обошлась, но в целом все кончилось победно. Лестные отзывы членов царствующего дома, хвалебная печать и блестящие результаты проката заставили забыть все скандалы и неприятности, связанные с этой постановкой. Местами случалась и чуть раздраженная критика — например, в московской газете «Русское слово», где отметили несколько неразборчивых надписей, иногда неотчетливых эпизодов, несхожих по внешности двух адмиралов и т. п. Но это все мелочные издержки.
Первый показ фильма состоялся 26 октября 1911 года в царском дворце в Ливадии, а первыми зрителями стали Николай II и члены царской семьи. Гончаров лично руководил музыкальным сопровождением при демонстрации фильма. Еще более активно он действовал на премьере в Москве, где сумел пригласить большой симфонический оркестр.
Позднее Ханжонков был удостоен за фильм ордена Станислава I степени и одарен по велению царя золотой булавкой с бриллиантами. Гончаров получил медаль «За усердие» и золотые часы. Он очень гордился этими часами и часто, когда молодые сослуживцы, желая над ним подшутить, чуть ли не семь раз на дню обращались к нему с просьбой сказать, который час, он важно надевал пенсне, медленно доставал заветные часы и, постучав ногтем по золотой крышке с орлом, принимался, забывая о просьбе, важно излагать, за что он удостоился столь высочайшей награды.
…Он старел, прибаливал, но по-прежнему рвался к режиссерской работе. Усилиями Ханжонкова и его сотрудников удалось худо-бедно научить Гончарова более-менее приемлемым методам режиссуры, но его капризные срывы становились все заметнее. Вскоре Ханжонков — специально для Гончарова — ввел (официально!) должность помощника режиссера. Его негласной задачей было помогать, подменять, напоминать и в критические моменты стараться сдерживать эмоциональные порывы шефа. Часто Гончаров нервозно, почти истерично просился в режиссеры того или иного фильма, и Ханжонков, смягчаясь, давал ему такое счастье. Но все чаще за режиссуру брался молодой Чардынин, ставший через два года фактически единоличным режиссером (а вскорости и самым плодовитым).
…В 1912-м появилась новая многообещающая возможность — отметить юбилей 1812 года. Единственным требованием царя, который финансировал новую картину Ханжонкова, стало исключение из фильма сцен с участием Александра I — вероятно, чтобы покойного императора (точнее, игравшего его актера) никто не стал бы критиковать.
Ханжонков пришел к выводу, что в одиночку его ателье не справится с задачей, и заручился поддержкой московского отделения фирмы «Братья Пате». В итоге фильм вышел не только в России, но и во Франции. Многие сцены представляли собой по сути экранизацию великих живописных полотен — «Наполеон на Кремлевской стене», «Военный совет в Филях» и т. д. В фильме присутствовали не только масштабные батальные сцены с участием регулярных частей русской армии, но и очень мрачные новаторские эпизоды — зpителям, к примеру, показали, как волки лакомятся телами замерзших французских солдат. (Для этой сцены воспользовались реальными волками знаменитого дрессировщика Дурова.) А в финале фильма перед зрителями предстали дожившие до 1912 года (!) современники и даже участники той великой войны. Гончарову помогал начинающий режиссер Александр Уральский, а оператору Луи Форестье — молодой Александр Левицкий.
После севастопольского и других успехов Гончаров стал страстным патриотом ханжонковской фирмы. Изо всех сил старался быть полезным. Азартно участвовал во всех делах, во всех серьезных и праздничных начинаниях. Часто бывал незаменимой душой общества.
Летом 1915 года он получил отпуск и уехал в Крым — отдохнуть и подлечиться. Ханжонков дал ему принципиальное согласие на любую бытовую, салонную, скромную — как говорится, житейскую — постановку. Гончаров очень радовался такой возможности, стал искать тему… и вдруг утром 23 июля его нашли мертвым в постели. На груди у него была раскрытая книжечка Карамзина «Бедная Лиза».
На похороны его собралась вся кинематографическая Москва. Самый большой венок от Ханжонкова гласил: «ВЕЧНАЯ И ДОБРАЯ ПАМЯТЬ ПЕРВОМУ РУССКОМУ КИНО-РЕЖИССЕРУ».
…Я ничего не придумал: именно «Бедная Лиза» оказалась в роковой час на груди Гончарова. Вряд ли кто из тогдашних друзей-приятелей режиссера всерьез задумался о таком многозначительном факте. Вполне вероятно, что Гончаров раздумывал над этой книжкой, собираясь создать из повести очередную киноленту. Но самое, по мне, удивительное то, что именно эта повесть оказалась перед смертью в руках первого русского кинорежиссера — невольно подтвердив свой многозначный и вековечный смысл.
Жаль, что эта мимолетная, но символическая деталь прошла мимо киноведа Неи Марковны Зоркой. Она подробно и точно описала, что «из всех литературных источников сюжета обольщения» легко назвать самый давний в отечественной литературе — хронологически первый. Это как раз «Бедная Лиза», повесть Карамзина (1792 год). «В сентиментальной чувствительной истории крестьянки Лизы, полюбившей неровню, легкомысленного барина Эраста, и смертью заплатившей за краткие дни счастья, контур этого сюжета прочерчен ясной, чистой линией. И в героинях многих и многих фильмов 10-х годов сквозь пошлые черты жриц любви, проституток, фигуристок, циркачек и „соблазненных девушек низкого звания“ все же просматривался далекий и нежный облик Лизы».
И далее: «Сама ориентация сюжета на женский характер и горькую женскую судьбу типична для русской национальной традиции… где олицетворением лучших свойств души народной всегда является женщина… Образ покинутой жены, как утверждают фольклористы-историки, — едва ли не самый древний образ русской волшебной сказки».
Этот сказочный пример невольно провоцирует мой интерес к тем лицам, которым выпало уже в начале десятых годов прошлого века cоздавать одну из первых — видимых лишь в газетно-журнальной хронике — и тем не менее непременных, как бы изначальных форм кинозрелища. Форм литературных, авторски простодушных и совсем не крикливых.
Вспомним еще раз первый русский фильм «Понизовая вольница». Откуда взялась у Гончарова идея добавить к оригинальной песне «Из-за острова на стрежень» свою наглядную «добавку» в виде подменного письма? Ответ прост: из стихийного ощущения, что кинозрелище — не песня, не стих и не роман в чистом виде. Ближе всего к нему cюжетная пантомима, рассказ, где слова поясняются (или заменяются) действием. И значит, нужно подумать про какую-то завлекательную наглядность. И эту историю — фальшивое письмо! — надо было не только показать на экране, но и рекламно раcсказать о ней почтеннейшей публике.
Вот так примерно и родились — стали рождаться в киножурналах — краткие предисловия (а заодно и послесловия) к фильмам, отдаленно напоминающие и рекламу, и небольшое увлекательное либретто. Жанр был на первый взгляд почти ненужный, но широкая публика узнавала из него какие-то факты, которые затем передавались из уст в уста: в соседских разговорах, в кутежной болтовне, где-то на рынке, в бане, в пивной,
