Прямо с закрытыми глазами Вика двинулась по зову дверного звонка. И звонок был у них тоже отличный. Он так отчетливо выколачивал “Лав стори”! Правда, сегодня эта мелодия показалась Вике очень противной, зато она порадовалась, что Анютка, милая девочка, сама решила вернуться домой вовремя, и не надо тащиться по лестнице. Однако на пороге стоял Юрий Петрович Гузынин. Он без всяких церемоний шагнул в прихожую.
— Как вы здесь оказались? — удивилась Вика.
— Моя жена дала мне ваш адрес. Вернее, дал ваш муж. Он сейчас у нас. Зачем-то пришел с чемоданом и сказал, что насовсем. Что прикажете делать? Жена попросила куда-нибудь пойти, пересидеть часика два, пока все у них прояснится. Куда мне идти? К соседям, к друзьям? Но там надо рассказывать, в чем дело, почему у меня такое несчастное лицо. Или врать что-нибудь. Ни то, ни другое проделать сейчас я не в силах. А вы и так все знаете, поэтому я попросил ваш адрес. Тем более, что живем мы, как оказалось, недалеко.
Вика пожала плечами:
— Ну что ж, проходите. Только учтите, я сейчас приведу дочку, и мне будет не до вас. Но чаю можно попить.
— Спасибо.
У Шемшуриных Вика застала какое-то семейное торжество. Гремела музыка, за столом среди гостей восседал новый папа Троцюк. Его руки до локтей были густо курчавы. Анютка с Кристиной прыгали вокруг стола и упоенно визжали. Бабушка Шемшуриных сообщила, что Анютка чувствует себя прекрасно и уже съела шесть беляшей. Вике стало стыдно за то, что она подбрасывает ребенка соседям. Могут еще подумать, что она хочет подкормить Анютку за чужой счет. Фу! Отныне никогда! Да и нет больше никаких причин пристраивать куда-либо ребенка по вечерам.
Дома Анютка с разбегу упала в кресло перед телевизором. Завопили и замелькали мультики. Вика вернулась на кухню, где Гузынин заворожено созерцал ручку буфета. Мысля его явно были далеко.
— Чай сейчас будет, — сказала Вика устало. — И не сладкие сухари.
— Да, да, спасибо! От них не так полнеют, — вежливо закивал Гузынин. Он выглядел не таким уж несчастным, скорее, понурым. Вика подумала, что у него лицо вообще на редкость невыразительное.
— Это вы вчера в милиции ударили Павла по носу? — спросила она.
— Я. Не думал даже, что так сильно получится. Кровищи было море.
— У него в носу давняя травма: один чех веслом стукнул, когда узнал, что уступил ему всего четверть корпуса.
— Какого корпуса? Впрочем, что мне за дело!
— Зачем вы его ударили?
— Не знаю, — ответил Гузынин. — Я не собирался его бить, но он так врал… а главное, я видел! Там, в бинокль!
— Что же вы видели?
— Они близки.
— Ну, наконец-то! — воскликнула Вика. — А вы не заметили, делали при этом вашей супруге трепанацию черепа? Вживляли ли электроды?
Гузынин не ответил.
— Когда нас из милиции выпустили, — сообщил он после долгого молчания, — ваш муж хотел куда-то везти Лору. Но у него еще временами из носу текло. Мы с Лорой поехали домой и проговорили до утра. Она призналась мне во всем.
— В чем же, интересно?
— Во всем! Она любит и любима. Близки они уже давно. Однако наш брак будет сохранен, если я… вернее, если она… Ну, в общем, если ее встречи с вашим мужем будут продолжаться.
Вика ядовито усмехнулась:
— На что вы, разумеется, тут же с радостью дали свое согласие?
— Это нелегко, — признался Юрий Петрович. — Не знаю, смогу ли я?.. Непостижимо! В наших отношениях всегда было столько теплоты, доверия! Она, конечно, молода, неопытна, нуждается в поддержке и помощи, но это как-то уже чересчур… Правда, она уверена, что физическая измена вовсе не измена нашему доверию, что это она. наоборот, ему со мной физически изменяет… Что-то в этом роде. Она очень убедительно говорила, но я устал и не вполне понял, как это может быть. Сейчас меньше понимаю. Чем дальше, тем меньше. Да еще и ваш муж пришел к нам с чемоданом. Признаться, я в затруднении. Если б вы знали, как мне плохо, как больно!
Вика посмотрела на него без особого сочувствия:
— Это вам-то плохо? А вот эту штуку вы видели?
Она развернула на столе газету с портретом безусого Чарли Чаплина. Гузынин непонимающе уставился на Чарли, затем стал читать близлежащие заметки.
— Не хотите ли вы сказать, — спустя некоторое время пробормотал он, — что данное изображение…
— Да. Это я, — подтвердила Вика.
— Бред какой-то! Почему же вы не пойдете в милицию и не расскажете, как все было на самом деле?
— Кто мне поверит? Такое громкое дело, да еще под личным контролем губернатора! Всех, кого ни попадя рады притянуть, лишь бы отчитаться, что розыск идет. Я слышала, уже задержали двух каких-то неоднократно судимых теток. Зачем мне лезть на рожон? Если уж идти в милицию, то вместе с вами. Вы расскажите, как, вооружив шляпой и палкой, поставили меня на стрёме, а сами отправились подглядывать за неверной женой.
Юрий Петрович замахал руками.
— Вы с ума сошли! Я уже провел кошмарную ночь в отделении милиции! Там душно и неприятно. Слава Богу, я наплел, что заехал за женой, припозднившейся с учетом. А ваш муж как раз тоже про учет соврал. На редкость удачно все сошлось, и нас выпустили. Как же я теперь буду про подглядывание и вашу дубину говорить? Ведь получится, что я вчера ложные показания дал. Увольте!
— Ну вот, вы обманули правоохранительные органы и выкрутились, — сказала Вика с укоризной. — А я попала в эту жуткую передрягу по вашей милости. И в вашей шляпе.
— Кстати, а где она? — встрепенулся Юрий Петрович. — Вы ее не потеряли? Вещь почти новая.
— К сожалению, не потеряла. Вот было бы здорово, если б ее подобрали и на вас вышли! Да и сейчас еще не поздно подбросить ее на помойку имени Лордкипанидзе — так, кажется, называется это чудное местечко?
Гузынин даже из-за стола выскочил:
— Нет! Только не это! Просто удивительно, как в вашу голову приходят такие ужасные, низкие мысли. Вы хотите погубить человек, который ничего плохого вам не сделал!
— Так уж и ничего? А кто мне всучил дубину в форме автомата Калашникова? Это разве не низость? — возразила Вика.
— Нет, конечно. Это случайность. А мне вы нарочно навредить хотите. Это совсем другое!
— Вот и чайник вскипел, плюется, — заметила Вика. — Выключите, пожалуйста, газ и не кричите так. Дочка услышит.
Юрий Петрович стих. Вика разлила чай и достала сухари.
— Вы действительно любите несладкие? — спросила она.
— Терпеть не могу! — сварливо и искренне признался Юрий Петрович. — Я люблю печенье “Привет” и конфеты “Ласточка”.
— Ничего этого я вам не дам, не ждите. Лучше скажите, как мне теперь быть. Вы ведь профессор, в конце концов? Доктор наук?
— Кандидат. Доцент кафедры, — уточнил Гузынин. — И делать вам нечего. Не вижу для вас никакой опасности. Если только вы сами в силу неуемности характера не наделаете каких-нибудь глупостей вроде подбрасывания шляпы.
Вика ткнула пальцем в газету:
— А с этим как быть?
— С этим? Ерунда! Сходство минимальное. Сами посмотрите: тут овал лица правильный, а у вас угловатый. И глаза большие, а у вас не очень. Совсем другое лицо! Хотя что-то общее есть… Очень похоже!
— Вот видите!
— Ну и что? Если убрать шляпу, — Гузынин прикрыл ладонью котелок Чаплина, — то ничего страшного. Шляпу-то, я надеюсь, вы мне вернете? И не стоит беспокоиться. Забудьте. Лучше заберите своего мужа из моей квартиры.
Он догрыз последний сухарь и даже выудил из сухарницы завалявшуюся изюминку.
— Да, примитивные рекомендации, — насупилась Вика. — От доцента я ждала большей глубины мысли. Благодаря вам я попала в совершенно невозможное и опасное положение, а вы только и делаете, что шкурно печетесь о своей шляпе.
— Не надо себя заводить, — сказал доцент, допив чай до капли. — И потом, почему благодаря мне? Я-то тут причем? Разве не вы сами сели однажды в мою машину и ввергли меня тем самым во всн дальнейшие неприятности? Если б не вы, то ничего бы и не было.
— Вы хотите сказать, что и ваша жена вам бы не изменила?
— Я бы не знал. Это почти одно и то же. Чего мы не знаем, то для нас не существует. Может, и обошлось бы.
— Не обошлось! Не рассосалось бы! Да и зачем говорить о том, что было бы. Есть то, что есть. Что мне делать?
Юрий Петрович не колебался ни минуты:
— Ничего не делайте! Во всяком случае, на вашем месте я бы не делал ничего. По этой дурацкой картинке вас вряд ли опознают. Даже и шляпу мою не опознают, так вы ее изувечили (как я ее теперь носить буду?) Успокойтесь! Подумайте: меня вот даже в милицию таскали, потому что моя машина на стоянке была. А вы вовремя сбежали. Вам повезло! Так в чем проблема?
Вика вздохнула:
— Проблема в том, что я видела настоящего убийцу.
Глава 9. Ее черный человек
Как ни мало походило топорное изображение Чарли Чаплина на Вику, той ночью спать спокойно она не могла. Поминутно просыпалась она среди мучительных и вздорных сновидений, зажигала свет, снова и снова вглядывалась в газетную страницу и обмирала от ужаса. К утру ей стало казаться, что она действительно как две капли воды похожа на разыскиваемую мифическую бандитку. Выход был один: взять в “Грунде” отпуск и потратить день на то, чтобы стать неузнаваемой. Лучше всего перекраситься в явную блондинку (не только Чарли Чаплин был по жизни брюнетом, но и в милицейском описании дамы в шляпе значилось, что она брюнетка). Вика позвонила Гусарову и соврала ему про лопнувшую батарею. Во время этого разговора ее глосс прерывался и мерцал самой подлинной дрожью. Собираясь в салон “Лилит”, Вика решила не надевать своего замечательного, недавно купленного и потому горячо еще любимого черного пальто. Это пальто могли опознать свидетели из тупика Лордкипанидзе. Оделась она в синюю куртку и скромные черные брюки, а голову повязала косынкой в горошек, чтобы уж никакой масти, особенно брюнетистой, нельзя было заподозрить. Нацепив на нос непроглядно-черные очки Ханумы, она наконец осмелилась выйти на улицу. Там сияло безумное апрельское солнце, и никому не было страшно. Викин же страх отпустил только при виде прически ее любимой парикмахерши Люды. Прическа была свершено дивная. Она напоминала зеленовато-бурый ком отзимовавших донных трав с примесью проволоки, рваных веревочек и пластикового лома. Что-то подобное по весне извлекают при чистке прудов зеленое чудесно смотрелось на Люде. Вика узнала, что главная звезда салона Владик готовится сейчас к чемпионату региона и набивает руку на окружающих. Соревнования предполагались на скорость. Прудовый ком из не вполне пропащих Людиных волос Владик сбил всего за полторы минуты!
