войны у Юлиуса Эволы формируются и типы героизма. Высший героизм — это подчинение материи духовным принципам, он ведет человека к сверхжизни, сверхличности. Это царский путь.
Второй героизм — призвание касты кшатриев, воинов. В нем отражается трагичность воина. Герой — это трагедия. Он не видит свет отчетливо, для него высший мир остается далеким и недоступным. Но он борется против «мира сего» несмотря ни на что. Именно это великое отчаяние заставляет его биться.
Третий тип героизма связан с вырождением воинского начала. И хотя призванные на войну солдаты могут вести себя на фронте самым достойным образом — бросаться грудью на амбразуру, спасать товарищей, идти в атаку, — эти важные свойства не выводят героя на новый метафизический уровень. Это добродетели мирной жизни, лишь помещенные в экстремальный контекст.
Наемники
Юлиус Эвола отдельно говорит и про наемников. Я думаю, феномен наемничества — это тема отдельной лекции. Он разнороден и разнообразен. Есть разные точки зрения на то, что понимать под «наемничеством». Исторически классическими ландскнехтами были швейцарцы. И не случайно в предисловии к «Путешествию на край ночи» Селин приводит слова из песни Швейцарской гвардии:
Notre vie est un voyage
dans l’hiver et dans la nuit.
Nous cherchons notre passage
dans le ciel où rien ne luit.
Наша жизнь — это путешествие
В зиме и в ночи.
Мы ищем наш путь
В небе, где ничего не светит.
Есть американские частные военные компании (например, ЧВК «Black Water»). Есть ближневосточные. Есть частная армия Саудовского принца, у которой наверняка существуют своеобразные религиозно-идеологические установки. Есть турецкая ЧВК «SADAT», которая интересна тем, что интерпретирует современные геополитические процессы в эсхатологической религиозной оптике. Ее члены исповедуют особой культ Реджепа Эрдогана, считая его обещанным исламским народам Махди. Захват этой ЧВК территорий на Ближнем Востоке и контроль над ними интерпретируется как эсхатологическая миссия по созданию Великого халифата в борьбе с дьяволом, Дадджалом. Уже появляются и русские ЧВК, что, однако, требует отдельного исследования. Феномен наемничества является неоднозначным — здесь есть разные стили и разные типы, и каждое из этих явлений тоже требует особого внимания.
Истинная война всегда осмысленна
Юлиус Эвола стоит на стороне именно метафизической войны, которая ярче всего присутствует в высших формах героизма — духовного и воинского. В условиях современного мира героизмом будет любое упорное и отчаянное сопротивление ему — бескомпромиссная борьба с либерализмом, глобализмом, сатанизмом.
Чоран за счет своего гностицизма относится скорее к трагическому декадентскому героизму. У Эволы более позитивный настрой. Эвола не говорит о бессмысленности нашего восстания. Он признает, что метафизический воин, восставший против современного мира, скорее всего будет одиноким, обречен на страдание и несчастье. И у Гегеля начало философии коренится как раз в несчастном сознании — ведь счастливое, мирное, уютное сознание самодостаточно и ни к чему не подталкивает, стремясь сохранить то, что есть. В пределе, счастливое сознание — это вообще полное отсутствие сознание и полная гармония с окружающим миром; его мы можем наблюдать у зверьков, трав и минералов. Да, и у Платона философ будет несчастен — ведь его принудительно вытаскивают из того мира, в котором он счастливо наблюдал идеи и Единое, и снова заставляют спускаться в пещеру, чтобы возиться с агрессивными, грубыми и неблагодарными невеждами.
Юлиус Эволса — гораздо более солнечный и бравый, чем ранее описанные нами авторы. Если вы не хотите впасть в состояние меланхолии, начните знакомиться с эсхатологическим оптимизмом с работ Юлиуса Эволы — «Языческий империализм», «Люди и руины», «Оседлать тигра» и т. д.
В отличие от пессимистического героизма, эсхатологический оптимизм — такой, как у Эволы — всегда признает за истинной войной высший смысл. Настоящая война не может быть бессмысленной. И более того, именно настоящая война и придает вещам их глубинный и живой смысл.
Юнгер: море и лес
Перейдем к фигуре Эрнста Юнгера. Здесь я остановлюсь лишь на одной работе «Уход в лес»[68] («Der Waldgang») 1951 года. Это, с моей точки зрения, программный документ эсхатологического оптимизма. Он представляет собой констатацию:
1. Иллюзорности окружающего мира.
2. Конечности его.
3. Обреченности истории.
4. Безысходности мира и одновременно с этим «необходимости противостоять».
Юнгер описывает материальный мир как море, как пространство воды. Интересно, что он работает с геополитическими терминами и опирается на противоставление «власти суши» и «власти моря» — теллурократии и талассократии. Морское начало — это материя, собственно, «житейское море», стихия тяжелого телесного становления. Его противоположностью у Юнгера является лес. Лес — нечто твердое, постоянное, это суша, это почва. Это также лесные дороги (Holzwege Хайдеггера). Это не просто символ рациональности (как трактует образ дерева Делез в «Логике смысла»[69]), это скорее территория оси. У Юнгера лес представлен тем пространством, где осуществляется глубокий мистический опыт. Мистический опыт леса — это опыт прохождения по тем тропам, которые внезапно обрываются. «Plötzlich enden», как говорил Хайдеггер[70]. Тропы, которые не имеют продолжения. Это опыт столкновения с неопознанным, с ускользающим мистическим началом — это мистериальный опыт, философский, и он связан с почвой, с лесом.
Юнгер говорит о том, что катастрофа, в которой мы пребываем — это конечность, иллюзорность. Это — заброшенность в мир, и она неизбежна. Никто не может избежать этой катастрофы, но все же в ней можно обрести свободу.
Будем считать ее испытанием. При этом у Юнгера подход ближе к Юлиусу Эволе, чем к Чорану. В Юнгере преобладает режим диурна[71].
Страшно представить, сколько войн он прошел, пережил. И прожил он до ста лет и даже больше.
Для Юнгера война — это не жест безысходности, а жест радикального преодоления, радикального противопоставления миру и восстановления подлинных основ существования. Юнгер — оптимист, он считает, что этот мир неизлечимо болен, но, тем не менее, у нас нет иного выхода, кроме как любой ценой восстанавливать его истинные пропорции. Делать это можно через «уход в лес», через собственное преображение, через глубокую философскую работу.
Три гештальта Юнгера
У Юнгера есть несколько основных фигур, гештальтов, о которых мы уже сегодня упоминали. Это фигура «неизвестного солдата», фигура «рабочего» и фигура «анарха»..
«Неизвестный солдат» — это тот, кто идет обреченно на войну. «Неизвестный солдат» не имеет в этой войне никакой цели и поэтому не может достичь никакой победы. Он является лишь несчастным субъектом, выброшенным на периферию этого
