Ежеминутно доходили распространяющиеся в городе ужасные известия, и увеличивался беспорядок. Купцы, особенно его сын Джелал ад-дин, говорили: «Дело областей Мавераннахра приняло такой оборот, что ничего нельзя уже сделать, (теперь) нужно (лишь) стараться, чтобы из рук не ушли Хорасан (в переводе с персидского означает «восточный»; крупнейшие города этой территории – Мерв, Балх, Нишапур и Герат. – А.М.) и Ирак. Войска, которые мы разместили по городам, следует отозвать назад, всем отойти и превратить Джейхун (Амударью) в (крепостной) ров, либо же следует всем искать убежища в областях Хиндустана!»
Султан Мухаммед одобрил это (второе) более слабое мнение и с этим намерением дошел до Балха. В это время туда прибыл Имад-ал-мулк из Савэ (он был везирем и управляющим иракских владений сына султана хорезмшаха Мухаммеда, Руки-ад-дина. – А.М.). (Он) пригласил султана в Ирак и сказал: «Там мы соберем войска Ирака и, хорошенько обдумав, примемся за дело!»
Султан Джелал ад-дин отверг эти слова и повторял: «Лучший выход (для нас) – это собрать, поскольку это будет возможным, (наши) войска и выступить против них (монголов). Если (султан) на это решится, (пусть он один) выполняет (свое) намерение идти в Ирак, а мне даст войска с тем, чтобы я пошел к границе (государства) и одержал победу и выполнил бы то, что осуществимо и возможно…»
Султан Мухаммед по чрезвычайному (своему) замешательству и устрашенности не (внимал) ему и считал… мнение сына детской забавой, а ссылался он на то обстоятельство, что звезда (его) счастья находится в закате.
Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 191–192.
Хорезмшах приказал жителям Бухары и Самарканда приготовиться к осаде. Он собрал припасы для обороны и расположил в Бухаре для ее защиты двадцать тысяч всадников, а в Самарканде пятьдесят тысяч, сказав им: «Защищайте (свой) город, пока я не вернусь в Хорезм и Хорасан, где соберу войска, и призову на помощь (ополченцев) мусульман и вернусь к вам».
Сделав это, он отправился в Хорасан, переправился через Джайхун (Амударья. – А.М.) и стал лагерем у Балха. Что касается неверных (главных сил армии Чингисхана. – А.М.), то они подготовились и двинулись на захват Мавераннахра.
Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».
1219 год
В год зайца выступил Чингисхан через Арайский перевал повоевать сартаулов. Из ханш в поход он взял лишь Хулан-хатун, из братьев младших во дворце своем оставил (Тэмугэ. – А.М.) Отчигина.
«Сокровенное сказание монголов», с. 210.
Из опыта военного похода на державу Алтан-хана Чингисхан, несомненно, осознавал важность обеспечения безопасности тыла своего государства… Именно поэтому он поручил младшему брату Тэмугэ отчигину и дочери Алага бэхи дело управления исконно монгольскими землями и территорией от южной границы пустыни Гоби до северного берега реки Хуанхэ соответственно…
Сайшал[47]
В (году) цзи-мао летом в 6-ю луну (13 июля – 11 августа 1219 г.) император (Чингисхан. – А.М.) выступил в карательный поход на запад против мусульманского государства, и в день окропления знамени выпал мокрый снег (толщиной) в три чи (0,3–0,32 м. – А.М.). Император заподозрил в этом недобрый знак, а (Елюй) Чу-цай сказал (ему): «Дыхание (божества зимы) Сюань-мина в разгар лета – это предзнаменование победы над врагом»…
Перед каждым карательным походом император непременно приказывал (Елюй) Чу-цаю погадать (об исходе похода). Император сам также обжигал баранью лопатку для сличения результатов (гадания).
«Юань ши» («История (династии) Юань»), Биография Елюй Чу-цая (источник: Н. Ц. Мункуев, «Китайский источник о первых монгольских ханах», с. 186–187).
При гадании о счастье и несчастье, наступлении и отступлении, резне и походе каждый раз берут баранью лопатку, разламывают ее в огне железным молотком и смотрят трещины на ней, чтобы решить важное дело… В их обычае больше всего чтить Небо и Землю. По каждому делу (они) непременно упоминают Небо (Всевышнего Тэнгри. – А.М.). Когда (они) слышат гром, то пугаются и не смеют отправляться в поход.
«Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), с. 79.
Что касается их гадания, то (они) обжигают баранью лопатку и определяют счастье или несчастье, смотря по тому, проходят ли трещины на ней (по направлению) туда или обратно. (Этим) гаданием решается все – откажет Небо (Всевышний Тэнгри. – А.М.) (в желаемом) или даст (его). (Монголы) сильно верят в это (гадание) …Не существует никаких грубых или тонких дел, о которых не производилось бы гадание…
В повседневных разговорах они непременно говорят: «Силой Вечного неба (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) и покровительством счастья (харизмы. – А.М.) императора!»
Когда они хотят сделать (какое-либо) дело, то говорят: «Небо (Всевышний Тэнгри. – А.М.) учит так!» Когда же они уже сделали (какое-либо) дело, то говорят: «(Это) знает Небо!»
(У них) не бывает ни одного дела, которое не приписывалось бы Небу. Так поступают все без исключения, начиная с татарского правителя (монгольского хана. – А.М.) и кончая его народом.
«Хэй да ши люе» («Краткие сведения о черных татарах»), с. 142–143.
Советник Чингисхана и его преемника Угэдэй-хана – Елюй Чуцай. Памятник в китайском городе Жинзоу
По их обычаю, когда выступают в поход, независимо от знатности и подлости, в большинстве случаев отправляются, взяв с собой жен и детей. (Они) сами говорят, что (женщины) нужны, чтобы заботиться о таких делах, как поклажа, платье, деньги и вещи. У них исключительно женщины натягивают и устанавливают войлочные палатки (юрты. – А.М.), принимают и разгружают верховых лошадей, повозки, вьюки и другие вещи.
«Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), с. 79–81.
Перед тем как выступить в поход в земли Сартаульские, Чингисхан отослал к Бурхану, государю тангудскому, посла со словами: «Ты говорил, что правою рукой моею станешь. Иду я нынче повоевать сартаулов, что мои поводья золотые бесчестно оборвали. Так стань же правою рукою в рати нашей!» И передал посол слова владыки Бурхану тангудскому. И не успел Бурхан вымолвить ответ, как вдруг его вельможа Аша Гамбу сказал: «Коль немощен ты сам, почто стал ханом?!»
И не послали тангуды подмоги Чингисхану, и выпроводили посланника его, гордыню явив свою. Известясь от посла об ответе тангудов, Чингисхан гневно молвил: «Ужели позволительно Аша Гамбу нам говорить такое?! Не должно ль нам за это тотчас их повоевать?! Однако бег свой мы теперь стремим в края другие, и потому с тангудами считаться недосуг нам. Когда же возвратимся восвояси, милостью Небесного Владыки держа бразды державные златые, мы с ними посчитаемся наверно!»
«Сокровенное сказание монголов», с. 210.
Карта похода армии Чингисхана на державу Хорезмшаха
По свидетельству «Юань ши», в 1218 году монголы в очередной раз вторглись в Тангудское государство, намереваясь осадить столицу. Тангудский государь Цзунь Сян поспешно перебрался в Силян, откуда запросил у Чингисхана мира. В ответ монголы потребовали прислать 1000 оружейников и, главное, принять на себя обязательство по первому приказу выступить широким фронтом против державы Алтан-хана. Первое требование монголов было незамедлительно выполнено, и тангудские оружейники отправились с армией Чингисхана в Западный поход. Второе, основное, требование формально также было принято, однако наглый ответ тангутов на обращение Чингисхана «стать правою рукою в рати нашей» побудило монгольского хана дать клятву «посчитаться» с зарвавшимися тангутами по возвращении из Западного похода.
Современные исследователи трактуют призыв Чингисхана к тангудскому государю «стать правою рукою в рати нашей» как приказ стать правым флангом монгольской армии, выступившей в поход на Хорезм… На самом деле в сложившейся обстановке речь могла идти и шла только об участии тангутов в войне против чжурчжэньского Алтан-хана. Еще в 1218 году Чингисханом был разработан план, согласно которому одновременно с наступлением главных сил монгольских войск на Хорезм планировалось продолжить наступательные операции в Китае; и здесь правым флангом монгольской армии под командованием Мухали должны были наступать тангудские войска.
Х. Шагдар[48]
…Сначала он (Чингисхан. – А.М.) направил посланников к султану (хорезмшаху. – А.М.), чтобы предупредить его о своей решимости выступить против него и осуществить возмездие за убийство купцов. Ибо «тот, кто предупреждает, имеет оправдание».
