В 1989 году три мусульманские школьницы были исключены из французской школы за то, что отказались снять в классе свои хиджабы — традиционные исламские женские головные платки Спор о праве на ношение чадры, хиджаба и различных других платков вспыхнул в самых разных частях старого континента Во Франции это в конце концов привело к закону 2004 года, запретившему ношение платков и других «подозрительных» религиозных символов в публичных школах, включая кипу и бросающиеся в глаза кресты. Аргументом в пользу этого запрета служило то, что чадра, кипа и кресты являются знаком принадлежности данного индивидуума к какой-то одной, отличной от других группе. Французские власти считают, что общественное пространство не должно быть «засорено» подобного рода различиями, оно должно оставаться нейтральным. Закон получил широкую поддержку: опросы общественного мнения показали, что около 70 % французов поддерживают его Даже среди французских мусульман 45 % женщин высказались в пользу этого запрета, и только 43 % проголосовали против. Высказывалось также опасение, что разрешение носить платки в общественных местах приведет к огромному давлению со стороны фанатиков на тех, кто раньше этого не делал Таким образом, свобода индивидуума, свобода его выбора окажется под угрозой.
Те, кто выступал за запрет чадры, поддерживали тезис нейтрального общественного пространства, где торжествует объединяющий, а не разделяющий граждан принцип. Именно поэтому, считали они, религиозные различия могут проявляться дома, в частной, но не в общественной жизни. Сторонники этой точки зрения утверждали, что такая политика способствует укреплению демократических основ общества.
Так ли это на самом деле? Если ношение чадры или хиджаба является интегральной частью культуры, к которой принадлежит женщина, если это часть ее identity, если она видит в их ношении религиозную заповедь, сделает ли запрет ее более лояльной по отношению к европейскому обществу? Будет ли найден благодаря этому правильный баланс между требованиями identity и защитой демократии?
У меня есть свой собственный опыт в этом вопросе. После приезда моей жены Авиталь в Израиль в 1974 году (я в это время еще находился в СССР, поскольку не получил разрешения на выезд) она стала религиозной, черпая значительную часть своих сил в религии. Незадолго до моего ареста она решила покрыть голову, что является религиозной традицией еврейских замужних женщин (девушки не покрывают голову, религиозные мужчины носят кипу). Она написала мне о своем решении, объясняя это тем, что такой шаг укрепит ее связь со мной и с нашей исторической традицией, которая стала так важна для нее.
Но ее беспокоила мысль: не будет ли это слишком драматическим шагом для меня? Не станет ли ее слишком быстрое вхождение в религиозный мир препятствием в наших отношениях? Делясь своими сомнениями, она написала, что снимет платок, если я буду против Я уважал ее чувства, но боялся, что мы слишком быстро движемся в неизвестном направлении. Кто знает, куда нас это приведет? Я ответил, что я предпочел бы видеть ее без головного платка.
Так она и сделала, но примерно через год после моего ареста, в то время как Авиталь колесила по странам и континентам, борясь за мою свободу, она решила снова покрыть голову. Поскольку я уже был в тюрьме, ей было намного труднее связаться со мной, но все-таки она сумела передать записку через мою маму. В ней она писала, что раздвоенность между верой, одушевлявшей ее и придававшей ей силы, и невозможностью ее внешнего выражения стала для нее мучительной. Она чувствовала, что в своем внешнем поведении она должна проявлять свою внутреннюю жизнь и веру.
Как диссидент, порвавший с миром двоемыслия и черпавший сипы из своего внутреннего ощущения свободы, я признал силу ее аргументов Мне было ясно, что если покрытие головы стало так важно для нее, если это поддерживало ее — тогда она должна была носить платок. Он стал частью ее внутреннего мира, он стал частью ее самосознания, ее identity.
Летом 2007 года бывший диссидент и бывший президент Чехословакии Вацлав Гавел, бывший премьер-министр Испании Хосе Мария Аснар и я организовали конференцию по безопасности и демократии. Конференция эта, состоявшаяся в Праге, стала форумом демократических диссидентов со всего мира: Судана. Китая. Кубы. Белоруссии, России, а также со всего Ближнего и Среднего Востока — Египта. Саудовской Аравии. Ливана. Ирака и Ирана Среди двухсот участников и гостей две женщины ходили с покрытыми головами: моя жена и глава Американского исламского конгресса Зайнаб аль-Суваи. Они подружились, и Зайнаб сделала моей жене подарок — красивый арабский головной платок с приложенной к нему запиской: «Моей сестре по вере». Глядя на Зайнаб, я представлял себе, что бы она чувствовала, если бы ее дочерям было запрещено появляться в американской школе (она живет в Вашингтоне) в платке.
Европейские страны решали проблему покрытия головы и лица различным образом. Большинство согласились с тем, что в случае конфликта между профессиональными обязанностями и религиозными предписаниями религия должна уступить. Великобритания запретила никаб — мусульманский женский головной убор, закрывающий лицо, с узкой прорезью для глаз, как не соответствующий роли учителя. Но вопрос выходил далеко за рамки чисто профессиональных обязанностей. Премьер-министр Великобритании Тони Блэр назвал чадру признаком разделения людей. В Германии в четырех землях учителям было запрещено появляться в классе в головных платках, в Бельгии был запрещен никаб, голландское правительство полностью запретило ношение паранджи и других религиозных аксессуаров, закрывающих лицо Этот первый в Европе тотальный запрет на исламский обычай закрытия лица был сделан «для соблюдения общественного порядка и во имя безопасности и защиты других граждан».
Мнение о том, что паранджа, чадра, хиджаб или любые другие формы покрытия головы и лица являются препятствием для успешной интеграции, широко распространено в Европе Нет сомнений, что в этом есть доля истины — но только в том случае, если они являются частью намного более широких ограничений, жертвой которых становятся исламские женщины.
Однажды я выступал перед группой европейских политиков, которые с большой симпатией отнеслись к моей мысли о том, что между демократией и безопасностью существует тесная связь (а потому, по европейским стандартам, они могли бы считаться консерваторами). В ходе нашего разговора была также затронута и тема чадры. Мои собеседники были шокированы и удивлены тем, что, несмотря на такое широкое согласие по многим вопросам, здесь наши позиции кардинально расходились. Я был против французского закона о запрете ношения религиозных символов в общественных местах и выступал за право носить их в любом месте, за исключением ограничений, накладываемых некоторыми профессиями (например, учителя и врачи не должны носить чадру).
— Если вы разрешить покрывать голову или носить чадру одним женщинам, то другие, те, кто этого не хотят, не смогут сопротивляться давлению со стороны общины и своих семей. — говорили мои собеседники. — В результате интеграция, и особенно интеграция женщин, будет значительно затруднена.
Я ответил им вопросом: «Чего вы больше опасаетесь — того, что женщины будут ходить с покрытой головой, или того, что это будет сделано под давлением?».
— И того и другого, — последовал ответ.
— Вот в этом-то и заключается проблема, — сказал я. — Нет сомнений, что необходимо решительно бороться с насилием, которое начинается с насильственного покрытия головы и распространяется на самые различные сферы жизни женщины, от запрета покидать дом и получать образование до убийств на почве «опороченной семейной чести». Бороться с этими и подобными им явлениями — долг и обязанность демократического общества. Но все дело в том, что даже в случае добровольного ношения платка вы видите в этом проблему, поскольку для вас проблематична сама их культура, их identity. Вы хотите защищать демократию путем запрета свободного выражения самоидентификации. Путь этот выглядит очень соблазнительным, вам кажется, что таким образом можно преградить путь экстремистам. — но это ошибочная точка зрения, и цена этой ошибки, цена запрета identity может быть очень высокой.
Французский закон, запрещающий ношение религиозных символов в общественных местах, отражает веру французов в то, что сильные проявления национально-культурной самоидентификации угрожают их обществу. Они верят, что защита демократических завоеваний требует ослабления identity и создания абсолютно нейтрального общественного пространства, в котором отсутствуют резкие культурные различия Они убеждены в том, что только так можно избежать конфликтов и защитить всеобщее равенство. Согласно этому взгляду, свобода не включает в себя право кардинально отличаться от остальных, право быть связанным с какой-то определенной (пропуск скана).
