при этом подпереть копьем выталкиваемый кем-то из-за решетки тулуп.
Похвалив находчивого караульного, я все же приказал ему сбегать за старшим стражником и привести ко мне этого арестанта.
В караульном помещении было натоплено, и яркий свет четырех ламп резко бил в глаза. Прикрутив парочку фитилей, я сел на лавку, с интересом наблюдая за Ченом. Тот, словно пес, исследовал все помещение, заглядывая во все углы, и, наконец угомонившись, пристроился возле уютно гудящей печки. В двери ввалился целый отряд караульных стрелков, висевший на руках и плечах плотного крепыша. Если бы не звякающие кандалы на его ногах, не поверил бы, что это арестант.
Вместо того чтобы, как я ожидал, жаловаться на содержание, крепыш извернулся из удерживающих его рук и бухнулся на колени с криком:
– Убей меня, Коварь!
Налетевший на него Чен едва не осуществил его желание. Пришлось отдирать китайчонка, как разъяренного кота от шального барбоса. Стража оттащила обездвиженного арестанта на безопасное расстояние. Чен протянул мне выуженную им в пылу схватки остро заточенную полоску железа и невозмутимо устроился у меня в ногах, не сводя внимательного взгляда с приходящего в чувство арестанта.
– Говори! – предложил я очумелому крепышу, рассеянно вертя в руке грубо сработанный нож. Не думаю, что это было покушение. Просто всякий уважающий себя разбойник имеет такую вещичку в рукаве. Китаец уловил по каким-то одному ему ведомым признакам присутствие оружия и мгновенно среагировал.
– Нет мне прощения, Коварь, за мои злодеяния, и кара твоя подневольным трудом и сытой едой как насмешка над бывалым воякой. Это сейчас меня кличут Скосырем, а когда-то величали воеводой. Как попал в немилость князю, так вовсе лишился всего стараниями недругов. Озлобился и ушел в леса разбойничать, да опротивело. Вразумил ты меня своими делами. Вижу, не за себя печешься, врага извести желаешь. Подсобить хочу, коль поверишь! А нет мне веры – так убей!
– Если желаешь бить ордынцев, вот тебе моя рука! – я разжал ладонь, возвращая нож. – А ежели предашь – вот другая! – добавил, кладя руку на рукоять меча. – Много ли наберешь охотников из душегубов, что в амбаре сидят? – переведя разговор в деловое русло, продолжил я.
– Сотни две, а то и поболее, – задумался Скосырь.
– Разделишь их на несколько ватаг и будешь день и ночь резать ордынцев! Как скот! Налетел, вырезал и исчез! Кровавая работа, другой дать не могу, – напирал я на него.
– Сделаю, Коварь! – и мрачно усмехнувшись, добавил: – Дело привычное…
Октябрь выдался удивительно теплый, но дождливый. Разверзлись хляби небесные мелкими, моросящими, но очень затяжными дождями. Те немногие дороги, что были вокруг крепости, развезло так, что передвигаться по ним стало практически невозможно. Вообще-то зря в моем времени ученые трезвонили на всех углах о глобальном потеплении и смене климата.
В Средние века погодных аномалий я уже наблюдал не один десяток. И засухи, и наводнения, и ураганы. И даже заморозки в июне были не редкостью. Просто слухи о таких природных событиях доходили до меня уже весьма искаженные и сильно преувеличенные. Информационные сети в наше время делали мир маленьким, просто крошечным, будто игрушка в руках ребенка. Здесь же, даже глядя с высоких башенных крепостных стен, не видишь краев, не знаешь о том, что творится в соседней деревушке, не говоря уже о странах и континентах. Пространства видятся бесконечными, расстояния непреодолимыми. Осилил в погожий летний день двадцать километров пути – считай, повезло, и это верхом на резвом скакуне, а не пешим. Леса, болота, глубокие овраги, чащобы, буреломы да сухостойные валежники. Отсутствие ориентиров, только вешки, приметные на просеках да узких тропинках, оставленные местными охотниками. Чужак в здешних лесах потеряется, без проводника станет бродить кругами, заплутает и сгинет. Дикие звери, топи, холод, мошка заедает до зуда, до болезненной истерики. Очень негостеприимными кажутся русские земли для кочевников, хоть и сильных, умелых воинов, но все ж привыкших смотреть вдаль, чувствующих себя уверенно в степях, на просторах. Лес для них – один сплошной стресс. Учитывая набожность и массу суеверий, связанных с дремучими, чуть ли не таежными лесами, усиленную клаустрофобией, дезориентацией в пространстве с ограниченной видимостью, это может стать серьезным подспорьем для аборигенов, знающих каждую кочку на болоте, каждую звериную лежку, самую неприметную тропку.
В чем был секрет партизанских побед? Именно в знании местности, умении использовать ограниченное пространство в своих интересах. Многие завоеватели из моей истории обломали себе зубы именно на партизанских отрядах. Не видел я смысла менять традицию такой войны. Здешние леса – огромный козырь, и я намерен им воспользоваться. Обрекать на гибель подвластных мне людей, выводя их в чистое поле против бесчисленной, безжалостной орды, я не намерен. Мало того, я намеревался значительно усилить партизанское движение, снабдив оружием, тактикой и опытными инструкторами. Смешать в одном гремучем коктейле опыт партизанских подразделений и террористических формирований. Создать разветвленную сеть диверсионных отрядов, перед которыми поставлю задачу морально и физически вымотать противника, прежде чем тот доберется до стратегически важных точек. Формирования, способные отрезать тылы врага от авангарда. Охотников за охотниками, если так можно выразиться, некий СМЕРШ, уничтожающий на своей территории вражеских разведчиков. Задача глобальная, и я знал, что легко этот план не осуществится. Требовалась подготовительная работа.
