хотелось, чтоб я с ними поговорила, а я отнекивалась. В общем, он меня оставил одну сидеть, а сам (это было вечером) зашёл в квартиру, побледнел, сказал, что просит дать согласие <на брак>, чтоб, мол, дочь вышла замуж, поскольку полюбили друг друга. Папа и мама ответили: если вы между собой решили серьезно, обдуманно вступить в брак, то они не возражают, и тут же позвали меня и начали поздравлять, удивились, что он, то есть будущий жених, муж, сам вел разговор.
— А где же Хонця? Какие мы дураки.
Сразу послали Гришу в магазин за вином и выпили по рюмке. Стало нам обоим легко на душе.
Маму я просила об этом событии никому не рассказывать.
А мама, конечно, утром, когда мимо нас проходила на кладбище тетя, миме[169] Зисл, она тут же с радостью известила, что помолвлена я с Пинхосом (так его звали).
1 сентября был день рождения Павлуши (так мы его звали, называли его также чужие «Пётр»).
Пригласили моих друзей-подруг: Хонцю Урман, Полю Коган и других.
Приехали родные из местечка Дашева (моей родины): тетя Фаня, тетя Белла, двоюродный брат Евсей. Очень весело провели вечер, пели, танцевали. Мама напекла и наварила, был очень вкусный ужин. Была одета в белое платье из ткани, которую папа привёз из Львова, когда он ездил на заработки в начале Первой отечественной войны.
Настроение было у нас отличное. Когда подруги возвращались от нас домой, они гадали: что за торжество было? Именины[170] или свадьба?
19.12.1988
Был большой перерыв у меня, и не было вдохновения.
Мне очень хочется выполнить просьбу любимого
внука Павлуши, и постараюсь что-то вспоминать,
продолжать автобиографию.
Отпуск Павлуша провел у нас, а потом договорились, что меня подготовят, чтоб поехать уже к нему. Павлуша надеялся, что его переведут из Белой Церкви в Киев, где я буду продолжать учёбу.
Но человек предполагает, а бог, как говорится, располагает. Его направили в г. Бердичев[171] в качестве председателя союза «Пище-вкус»[172]. Он сильно переживал, думал, что я не соглашусь поехать в Бердичев.
Мне уже было 23 года, и менять слова о женитьбе было бы несерьёзно.
Сыграли свадьбу без балдахина[173], но папа настоял, чтоб мы записались в ЗАГСе по закону в то время.
В 1923 году было сложно что-нибудь достать. Пошили мне зимнее суконное пальто, шерстяное платье, в котором я сфотографировалась в первый год <после свадьбы> 26 августа 1924 года. Бельё у меня было. Постель-подушки-одеяло тоже дали.
Пригласили родственников, друзей, приготовили угощение, как водится, и собрались в дорогу. Не догадались пригласить <на свадьбу> родителей <жениха Павла Шойхета>, даже не известили. Допустили глупость, но тогда ещё всё было сложно, правда, киевляне <родители Павла Шойхета> обиделись.
Началась новая эпопея.
Приехали в Бердичев. На вокзале извозчики забастовали и не брали пассажиров. Пришлось обратиться к носильщику, у нас было три тяжёлых места. Народу на вокзале было много, и мы боялись потерять носильщика и наше имущество. Наконец добрались к дому по улице Большой Юридике. Павлуша подготовил комнату у порядочной семьи. Дочь была артисткой Еврейского театра, Мурованная Зинаида Григорьевна[174]. В комнате стояли кровать, стол, два стула и посудный шкаф. (Забыла, был ещё одежный.) Из хозяйственных вещей был чайник эмалированный с медным дном (достала на толкучке), две чашки с блюдцами. Вот и всё. Мы распаковали вещи, я очень красиво убрала кровать, стол накрыли скатертью, и стало уютно. Перекусили, было ещё из дома, что дали с собой. Кулинарничать не пришлось. Обедали в партийной столовой, питание было очень вкусное и сытное. Завтрак сами готовили: яички, каша манная и какао. Не боялись растолстеть. Я была худенькая и в течение первого года совместной жизни стала неузнаваемой. Павлуша после армии у своей мамочки на пирожках и блинчиках тоже приобрел животик.
Вскоре поехали в Житомир[175] к дорогим нам тёте Ривке и дяде Гершелю. Они нас приняли на высшем уровне — была и рыба фаршированная, и пирожки, и разные яства. Преподнесли нам свадебный подарок. В коробочке были: серебряная ложечка, чтоб сахар набирать, ложечки для чая и вилочка для лимона. Кроме того, два льняных полотенца.
Наконец, поехали к родным в Киев. Там устроили настоящую свадьбу. Я произвела хорошее впечатление. Была моложе <их> сына на десять лет. Восторгались моей прической, косами длинными.
Павлуша спросил у мамы, есть ли буряковый квас, так как я привыкла мыть голову по такому рецепту. Мы там, у родителей <мужа>, были несколько дней. Пригласили родственников, главными были сестра Эстер и шурин Мотл с детьми от первой жены, покойной Цирл — Генрихом, Доней и Сонечкой, и Лилей, 1922 года рождения, уже общей, если можно так выразиться. Пели, танцевали, я знала арии из опер и другое. Все удивлялись, откуда мне знать такой репертуар, мол, выросла не в Киеве, а в провинции (Гайсин). Мне подарили золотую брошку и ещё подарки. Остались довольны, обида рассеялась, и отмечу, что с того времени очень дружно все жили. Были братья, Генрих, Йосиф и Митя. У тёти Эстер был еще сын Бенчик от первого мужа, с которым она разошлась.
<Муж> начал сразу работать по национализации предприятий пищевой промышленности: мельниц, сахарного завода, бойни. Бойцы <скота> были жестоко настроены и угрожали, что его убьют. Я уже была в панике. Я же, не имея специальности и во время безработицы, учитывая, что материально мы были устроены, осталась без руля и ветрил.
Посещала рабочий клуб, читала, но мне было не по себе. Любили друг друга и довольствовались этим.
Вдруг случилась беда: Павлуша должен был поехать в район, местечко Ружин[176], национализировать мельницу. Остановился у владельца мельницы. Ночью, видимо, подглядели бандиты, которые ограбили жителей, затем коснулись и «гостя». Забрали у него партийный билет, кожух (он был в моде) и пиджак ещё армейской формы. Предварительно связали всем руки.
Павлуша начал просить, умолять бандитов, они сжалились, отдали партбилет и кожух, себе <взяли> только пиджак, видимо, их интересовали деньги.
Когда <бандиты> от дома далеко уехали, Павлуша развязал всем руки, и <все> были рады, что остались живы.
Я, чтобы не оставаться одной дома, уехала домой к родителям. Для меня это была большая радость, также и у родителей, и всей семьи. <Павлуша> расстроенный после пережитого решил съездить за мной в Гайсин. Со всеми поделился, кроме меня.
Будучи уже дома, спросил меня, нашла ли в шкафу потери. Я всё пересмотрела и ничего не
