– Чуть присаживаешься, выставляя колени вперед, а руки с мячом заносишь кверху с небольшим сгибом рук. И перед тем, как выбросить мяч в корзину, выпрямляешься на носочки и выбрасываешь мяч. Указательным пальцем направляешь мяч к корзине, – инструктирую по мере того, как выставляю её позу в нужном направлении. Строго по делу.
– Запомнила стойку?
– Да, – отвечает, не шевелясь. Только смотрит в корзину.
– Выбрасывай! – командую. И она действует. Мяч летит к корзине, но попадает в её край.
– Уже лучше. – ловлю мяч и направляюсь к ней.
– Пробуй сама. – отдаю мяч, обмениваясь энергетическим потоком не только глазами, но и руками, когда соприкасаемся. Дрожим. Заряжаемся.
Второй… третий… пятый мажет около корзины. И на шестой он наконец залетает.
– Дааа! Я это сделала! – бросается ко мне и обнимает. Улыбается. А меня самого такой кайф прет. Закручивает. Заносит. Завораживает. От неё. От ее улыбки. От её горящего взгляда. От её кайфа. От её счастья. От улыбки. И от того, как прижимается, обнимая меня за шею. Подпрыгивает на месте.
Знал, что именно тут сможет расслабиться. Знал, куда тяну. И вот он кайф от того, что она горит и сияет. Как ребенок, который получил заветную куклу на Новый год. Только тут что-то большее. Будто сам Дед Мороз к ней пришел и лично её вручил. И он далеко не выдуманный персонаж. Сечете, да?
– Можно еще? – отпрянув, спрашивает. – У нас есть еще время.
– Есть, – с блаженной улыбкой отвечаю. Она быстро целует в щеку, так что не успеваю среагировать, насколько резво это происходит.
Блять…
Ню уносится в свою позицию и отрабатывает броски… К десятому по счету или больше попаданию я теряюсь и перестаю вести какой-то счет. Наблюдаю. Растворяюсь в ней. Любовь, блять, нездоровая херня, но сука, как приятно в этом быть. Понимаю, что нашел ту, что теперь болеет так же баскетом как и я. Стоило только попасть в корзину, как тебя это захватывает и ты хочешь еще и еще раз испытать это. А когда ты одолеваешь противников, блять, ну это чистый оргазм.
Показываю розыгрыш мяча и пытаемся повторить вместе, но больше это получается шалостью. Отнимаем… Бегаем… Цепляем друг друга и много смеемся. В основном смеется Аня. Что растворяет эту забвенную тишину района. Я только отражаю её и прусь от счастья конкретно. В три выезжаем к ней домой. Гоню своего зверя на полную, почти укладывая стрелку спидометра.
– У нас есть еще время, – говорит Аня, косясь на рулевую часть, где находится спидометр. – Поля написала, что папа встал, но к нам он вряд ли зайдет. Мама заходит в четыре, – информирует Ню, и я сбавляю скорость. Полчетвертого добираемся к Аниному дому. Держимся за руки около её подоконника.
– Привет, – выглядывает заспанная, но довольная Поля.
– От тебя жду подробности. Только вы это, не стойте тут долго, – информирует сестра Ани. – папа уже не спит.
– А вы, ребята, здорово смотритесь! – делает милую моську и пальцы в виде сердечка и отправляет нам.
– Поля! – шикает Аня на сестру.
– Все, ухожу, ухожу. А от тебя, кстати, жду подробности. – тыкает пальцем в Аню и скрывается.
– Спасибо за этот вечер, – шепчет Аня тихо, но для меня, будто кричит на весь мир.
– Я тебя теперь, как Джульетту, буду каждый вечер ждать под окном, – улыбаясь, отвечаю.
– Надеюсь, не с таким печальным концом. – выдыхает Аня.
– Нет. У нас будет так: «и жили они долго и счастливо…» – не отводя взгляда от неё, отвечаю. Но не удается продолжить. Мы слышим приближающиеся к нам шаги…
13
Я болею Кириллом Сомовым, и это походу не лечится. Анна Бурцева
Если до этого мы слышали голоса друг друга, то сейчас в этих кварталах стоит звенящая и удушающая тишина, и взгляд, направленный друг на друга. Мы не двигаемся. Замираем, словно статуи. По телу озноб проходит. Мне и страшно, и зашкаливающий адреналин нервно несется по моим венам. Я боюсь, что нас заметят. Я не дышу. Цепляюсь за края футболки Кира и стискиваю их в кулаки. От его кожи жар исходит. Мы близко настолько, что дышим друг другу в рот. Мурашками покрываюсь. Внутри страх и порхающие бабочки переплетаются в танце. Если провести траекторию движения, то меня не видно из-за угла, откуда доносятся шаги. А левую часть спины Кира закрывает увесистый плющ с клумбы, что плетется до окна второго этажа нашей соседки теть Гали. Остальная часть его спины находится в свете фонаря. Шаги становятся все отчетливее, и голос тоже. В нем нервные нотки звучат. А когда он поворачивает из-за угла, я вовсе готова раствориться. Стать невидимкой.
Отец.
Он поворачивает из-за угла дома. Напряженный, сонный, взъерошенный и яростный. Окидывает нас взглядом, а точнее Кира. Меня же он прикрывает собой. Недовольно морщится и вовсе багровеет, когда видит распахнутое окно с нашей комнаты на первом этаже.
– Как не пересекли границу? – спрашивает недовольно отец. – Какой ещё, к черту, форс-мажор! – отвечает кому-то в трубку. – Там должен быть наш человек… – орет в трубку. Что-то явно произошло, и отец недоволен.
– Я сейчас приеду… На вас нельзя положиться даже в элементарных вопросах! – кипит отец и отходит к машине. Заводит и ослепляет нас фарами. Я до сих пор не двигаюсь. Пребываю в трансе. Жду, пока папа покинет парковку. И когда он уезжает, я восстанавливаю наконец-то дыхание.
– Мне пора, – выдыхаю рядом с Киром, отводя взгляд к окну, на которое мне предстоит взобраться. Но Кир поднимает на руки и усаживает попой на подоконник. Перекидываю ноги и оказываюсь в комнате. Но что-то меня приковывает к окну. Я не решаюсь сдвинуться с места, пока машина Кира не покидает парковку. Минут пять еще вглядываюсь в темноту. И только потом со счастливой и глупой улыбкой закрываю окно. Быстро скидываю одежду и скомкано запихиваю в шкаф. Надеваю сорочку и ложусь в кровать. Поля поворачивается ко мне в ожидании рассказа, но шаги за дверью заставляют нас закрыть глаза и уснуть. По крайней мере, Полю. Я же на эмоциях, не могу. Мне хочется улыбаться и все рассказать сестре, но я слушаю мамины молитвы, которые сейчас, к моему удивлению, бесят. Хочется, чтобы ушла.
Утром я подрываюсь без будильника. Во мне играют еще эмоции этой ночи. Помню всё. Глупо улыбаюсь и напеваю под нос. Тихо, чтобы никто не услышал. Только Поля всё понимает. Обнимает.
– Кстати, вы уже целовались? – спрашивает систер.
– Боже, Поля! – вспыхиваю, как спичка и краснею. – Нет, конечно. Откуда такие мысли?
– Девочки, завтракать. – доносится голос мамы из коридора.
– Идем, – хором с сестрой отвечаем.
Мне хочется быть красивой, поэтому сегодня решаю надеть горчичную юбку и белую блузку с черными вставками. Красиво. Волосы распущенными. Завтракаем быстро и тихо, но без отца.
– Мам, а где папа? – спрашивает младшая.
– В церкви возникли неотложные вопросы. Поэтому папе пришлось раньше уехать, – спешно отвечает мама.
– Понятно, – подтверждает младшая.
Тиназова Ксения (Тина): Привееет. Я вернулась. Встретимся на парадной около академии.
Анна Бурцева: Привет. Наконец-то! А то я подумала уже, что ты решила в Швеции остаться.
Откладываю телефон и собираюсь в универ. От Кира сообщения не приходят. И увижу ли я его сегодня, тоже неизвестно. В расписании у нас стоят разные пары и аудитории, кроме физкультуры, которая у нас третьей парой.
– Тина! – радостно восклицаю и обнимаю подругу за шею. – Вернулась.
– Куда бы я делась, – улыбается подруга. – Держи, это тебе презент прямиком из Швеции.
– Боже, сколько вкусностей! – заглядывая в пакет, улыбаюсь. – Спасибо.
– Рассказывай, как съездила? – интересуюсь у лучшей подруги, сидя с ней в кафетерии на первом этаже.
– Ну, новая жена моего папеньки мне понравилась больше, чем его предыдущая пассия. Мы с ней проводили больше времени, чем с отцом. Он все время в своей научной лаборатории пропадал. Там, конечно, красиво, но жить я бы там не смогла.
– А мама? – осторожно спрашиваю подругу.
