— Поймите, они нарисованы не по размерам.
— Я поняла, что вы не хотите заниматься архитектурой, — гнула свою линию Софи, — но нарисовать чертеж — это другое. В конце концов, вы сами предложили, так почему же теперь отказываетесь?
Грант страдальчески закатил глаза, но Софи успела заметить промелькнувшую в них искру.
— Ладно, посмотрим, — наконец сказал он.
Снова его любимое слово. Однако «посмотрим» лучше, чем ничего. На самом деле Софи была более чем уверена, что в этот раз «посмотрим» означает «да».
Грант отложил отвертку и облокотился на столешницу, встав при этом, как всегда, максимально близко к Софи. Случайно или специально, но его рука вскользь коснулась ее бедра. Сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди.
— Я поменял петли, — сказал он. — А теперь… хотите увидеть потайную лестницу?
— Конечно, — ответила Софи, не задумываясь, и направилась к кладовке.
Только здесь она поняла свою ошибку — места в кладовке здесь было настолько мало, что один Грант мог занять собой все пространство. Она включила свет.
— Смотрите, — он встал позади нее и теперь прижимался к ней практически всем телом, — видите, стены сделаны из разных материалов? К примеру, такой гипс, — он несильно постучал кулаком по стене, — использовался в пятидесятых годах девятнадцатого века. Задняя стенка сделана из гипсокартона, который начали применять только в двадцатом веке. — Грант постучал по задней стене, звук действительно отличался. — Слышите? Она полая. За ней и находится потайная лестница.
— То есть отсюда слуги приносили своим хозяевам еду? — спросила Софи.
— И уносили обратно грязную посуду так, что хозяева их даже не видели.
— Надо придумать, как это можно использовать.
— Мое предложение по-прежнему в силе, — сказал Грант.
— Я имела в виду — нанять кого-нибудь выносить грязную посуду, например, или мусор… — Софи чувствовала его дыхание. Не прижаться к нему, не обнять его в эту секунду было практически невозможно. Поймав себя на этой мысли, она развернулась и, протиснувшись между ним и дверным косяком, вернулась на кухню.
Грант последовал за ней.
— У вас тут как в супермаркете, — ухмыльнулся он, открывая холодильник, — все по полочкам, этикетками вперед.
— Я люблю порядок, — сказала Софи.
Грант достал из холодильника пачку спагетти, покрутил в руках и положил обратно, задев несколько банок с напитками. Идеальный порядок был нарушен.
— Уверен, в детстве вы держали цветные мелки, раскладывая в коробке рядком, цвет к цвету, и злились, если кто-то клал мелок не на свое место.
— А вы нет?
Грант потянулся в дальний угол холодильника, задев несколько коробок с полуфабрикатами.
— Моя мама иногда забывала купить еду, — сказала Софи. Она подошла к холодильнику и, стараясь не касаться Гранта, поправила коробки.
— Она что, забывала кормить вас? — спросил он.
— Иногда. — Софи не знала, зачем сказала это. Возможно, после исповеди Гранта ей тоже захотелось поделиться с ним тайнами своего прошлого. В любом случае после его признания что-то изменилось в ее отношении к нему. Он больше не был ей посторонним человеком.
И все-таки личные тайны лучше держать при себе. Софи включила воду, в раковине стояло несколько чашек из-под кофе.
Слова Софи о матери поразили Гранта. Нет ничего удивительного, что она покупает столько продуктов и расставляет их как в бакалейной лавке. Она подсознательно боится, что еда может закончиться. Такое признание смутило его. Его родители были слишком заняты собой и своей карьерой, но даже они не оставляли его без еды и без внимания. Насколько тяжелым было ее детство? Уже второй раз за время их знакомства он почувствовал жалость к ней.
— Где вы родились? — спросил он. — Здесь, в Нью-Йорке, или…
— Да, здесь, — перебила Софи.
Она ответила неохотно, это было заметно. О чем угодно, только не о детстве.
— То есть ваши родители живут здесь?
Она покачала головой:
— Мои родители умерли несколько лет назад. А мой брат где-то в Оссининге, насколько я слышала.
Единственное, что Грант знал о городке Оссининг, — это то, что там есть тюрьма. И то, с какой интонацией Софи поведала ему о брате, не оставляло сомнений, что брат находится именно там.
По всей видимости, ее детство было непростым. От этой мысли у него сдавило в груди. Ему снова захотелось пожалеть ее, обнять. Ему снова захотелось поцеловать ее. Грант был готов сказать ей, что с этой минуты прошлое не будет иметь для них никакого значения. Он просто коснулся пальцем ее щеки.
Он понимал Софи. Он увидел ее такой, какой ее не знал никто. Она предстала перед ним без маски, без всех этих планов на жизнь и карьерных амбиций.
И в эту минуту он понял, кого она ему напоминает.
У его сестры была маленькая китайская кукла с белыми кудрявыми волосами, одетая в яркое голубое платье. Сестра всегда клала ее с собой в кроватку. Никто не знал о том, что под красивым платьем кукла была исчерчена черным фломастером — Грант, будучи совсем маленьким, разрисовал ее назло сестре.
Софи была живым воплощением той куклы. За внешним лоском и блеском таились такие же черные линии — раны на ее душе, о которых она только что случайно проговорилась Гранту.
— Так что у вас с планами на день? — спросил он.
— Я же говорила, мне надо работать.
Сомнение в ее глазах не укрылось от него. Он не знал, правильно ли то, что пришло ему в голову, но все же сказал:
— Я просто подумал, может, вам было бы интересно познакомиться с Джоном.
Они подъехали к больнице — огромному зданию в центре Лонг-Айленда с красивыми газонами и соснами по периметру. Палата Джона находилась на шестом этаже. Работал телевизор.
— Джон обожает бейсбол, — сказал Грант.
Софи посмотрела на прикованного к кровати мужчину. На вид — ровесник Гранта. Черные волосы, волевой подбородок. Наверное, когда-то его можно было назвать привлекательным, такой типаж всегда нравился женщинам. Но наркотики и болезнь оставили свой след — его лицо было изможденно-худым, рот слегка открыт. Голубые глаза казались пустыми, смотрящими в никуда.
— Привет, дружище, — поздоровался Грант. — А я не один. Помнишь Софи? Я рассказывал тебе о ней в прошлый раз.
Софи удивилась:
— Рассказывали обо мне?
— Мы с Джоном беседуем обо всем. Точнее, я рассказываю, а он слушает. Так ведь, дружище?
Софи стояла у кровати, слушая, как Грант разговаривает со своим другом. Он говорил с неподдельным энтузиазмом, столько эмоций было в его словах. Все было так естественно, никакого притворства и игры. Если Джон мог его слышать, он явно ценил то, как говорил с ним его друг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
