— У вас есть кто-нибудь на подозрении? — Вассерсуп откашлялся.
— Да, — скромно отвечал ван Штанген. — Четверо.
Воцарилась тишина. Присутствующие напряженно подсчитывали, сколько человек находится в комнате.
— Вот именно, — подтвердил ван Штанген. — Вы все входите в число подозреваемых. — Он придвинул стул, сел и повернулся ко мне. — Признаюсь, вас я поначалу поставил в список подозреваемых под номером первым...
— Ну, естественно, опять бабы во всем виноваты...
Он пропустил мое замечание мимо ушей.
— Слишком уж велик был соблазн. Вы имеете нехарактерные для вашего пола навыки и привычки. По видимости служа закону, вы постоянно его нарушаете. Вы не теряетесь в сложных обстоятельствах — это я наблюдал лично. И, что особенно важно, преступления в Киндергартене начались после вашего приезда. Причем не сразу, а по прошествии срока, достаточного для того, чтобы выработать изощренный план...
— Если я все это придумывала, зачем мне было помогать захватывать Харди, рискуя своей шеей?
— Отыгранные фигуры сбрасывают с доски, неправда ли? А шеей и прочими частями тела, если Хардкор был вашим сообщником, вы ничуть не рисковали.
— И огонь, в который я перед этим лезла, тоже был моим сообщником? К сведению: меня называют Этелинда, а не Саламандра.
— О, вы вполне способны рискнуть, чтобы войти в доверие к следственной бригаде и получать сведения из первых рук. Оттого вы и стремились сблизиться с моими приставами — хотя бы путем совместного распития аквавиты. Оттого вы и последовали за мной к месту наводнения. И если ради этой цели вы не побоялись войти в огонь, то пожертвовать болваном Хардкором для вас — раз плюнуть. Но...
К его манере делать многозначительные паузы я уже успела привыкнуть.
— ...поразмыслив, я пришел к выводу, что многое из вышеизложенного свидетельствует о вашей невиновности. Все арестованные — мужчины. Сомнительно, чтоб целое сообщество мужчин подчинялось женщине. Да и характер ваш... Вы — особа решительная, поступки ваши доказывают, что живете вы чувствами, не головой. Следуете порыву, а не расчету. А ваши пируэты вокруг приставов объясняются не тонким коварством, а извечной женской тоской по сильному мужскому плечу. Вы не соблюдаете правил, оттого что не в силах их соблюдать. Какой там организаторский талант! Вы себя-то не можете подчинить дисциплине, не то, что других...
— Неправда! — оскорбилась я. — У меня есть понятие о дисциплине! Я целый воинский устав наизусть знаю!
Это соответствовало истине. В библиотеке МГБ мне как-то в руки попалась «Памятка молодого бойца Ералашалаимской армии», где устав этой армии и содержался. В нем было всего три пункта:
«1. Не учить жизни старших по званию.
2. Не отвечать вопросом на приказ.
3. Не размахивать руками!»
— Одним словом, пусть подозрения с вас и не сняты окончательно, на роль главного подозреваемого имеется гораздо лучшая кандидатура. — Ван Штанген резко повернулся: — Это вы, преподобный Суперстаар!
Ректор едва не поперхнулся.
— Почему? Как? Ведь я... ведь мне...
— Знаю, что вы хотите сказать. Вы выглядите едва ли не самым пострадавшим в результате последних событий — из тех, кто остался жив. Ваш храм сгорел, вы сами героически проявили себя на пожаре. Однако посмотрим правде в глаза. Церковь Присноблаженного Фогеля давно обветшала, и вы много лет безуспешно добивались от городского совета денег на ремонт. Теперь же местные власти вынуждены выделить вам средства, и в совокупности с той суммой, которую оставил вам по завещанию советник Шнауцер, их будет достаточно, чтобы выстроить новый храм. К тому же главная его святыня — образ Трудного Детства чудесным образом спасся. Это привлечет толпы поклонников, и принесет храму — и вам заодно — невиданные прежде богатства. Кстати, о невиданном. Никто ведь не видел, как именно спасли вы образ. Милиса побежала с вами только во второй раз, за архивами. Не значит ли это, что, зная о готовящемся поджоге, вы заранее перенесли образ поближе к выходу? Однако во второй раз вы действительно бросились в огонь — ведь рядом была свидетельница. Из чего следует, что вы отважны, умны и хладнокровны. Как священнослужитель, вы обладаете влиянием на людей и умеете использовать их в своих целях. Да и образованы вы лучше, чем кто-либо в Киндергартене. Если кто и отвечает всем требованиям, необходимым главе заговора, так это именно вы, ректор. К тому же который день вы пытаетесь внушить мне, что события в городе соответствуют высказываниям пророка Похарея. Подверстать преступления к пророчествам о конце света и убедить в этом окружающих — такое в первую очередь придет в голову именно священнику. Впрочем, не будь меня здесь, вы обошлись бы без всяких пророчеств. Ведь до моего появления в Киндергартене ни о каком конце света речи не было, верно? Но тут приехал я, а остановиться вы уже не могли... тогда и пророк Похарея пошел в дело.
Ректор тихо плакал, приговаривая:
— Кощунство... кощунство...
— Да, ректор Суперстаар — самый подходящий среди наших подозреваемых. И как раз его идеальная пригодность на роль злодея внушает сомнения. Такие совпадения встречаются крайне редко. Разве что их кто-то подстроил.
Он смерил взглядом оставшихся.
— Если подумать, то бургомистр Вассерсуп обладает практически теми же свойствами, что и ректор Суперстаар. К тому же, будучи главой городского самоуправления, он просто обязан быть человеком циничным и беспринципным. Вы достаточно знаете о своих согражданах, как старых, так и новых. Например, вы наняли на работы женщину с темным прошлым, с подозрительными документами, без опыта службы в следственных органах, поскольку при случае ее можно будет легко подставить.
— Но ведь я сам уволил ее и вызвал вас! — промямлил «циничный и беспринципный».
— Еще бы. Ваш сообщник несколько перестарался. Обстоятельства смерти Шнауцера были таковы, что скрыть их было невозможно. Если бы слухи о них дошли до Букиведена, а вы бы не приняли никаких мер, то оказались бы под подозрением. Но вы сделали первый ход, заготовив в качестве жертвы милису... или ректора.
— Зачем же, по вашему, мне это нужно?
— Власть, господин Вассерсуп — первопричина всех преступлений.
— Но я и так бургомистр!
— Бросьте, Вассерсуп. Положение главы городского совета в забытом богами Киндергартене — это пародия на власть. Положение главы заговора, повелевающего жизнью и смертью, главы преступного сообщества — вот истинная власть. Вот что способно принести наслаждение тому, кто годами вынужден был изображать добропорядочного гражданина! То же можно сказать и о вас, господин Пулькер...
— Ну вот и до меня очередь дошла, — угрюмо проговорил нотариус.
— А как же! Было бы обидно позабыть о вас. А вам и без того пришлось испытать немало обид. Довольно бесперспективное занятие — быть должностным лицом в Киндергартене. Скучное. Никакой надежды сорвать солидный куш. Зато, постоянно возясь с документами, имеешь возможность узнать имущественное положение сограждан, их прошлое и настоящее. Кого чем можно запугать, кого заманить...
— А как же быть с пророчеством Похарея? Я-то не священник.
— Но каков священник, таков и приход. Иными словами, если Суперстаар знал это пророчество, о нем знали и его прихожане. Для священника естественно предложить сверхъестественную версию событий. А вы подстроились под эту версию.
Пулькер посидел, нахохлившись, затем поднял голову.
— Это что же, по-вашему, получается, что мы все виновны?
— Нет. Каждый из вас может быть виновным. Но структура данного заговора исключает коллективное руководство. Должен остаться только один! И я даю этому одному шанс. Признание вины смягчает наказание. Признайтесь!
Участники чрезвычайного заседания комиссии уставились друг на друга волками. Каждый ждал признания от другого.
Терпеть ненавижу такие моменты.
Я встала.
— Господа, я хочу сделать заявление...
По комнате пронесся дружный вздох. Но не единодушный. Ван Штанген взглянул на меня с удивлением. Он же признал, что, несмотря на личную антипатию, уволил меня из главных подозреваемых. Зато остальных моя виновность вполне устраивала. Я была чужой, приезжей, ни с кем не в родстве и не в свойстве, а уж свалить все на женщину — святое дело.
— ...Все, что нам тут наговорил уважаемый господин ван Штанген — полная фигня!
— Я попросил бы выбирать выражения!
— А я попросила бы меня выслушать. Я же вас слушала? Итак, логическая схема, выстроенная ван Штангеном, почти безупречна. У нее только один недостаток — она не работает. Это беда всех элегантных, тщательно продуманных преступлений, особенно основанных на заговорах. Они хороши лишь в теории, но в жизненных условиях неприменимы. И дерзкие начинанья теряют имя действия! Посмотрите на арестованных, посмотрите на жертвы! Хардкор заказал Броско, потому что они подрались? Да если им действительно пришлось драться, Харди пришиб бы портняжку одним щелчком. Да и не участвовали в драках между горожанами и лесорубами ни тот, ни другой, уж я-то знаю. Но это так, к слову...Скажите, как укладывается в вашу схему то обстоятельство, что стрела, даже при рикошете не способна перевернуться в воздухе?
