Харви отвесил Олив галантный поклон, как заправский рыцарь.
– Так, сначала самое главное. Кулон еще у тебя? – спросил Горацио.
Олив запустила дрожащую руку за ворот мокрой футболки и медленно вытащила украшение. Горацио облегченно вздохнул.
Взгляд Харви стал диким.
– Сокровища Черной Лапы! – воскликнул он. – Клад короля пиратов!
Глаза Горацио превратились в две узкие зеленые щелочки.
– Так это был ты? – зашипел он. – И ты все это время знал, где он находится? – Кот медленно, словно дуло танка, повернул голову к Харви. – Ты стащил его с тела МакМартин и решил поиграть с ним в пиратов?!
Вздыбив густую рыжую шерсть, Горацио подобрался для прыжка.
– Как смеешь ти оскогблять величайшего из гыцагей? – прорычал Харви с французским акцентом, так же сгруппировавшись в не такой большой, но такой же всклокоченный шар.
– Хватит! Хватит! – Олив бросилась между ними и с силой прижала обоих котов к стенкам ванны. Харви из-за ее локтя гневно зашипел. – У нас нет на это времени! – проговорила она как можно убедительнее. – Мне надо знать, что происходит. Потом мы придумаем план. Согласны?
– Ладно, – буркнул Горацио.
– Я пгинимаю мольбу пготивника о пощаде, – с благородством заявил Харви.
– Отлично. – Олив сделала глубокий вдох и постаралась, чтобы голос не выдавал ее волнения. – Вы служите Олдосу МакМартину? Это правда, что вы… ведьмины духи?
Харви и Горацио переглянулись через ванну. Харви опустил взгляд в ноги Олив. Наконец Горацио со вздохом признался:
– Много сотен лет мы принадлежали семье МакМартинов. С таких древних времен, что уже вспомнить не можем. Да, в их роду были могущественные ведьмы, и да, нашей обязанностью было прислуживать им.
– Пусть даже мы этого не хотели, – вставил Харви, по-прежнему глядя на ноги Олив.
– Так почему Леопольд не мог сказать, сколько ему лет? – спросила девочка.
– А ты хорошо помнишь, что ела на ужин в прошлый понедельник? – парировал Горацио. – Попробуй-ка вспомнить свой возраст, если застал те времена, когда бумагу еще не изобрели.
Олив попыталась представить и не смогла. Если честно, она не помнила даже, когда именно изобрели бумагу.
– Олдос МакМартин оказался ужаснее всех, – продолжал Горацио. – Жадный, жестокий, опасный. И невероятно талантливый. В Шотландии его так ненавидели и так боялись, что однажды группа горожан подожгла усадьбу МакМартинов, где его семья жила веками. Родовое место на кладбище тоже осквернили, разбили надгробные камни, раскопали могилы, сожгли то, что нашли. Сбежав в Америку, Олдос перевез сюда все, что осталось от могил…
– Все? – пискнула Олив, обхватив руками колени.
Горацио бросил на нее резкий взгляд.
– …и построил на этой земле новый дом МакМартинов, чтобы сохранить могущество рода. – Тут рыжий кот помедлил и принялся пристально разглядывать переднюю лапу. – Но все вышло не совсем так, как он надеялся.
– В каком смысле? – не поняла Олив.
– Его сын Альберт стал для него огромным разочарованием.
– Он был добгый, – вставил Харви, опять с акцентом. – Добгый и глюпый.
– У Альберта совершенно не было способностей к колдовству и, собственно, никаких других талантов тоже. Единственное, что у него, по мнению Олдоса, получилось удачно – это дочь. Аннабелль.
– Аннабелль! – ахнула Олив.
– Да, Аннабелль МакМартин. Во внучке Олдос нашел все, на что только мог надеяться: и ум, и жадность, и жестокость.
Олив показалось, что ее сейчас стошнит.
– Ну, тогда, значит… я совершила кое-что ужасное. – Она перевела взгляд с Горацио на Харви и обратно. – Это я ее выпустила. Она сказала, что ее зовут Аннабелль, и она плакала, и… – Девочка затихла, чувствуя себя исключительной дурой. – Но я же не знала, что это она! Аннабелль молодая и красивая, а госпожа МакМартин была старая…
– Не всю же жизнь она была старой, тупица! – рыкнул Горацио.
– Как смеешь ти так газговагивать с дамой?! – возмутился Харви. Судя по виду, ему не терпелось начать дуэль, все равно по какому поводу.
Олив издала крик отчаяния.
– Чего же вы меня не предупредили?!
– Мы пытались! – возмутился кот. – Только и делали, что намекали! Сказали, что нужно быть осторожней, когда входишь в картины. Просили ничего оттуда с собой не приносить. Но не решались прямо вмешиваться в дела МакМартинов. – Печальные нотки зазвучали в голосе Горацио, и он добавил упавшим тоном: – Ты теперь знаешь, что мы такое. Мы всегда принадлежали им. И до сих пор принадлежим их дому.
– Но тут появились ви, – опять вставил реплику Харви.
– Да. – Рыжий кот вздохнул. – Никто из нас даже не думал, что ты разузнаешь так много и так быстро и что замысел Аннабелль удастся. Но мы ошибались. И если мы не хотим, чтобы МакМартины снова завладели нами, больше осторожничать нельзя.
– Oui[1], – кивнул Харви. – Пгишло вгемя выбгать, на чьей ми стогоне.
– Но чего хочет Аннабелль? – Олив всплеснула руками. – Зачем ее нарисовали? Почему картины оживают? Как люди туда вообще попали?
– Говори тише, – одернул ее Горацио. – Хуже чем есть, наверное, станет едва ли, так что можно и рассказать тебе все до конца. Слушай внимательно и прекрати перебивать – или хотя бы постарайся.
Кот демонстративно выдержал паузу, словно проверяя, сумеет ли Олив смолчать, и продолжил свой рассказ:
– Больше всего на свете Олдос МакМартин хотел научиться управлять жизнью. Создавать ее, захватывать, растягивать навсегда. Он начал с картин – крошечных миров, которые, если на них смотреть через заколдованные очки, оживали. Как создатель этих миров, он имел над ними власть. Мог наблюдать за тем, что происходит внутри, использовать их как окна, чтобы следить за всем домом. Шло время и его мастерство росло. Олдос создавал портреты, которые могли оживать и даже обладали личностью человека, с которого были написаны, но с одним большим преимуществом: люди на этих картинах могли жить вечно. Иногда он рисовал портрет в качестве награды – например, для Аннабелль. Там она навсегда оставалась юной и прелестной, а еще – преданной ему.
Горацио принялся мерить шагами борт ванны.
– Потом он научился заточать живых людей в картины, делать так, чтобы они превращались в нарисованных. Они не совсем умирали, но и живыми уже тоже не были. Они оказывались… в Иных местах. Так он поступил с теми из соседей по Линден-стрит, кто узнавал о «старике МакМартине», как его называли, что-нибудь лишнее. И со строителями, которые могли бы выдать секрет надгробных камней, и с любым, кто ему не нравился. Иногда он это делал просто для развлечения. Как коллекционер, который пришпиливает живых бабочек к листу картона.
Кусочки пазла в мозгу Олив закружились вихрем, но на этот раз, когда буря стихла, перед ее мысленным взором оказалась полная картина. Она все это время была здесь, ожидая, чтобы ее собрали.
– Вот что он сделал с Мортоном, – выдохнула девочка.
Горацио едва заметно кивнул.
– Мортон говорил правду. А я ему не верила. – Слова во рту казались тяжелыми, словно камни. – Он был настоящим. А вы помогли привести его сюда, и Олдос МакМартин сунул его в картину, и теперь… что? – Олив подавилась всхлипом. – Неужели он застрял там навсегда? Как вы могли такое сделать?
– Эта часть габоты мне никогда не нгавилясь, – тихонько вставил Харви.
– Так почему же тогда вы помогали МакМартину? – спросила гневно Олив. – Зачем шпионили для него? Заманивали в ловушку невинных людей?
– У нас не было выбора! – возразил Горацио. – Побыла бы ты несколько столетий подневольной прислугой семейства ведьм, может, начала бы понимать. И вообще, – оправдывался кот, – мы не во всем ему повиновались. После того как Олдос затащил сюда мальчишку из соседнего дома, я отказался ему помогать. Однажды мы даже пытались уничтожить его краски и холсты.
– Oui. Весело было, – добавил Харви, подняв глаза в полоток и атакуя лапой воображаемую картину.
– Потом у него появился пес… – сказал Горацио.
– Балтус, – прошипел Харви.
– …и на какое-то время это позволило ему убрать нас с дороги. Нам понадобились годы, чтобы упрятать Балтуса в ту картину. Но тут явилась ты, член общества юных спасателей, и выпустила его.
– Балтус! – вскрикнула Олив так внезапно, что оба кота подскочили. – Я же слышала его даже без очков. И Мортона в лесу видела. А у строителей… у них блестели глаза. И кулон блестел в воде, хотя я еще не надевала очков! – Она перевела взгляд с одного кота на другого. – Получается, все, что из реального мира… так и кажется настоящим в картинах, даже без очков!
– Догадалась. – Горацио слегка приподнял длинные, похожие на усы брови. – Олдосу так и не удалось научиться делать так, чтобы настоящее совершенно сливалось с нарисованным.
– Погодите-ка. – Олив нахмурилась, скрестив руки на груди. – Если Олдос МакМартин так хотел вечной жизни, почему он просто не нарисовал собственный портрет?
