Главный идеологический враг Европы — Америка? Такая точка зрения поразила бы меня в любое время Но услышать это в 2003 году, через два года после теракта «Апь-Каиды» в США в момент острейшей конфронтации между свободным миром и миром тоталитаризма, когда Европа сама стоит лицом к лицу с судьбоносным вызовом радикального ислама, который угрожает ей снаружи и подрывает изнутри? Такое отношение к стране, которая воевала вместе с Францией в двух мировых войнах, к стране, которая помогала обеспечить безопасность Западной Европы в течение более чем полувека, было для меня совершенно непостижимо.
Ненависть к Америке распространена сегодня в Европе довольно широко. Очерк в «Форин афферс» говорит о «растущем противоречии между США которые видят себя моральным лидером свободного мира, и Европой, для которой США — не более чем порочная супердержава» Те, кто обвиняют в этом президента Буша и его политику, ошибаются цитируемый очерк был опубликован в мае 2000 года, всего через три месяца после того, как Буш стал президентом, и задолго до теракта 9/11, резко изменившего курс американской внешней политики. Что же касается семян антиамериканизма, то они были посеяны задолго до того, как бывший техасский губернатор въехал в Овальный кабинет В 1989 году французский постмодернист Жан Бодрийяр писал в своем очерке «Америка»: «Америка — это полностью прогнивший мир богатства, власти, идиотизма, безразличия, пуританства, чистоплюйства, нищеты и бездумных трат, разбазаривания технологии и вечного насилия». С самого окончания «холодной войны» европейцы обвиняли Америку во всех смертных грехах, начиная со звериного капитализма и поддержки смертной казни и до растущего влияния американской культуры в век глобализации В 1999 году французский министр иностранных дел Юбер Ведрин предупреждал, что Франция «не может принять политику однополярного, культурно однородного мира, она не согласится на монополию единой сверхдержавы». С таким же успехом он мог сказать, что Франция просто не может принять Америку.
Всего лишь через девять месяцев после теракта 9/11 и за девять месяцев до того, как американские войска были посланы в Ирак, статья в журнале «Ньюсуик» в июне 2002 года описывала «новые осложнения в трансатлантических отношениях» и делала вывод, что речь идет о «серьезном столкновении… Связано ли это с Джорджем Бушем? Ни в коей мере».
Для многих в Европе Буш — это карикатурная, но тем не менее весьма показательная иллюстрация грубого, примитивного, наивного и морализирующего американского общества в целом. То же самое можно было услышать по поводу известной речи Рейгана, в которой он назвал СССР империей зла Зндрю Александер, британский консервативный комментатор газеты «Дейли мейл», охарактеризовал ее как «суперпримитивный взгляд на мир». Бывший премьер-министр Джеймс Каллаган соглашался с этим, выражая уверенность что «европейцы лучше, чем США разбираются в сложностях и тонкостях современного мира». Бывший французский министр иностранных дел Кув де Мюрвиль также обвиняет американскую политику в том, что она неспособна «учитывать реалии мира» В своей статье в «Интернэшнл геральд трибьюн» Роберт Кайзер соглашался с консервативным британским издателем, что «примитивная вера рейганистов в то, что мир делится на хороших и плохих парней, вызывает тревогу».
В отпичие от них для меня, как и для других политзаключенных, известие об этой исторической речи, в которой СССР был наконец-то назван своим настоящим именем — империей зла, было лучом надежды в темном царстве тюремного карцера. Мы не только признавали моральную правоту Рейгана — может ли режим, который в массовом порядке убивал своих граждан, арестовывал и высыпал невинных людей, не быть злом? — но также знали, что для того чтобы сопротивляться и в конце концов победить, нужно было отбросить моральный релятивизм и назвать вещи своими именами.
История доказала, что прав был Рейган, а не его высоколобые критики Но сегодня мы вновь и вновь слышим мнения таких людей, как специальный советник французского Института международных отношений Доминик Мойси, который недавно заявил, что «сочетание религии и национализма в Америке является пугающим. Мы чувствуем себя преданными Богом и национализмом, и поэтому мы строим Европейский союз так, чтобы он служил как барьер, предохраняющий от религиозных столкновений».
Для многих европейцев Америка — это торжествующий материализм, с одной стороны, и примитивное религиозное манихейское деление мира на добро и зло — с другой. В свою очередь, немало американцев считают европейцев трусливыми, неблагодарными гедонистами, всецело зависящими от американской защиты и готовыми, для обеспечения своей комфортабельной жизни, пойти на сделку с любым агрессором.
Впрочем, есть и исключения: благодаря своему опыту граждане бывшего советского блока совсем по-другому относятся к Америке. Исключения можно найти даже в сердце старой Европы, и самое яркое из них — французский президент Николя Саркози. Новый президент Франции без всяких обиняков подтвердил близкие отношения, связывающие Америку и Францию, особо отмечая тот факт, что Франция «обязана» Америке тем, что «мы свободные люди, а не рабы». Саркози не побоялся также сказать, что Америка «построила величайшую в мире нацию».
И тем не менее отрицательное отношение к США и американцам в Европе преобладает Отмечая глубокую враждебность к Америке во французской политической жизни, Жан Франсуа Ревель проницательно заметил в «Большом параде», что «если убрать антиамериканизм, то от современной французской правой и левой политической мысли ничего не останется».
Identity в Европе и США
Частично эту враждебность можно приписать диаметрально противоположным концепциям identity и демократии, которые лежат в основе американского и европейского взгляда на мир. Европа идет по пути космополитизма, выстраивая себя на основе универсального идеала. В рамках этого идеала разрушаются любые барьеры между людьми, а культуры рассматриваются как абсолютно равнозначные, включенные в единое глобальное пространство. Но что происходит, когда люди теряют ощущение живой связи со своей культурой и историей, когда она выхолащивается и превращается в лучшем случае в музейный экспонат, а различия становятся «почвенным космополитизмом», — все это остается вне поля зрения В этой модели важно только то, что во имя мира и торжества демократических прав различия должны быть уничтожены.
Американский взгляд на мир, наоборот, приветствует различия. Это мир, в котором различные индивидуумы и группы связаны со своей, особенной историей, традициями и образом жизни, при этом общей платформой для всех групп является верность идеалам демократии Приветствуется не только право каждого полностью выражать свою специфическую, отличную от других identity — само коллективное участие в демократической жизни становится важным источником и признаком американской самоидентификации Таким образом, демократия выступает и в качестве средства, и в качестве цели.
В США различные культуры сосуществуют друг с другом, иногда пересекаясь, иногда отдаляясь друг от друга. Социальные рамки при этом не требуют сглаживания различий. Все, чего они требуют — это верности системе, которая защищает права каждого, и участия в общественной жизни, которая является основой системы. В этой модели демократия и identity не только не противостоят, но наоборот - поддерживают и укрепляют друг друга В отличие от этого в европейской истории identity и демократия, как правило, находились в постоянной борьбе В самоидентификации видели в первую очередь связь человека с данным конкретным местом, традициями и обычаями, в то время как роль демократии заключалась в том, чтобы снять, уничтожить эти различия, вывести человека из его культурного и религиозного «местечка» и сделать его гражданином мира. Выбор был ясен и однозначен: можно присоединиться к частному или общему, быть гражданином национального государства или гражданином мира, исповедовать определенную, отличную от других религию или быть гуманистом, защищающим общечеловеческие ценности. Другими словами, можно поклоняться или identity, или демократии — но никак не им обеим одновременно Неудивительно поэтому, что и в сегодняшней Европе identity и демократия находятся по разные стороны баррикад.
Чадра как линия разлома
Отказ большинства мусульманских эмигрантов интегрироваться в европейскую культуру превратился для Европы в огромный вызов Видимым проявлением этого отказа многие европейцы считают чадру. Но что делать — чадра является неотъемлемой частью мусульманской культуры и identity. Как линия разлома, где встречаются два геологических пласта и где между ними создается неустойчивая и опасная трещина, так и чадра стала линией раскола не только между двумя культурами — европейской и мусульманской, но и между демократией и identity.
